Везде
K. N. Leontiev’s early legal aesthetics and its problematic relation to the Russian conservatism
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
K. N. Leontiev’s early legal aesthetics and its problematic relation to the Russian conservatism
Annotation
PII
S258770110026417-0-1
DOI
10.18254/S258770110026417-0
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Egor Smirnov 
Occupation: Researcher
Affiliation: National Research University Higher School of Economics
Address: 11, Pokrovsky Boulevard,109028 Moscow, Russian Federation
Edition
Volume 7 N 2
Abstract

The following article is concerned with the aesthetical view on legal reality which was formed by K. N. Leontiev in his early philosophy. It is argued that especially in legal sphere there was a fundamental distinction between philosopher’s aesthetical and religious axiology and abstract axiology of the Russian conservativism. The research helped to articulate conclusively that due to his aesthetical problematization of themes, which are common to the philosophical discourse on conservatism in Russia, Leontiev could become hostile even to the proponents of conservation. The article was based upon historical-doctrinal method used in legal studies of political teachings. Its results can help to expand the possibilities of using new approaches to Leontiev’s legacy. 

Keywords
Russian conservatism, aesthetics, philosophy of law, legal reality, legal axiology
Received
07.03.2023
Date of publication
30.06.2023
Number of purchasers
12
Views
361
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
Additional services access
Additional services for the article
Services benefits
100 RUB / 1.0 SU
1

К.Н. Леонтьев и философский дискурс о консерватизме
2 Проблема консервативных тенденций в творчестве Константина Николаевича Леонтьева вошла в круг научных интересов современных исследователей – социальных философов и политологов – более или менее прочно. Данная тема была неизбежно обусловлена аксиологической полярностью мнений о той неконвенциональной роли, которую Леонтьев приобрел в интеллектуальной истории России1.
1. Cronin G. Disenchanted Wanderer: The Apocalyptic Vision of Konstantin Leontiev. Ithaca: Northern Illinois University Press, 2021. P. 5–8.
3 Философский дискурс о Леонтьеве как о выразителе консервативной идеологии дает почву как для негативистских, так и для апологетических оценок его наследия – и хотя желающему понимать Леонтьева, следуя заветам гадамеровской герменевтики, невозможно не иметь того пред-понимания о предмете истолкования, которое обеспечила ему его культура, он обязан позволять фактам определять содержание его герменевтической работы. Продуктивность историко-философской критики леонтьевских текстов не может быть поставлена под сомнение, но в то же время она не должна препятствовать «схождению» исторических горизонтов автора и его истолкователя. На этом пути чуткой к чужим мыслям рефлексии еще многое предстоит сделать2.
2. Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики: Пер. с нем. / Общ. ред. и вступ. ст. Б.Н. Бессонова. М.: Прогресс, 1988. С. 319, 328–329, 358, 362.
4 К тому же в данном случае мы имеем дело с автором, для понимания которого недостаточно овладения его поздними идеями, известными прежде всего. Представляется, что при недостатке знания об их генезисе может быть затруднено постижение их специфики.
5 Имя Константина Леонтьева тесно связано с философским дискурсом о русском консерватизме, однако его ранняя биография определена такими эстетическими интуициями и метафизическими построениями, которые непросто признать «консервативными»; а между тем без них не было бы возможно формирование той свободной аксиологической позиции по отношению к признанным сторонникам охранения своего времени, которая характеризовала Леонтьева до конца его дней; аномальность ее в среде предполагаемых проводников той или иной консервации общественного строя в России, ввиду крайних воззрений, связанных с нею, была сознана, например, М.Н. Катковым3.
3. Фетисенко О.Л. «Гептастилисты»: Константин Леонтьев, его собеседники и ученики. СПб.: Пушкинский Дом, 2012. С. 299.
6 Все это заметно и на примере ранней философии права Леонтьева. В ней он заострил проблематику ценностного отношения к антиэгалитарным институтам, по сути положив ее в фундамент своего эстетического мировоззрения, которое впоследствии испытало влияние христианской религии на более позднем этапе его творчества; полученный же в ходе этого творчества результат не мог не привести Леонтьева к оригинальному взгляду на правовые – и, если смотреть шире, культурно-политические – вопросы.
7

Эстетизация права у раннего К.Н. Леонтьева
8 Так, к началу 1850-х гг. Леонтьев – это студент, читающий Белинского, Герцена, Жорж Санд: на почве критики сословно-крепостного правопорядка у него возникают разногласия с матерью, помещицей и монархисткой. Однако в то же время, считая себя «демократом», он понимает, что ему приятно крайнее различие, существующее между высшими и низшими классами4.
4. Леонтьев К.Н. Моя литературная судьба // Леонтьев К.Н. Полное собрание сочинений и писем: в 12 т. / Редкол.: В.А. Котельников (гл. ред.) и др. Т. 6. Кн. 1. СПб.: Владимир Даль, 2003. С. 35, 70.
9 Рано проявляющиеся эстетические интуиции подсказывают Леонтьеву, где красота может раскрыться в социуме наиболее всего: он открывает для себя прекрасное в сфере дифференциации общественных групп и их антагонизма, основанного на неравенстве. Отсюда правовая реальность становится в его глазах ареной для проявления могучего изящества разнообразных сил, неравных и в праве, и в факте. Наблюдение за драматизмом правового бытия позволяет ему одинаково сочувствовать и инсургентам, и исполнительным агентам правопорядка, борющимся друг с другом5.
5. Леонтьев К.Н. Тургенев в Москве. 1851–1861 гг. // Леонтьев К.Н. Полное собрание сочинений и писем: в 12 т. / Редкол.: В.А. Котельников (гл. ред.) и др. Т. 6. Кн. 1. СПб.: Владимир Даль, 2003. С. 735–736.
10 Однако испытав разочарование в идеалах русского освободительного движения к началу 1860-х гг., ввиду знакомства с некоторыми из его представителей, Леонтьев заключает, что такому движению не сочувственно его понимание правового бытия как красивого и увлекательного приключения6.
6. Александров А.А. К.Н. Леонтьев (По поводу статьи о нем в “La Nouvelle Revue”) // Русский Вестник. 1892. № 4. С. 266–267.
11 Он начинает вырабатывать философско-правовое учение с оттенками эстетической алегальности и аморальности, своеобразно отправляясь от трактата Джона Стюарта Милля «О свободе». В этом сочинении английский политический философ утверждает, что право должно допускать оригинальные формы обустройства частно-общественной жизни для развития индивида7.
7. Милль Дж.Ст. О свободе. СПб.: В.И. Губинский, 1901. С. 21–23, 107–109.
12 Обеспечить существование этих форм, по Миллю, должна личная и равноправная свобода граждан, пользующихся независимостью своих убеждений и наклонностей не во вред другим. Впрочем, Леонтьев возражает против этого идеала, указывая, что искомое различие в способах устроения жизни людей может быть произведено общественным неравенством – в том числе благодаря его юридической объективации; тем не менее, несмотря на разницу в политических воззрениях, он соглашается с Миллем в том, что правильная социально-правовая жизнь должна пройти через разнообразное развитие8.
8. Леонтьев К.Н. Мнение Джона-Стюарта Милля о личности // Леонтьев К.Н. Полное собрание сочинений и писем: в 12 т. / Редкол.: В.А. Котельников (гл. ред.) и др. Т. 7. Кн. 1. СПб.: Владимир Даль, 2005. С. 9–11.
13 Далее на этом этапе Леонтьев убеждается, что искомый демократическими движениями правопорядок должен уравнять людей не только юридически, но и фактически, вещественно-психологически, – что наиболее существенно. Это опасение разделяется им вместе с Миллем. Поэтому он обращается к правопорядку Российской Империи, который оказывается для него прекрасным средством для поддержания социально-правового разделения в обществе. Это разделение, временами переходящее в антагонизм, оправдывается у него эстетикой9.
9. Александров А.А. К.Н. Леонтьев (По поводу статьи о нем в “La Nouvelle Revue”). С. 274.
14 Прежде всего правопорядок, говорит Леонтьев 1860-х гг., не должен упреждать самую возможность зла – ведь зло, наравне с добром, есть лишь один из моментов прекрасного; зло в некотором смысле является и причиной добра. Подразумевая это в своей деятельности, правопорядок должен давать свободу одновременно и злу, и добру, не предрешая результата их столкновения110.
10. Леонтьев К.Н. В своем краю // Леонтьев К.Н. Полное собрание сочинений и писем: в 12 т. / Редкол.: В.А. Котельников (гл. ред.) и др. Т. 2. СПб.: Владимир Даль, 2000. С. 23, 45–46, 152.
15 Ценностным фундаментом правопорядка, по Леонтьеву, должна быть красота; и он не должен полагать препятствий разнообразному развитию правовых обычаев и правовых теорий, чрезвычайно непохожих друг на друга. В этом смысле для Леонтьева не имеет значения, представителем какого правосознания – идеалистического или нигилистического – является каждый из участников правопорядка; важно лишь, в чем именно проявляется его оригинальность, т.е. только с ним связанная поэзия чувств, мыслей и дел11.
11. Там же. С. 46, 152–154.
16 Хотя «судья обязан карать поступки, нарушающие общественный строй, – говорит Леонтьев, – там только сильна и плодоносна жизнь, где почва своеобразна и глубока даже в незаконных своих произведениях»12. Право не способно повлиять на глубинные источники внутренней жизни человека, благодаря которым возникают преступные или благородные мотивы; поэтому, если люди находят причину пренебречь правовой нормой – причину, в каждой отдельной ситуации оказывающуюся то более, то менее замечательной с эстетической точки зрения, – они должны становиться выше этой нормы, или международной, или национальной, – во имя прекрасного. В таком случае нарушения чьих-либо прав совершенно необходимы из требований разнообразия, которые красота – в понимании философа – предъявляет культуре13.
12. Леонтьев К.Н. Грамотность и народность // Леонтьев К.Н. Полное собрание сочинений и писем: в 12 т. / Редкол.: В.А. Котельников (гл. ред.) и др. Т. 7. Кн. 1. СПб.: Владимир Даль, 2005. С. 109–110.

13. Леонтьев К.Н. Наше общество и наша изящная литература // Леонтьев К.Н. Полное собрание сочинений и писем: в 12 т. / Редкол.: В.А. Котельников (гл. ред.) и др. Т. 9. СПб.: Владимир Даль, 2014. С. 73.
17 Наконец, право, служащее идеалу формального равенства или единообразного благосостояния, эстетически ничтожно – поскольку богатство разнообразных форм естественно-социальной жизни есть единственная правда, которая доступна в посюсторонней реальности. Высказывая эту мысль, Леонтьев идет по пути непризнания возможности нравственного преображения мира14.
14. Леонтьев К.Н. В своем краю // Леонтьев К.Н. Полное собрание сочинений и писем: в 12 т. / Редкол.: В.А. Котельников (гл. ред.) и др. Т. 2. СПб.: Владимир Даль, 2000. С. 23, 45–46, 134–135, 152.
18 На фоне развития подобных убеждений он пытается сблизиться с представителями обновленного славянофильства, в частности с Н.Н. Страховым; но он не преуспевает в этом: Страхова не могла не возмутить та терпимость ко злу, которую Леонтьев распространял и на подходы к разрешению строго юридических вопросов, – если верить словам В.В. Розанова: «Как он (Страхов. – Е.С.), так и Рачинский... решительно не выносили Леонтьева, не любили говорить о нем, не желали никакого распространения его сочинениям... по мотиву: “Как он смел растлить славянофильское учение, внеся в него яд эстетизма, – в него, которое было так ясно, просто и благостно”»15.
15. Розанов В.В. К. Леонтьев об Аполлоне Григорьеве (Вновь найденный материал) // В.В. Розанов и К.Н. Леонтьев. Материалы неизданной книги «Литературные изгнанники». Переписка. Неопубликованные тексты. Статьи о К.Н. Леонтьеве. Комментарии / Сост. Е.В. Ивановой. СПб.: Росток, 2014. С. 1090.
19 В самом деле, подобно нескольким поколениям славянофилов, в условиях Великих реформ Леонтьев хотел, чтобы хозяйственно-правовые порядки в России стали своеобразнее; однако его упреки славянофилам в излишней идеализации семейной жизни народа местами перерастали в открытую проповедь необходимости зла для лучшего развития нации; к тому же при понимании, например, смысла обособления «внутренней правды» от «правды внешней», между ним и лагерем славянофильства возникло очевидное разногласие16.
16. Леонтьев К.Н. Несколько воспоминаний и мыслей о покойном Ап. Григорьеве // Леонтьев К.Н. Полное собрание сочинений и писем: в 12 т. / Редкол.: В.А. Котельников (гл. ред.) и др. Т. 6. Кн. 1. СПб.: Владимир Даль, 2003. С. 11.
20 Леонтьев преобразовал эту славянофильскую доктрину о «внешнем», т.е. малосочувственном и постороннем, отношении права к «внутренней», или моральной, жизни людей, так как он придал ей эстетический, а значит, и нравственно-релятивистский характер. Он уравнял идеологические основы правопорядка и отдельного правосознания перед лицом того идеала прекрасного, который выражался у него во внутреннем разнообразии социальной материи, или, конкретнее, – в противоречиях ее отличающихся элементов; красота же последних была поставлена им в зависимость от изящества или безобразия мыслей и поступков представлявших их лиц или групп17.
17. Васильев А.А. Государственно-правовой идеал славянофилов. М.: Институт русской цивилизации, 2010. С. 159–164.
21 Ясно, что подобного рода терпимость ко злу не проходит бесследно для сокровенной жизни духа; и потому Леонтьев впоследствии переживает кризис, достаточно известный по своим последствиям, – в начале 1870-х гг. он отправляется на Афон и желает окончить жизнь монахом. Менее известным, однако, является то, что его эстетика права к этому времени, под влиянием новых религиозных впечатлений, корректируется в своем содержании.
22 За аскетическими порядками Св. Афонской Горы Леонтьев видит «манящий образ Византии»: византийская культура становится для него тем историческим наследием России, которым именно и следует воспользоваться в борьбе с уравнительными тенденциями в области русской правовой жизни18.
18. Леонтьев К.Н. Еще о греко-болгарской распре // Леонтьев К.Н. Полное собрание сочинений и писем: в 12 т. / Редкол.: В.А. Котельников (гл. ред.) и др. Т. 7. Кн. 1. СПб.: Владимир Даль, 2005. С. 284.
23 Если раньше его эстетические впечатления были смешаны – т.е. если они распространялись и на сочувствие соблазнам нарушения правовых норм, и на приятные чувства, связанные с правомерным поведением, – смотря по эстетическим же обстоятельствам, – то теперь Леонтьев начинает подходить к мысли, что разнообразие в праве не есть нечто самодостаточное. Отсюда же он делает следующее заключение: разнообразное развитие в социально-правовой сфере не может правильно осуществиться без формообразующего и мистического начала, которое призвано создавать гармонию прекрасных и своеобразных проявлений правовой жизни. Тогда как без этого центра, без этого таинственного «единства», по Леонтьеву, право ожидает дисгармония19.
19. Леонтьев К.Н. Кто правее? // Леонтьев К.Н. Полное собрание сочинений и писем: в 12 т. / Редкол.: В.А. Котельников (гл. ред.) и др. Т. 8. Кн. 2. СПб.: Владимир Даль, 2009. С. 156.
24 Положительные примеры для обоснования своего нового эстетико-правового учения он находит как в каноническом правопорядке Св. Афонской Горы, так и в светском правопорядке Российской Империи: первый был основан на идее подчинения учению Православных Восточных Церквей (т.е. на начале аскетизма), второй – на идее неограниченной единоличной власти, благословленной христианской религией (т.е. на начале кесаризма)20.
20. Леонтьев К.Н. Панславизм на Афоне // Леонтьев К.Н. Полное собрание сочинений и писем: в 12 т. / Редкол.: В.А. Котельников (гл. ред.) и др. Т. 7. Кн. 1. СПб.: Владимир Даль, 2005. С. 211–213, 238; Леонтьев К.Н. Византизм и Славянство // Там же. C. 320–321, 323, 331, 438–439.
25 Только для того, чтобы Церковь, по Леонтьеву, имела и штатные монастыри, где форма жизни основана на индивидуализме, и общежительные монастыри, где форма жизни, напротив, основана на коммунизме – вместе со скитами, жилищами на скалах отшельников, киновиями и т.д., – и чтобы Империя сохраняла разнообразные провинции и соответствующее им общественное расслоение и т.д., праву в обоих случаях потребовалось бы организующее «единство» (эстетический принцип – «единство во множественности»): так индивидуалистическое требование Милля о социальном развитии, которое не отрицает не для всех предназначенные или пригодные формы жизненных укладов, находит у Леонтьева необычное переосмысление.
26 Удерживая же до сих пор ту мысль, что совершенная нравственная правда на земле невозможна, – и только теперь связывая с ней определенные религиозно-пессимистические коннотации, – Леонтьев продолжает настаивать на трагической силе византийской правовой культуры, считающейся с этой, по его убеждению, правдой земной жизни: византийское церковное правосознание не знало естественных, вечных и неотъемлемых прав человека, которые неизбежно подразумевали бы слишком высокое понятие о предназначении человечества «здесь, долу», в земле плача и покаяния21.
21. Там же. C. 301–302.
27 Все это устанавливается Леонтьевым ближе к середине 1870-х гг. – тогда, когда следует говорить об окончании долгого периода формирования его ранней философии права. К этому времени, по собственному впечатлению, Леонтьев становится на твердую почву как философ вообще; тогда же у него образуются инвариантные философско-правовые принципы22.
22. Леонтьев К.Н. [Фрагменты продолжения воспоминаний «Тургенев в Москве»] // Леонтьев К.Н. Полное собрание сочинений и писем: в 12 т. / Редкол.: В.А. Котельников (гл. ред.) и др. Т. 6. Кн. 2. СПб.: Владимир Даль, 2004. С. 68.
28 Они могут быть выведены из всего сказанного прежде: этои антиэгалитаризм, и религиозный пессимизм, и абсолютизм; но что немедленно становится заметно, так это то, что они, несмотря на внешнее созвучие с принципами, обыкновенно встречающимися в философском дискурсе о русском консерватизме, подразумевают для себя такое аксиологическое обоснование, которое едва ли можно встретить в текстах хотя бы одного из предполагаемых консерваторов России XIX столетия.
29

Нетрадиционный характер правового эстетизма К.Н. Леонтьева
30 Стоит подчеркнуть, что проблема эстетического (а впоследствии и религиозно-эстетического) мировоззрения была для Леонтьева едва ли не самой важной и заостренной – следовательно, от ее разрешения философом и зависели ответы на все частные по отношению к ней вопросы. Не могли в данном случае составить исключения и вопросы сугубо правовые.
31 Из всего сказанного ранее можно уже видеть, что принцип антиэгалитаризма у Леонтьева основывался на убеждении в нераздельности красоты и социального неравенства, закрепленного юридически; что принцип религиозного пессимизма, возникший далеко не тотчас, был все-таки обусловлен трагической эстетикой борьбы и стесненного сосуществования общественных классов в правовой сфере – классов, не имевших надежды на качественное изменение мира, его спасение; что, наконец, принцип абсолютизма, как светского, так и религиозного, не считавшегося с доктриной о натуральных правах индивида, был выведен по итогам того духовного кризиса, что был напрямую связан с эстетическими категориями «единства» и «разнообразия».
32 Если под распространенным и абстрактным образом русского консерватора принято понимать спиритуалистического традиционалиста и интеллектуала, стремящегося артикулировать обоснование непреходящего значения традиции23, то Леонтьев с трудом может подойти под это определение. Если для него были дороги «монархии, чины, привилегии, знатность, война и самый вид войск»24, то это еще не означало, что ему были дороги институты и практики старого режима Европы и России сами по себе, единственно потому, что они были стары и испытаны временем. Кроме того, в этих культурных артефактах ему прежде всего открывалось прекрасное, а не утилитарное. По этой логике оказывалось не то, что наследственное единовластие в России полезно при всех ее просторах и некультурном большинстве народонаселения, а то, что оно является эстетически организующей, формообразующей силой.
23. Карцов А.С. Правовая идеология русского консерватизма: II половина XIX – начало XX веков. Дис. ... д-ра юр. наук: 12.00.01. М.: Моск. гос. юр. академия им. О.Е. Кутафина, 2008. С. 47–83.

24. Леонтьев К.Н. Н.П. Игнатьев // Леонтьев К.Н. Полное собрание сочинений и писем: в 12 т. / Редкол.: В.А. Котельников (гл. ред.) и др. Т. 6. Кн. 1. СПб.: Владимир Даль, 2003. С. 400.
33 Это была крайне личная эстетизация правовой реальности с опасностями морального соблазна и с более поздними пессимистическими апелляциями к религии; и она не могла, в тех или иных аспектах, не затруднить взаимоотношений Леонтьева со славянофилами25 – как и вообще со всеми видными русскими мыслителями более-менее охранительного направления.
25. Copleston F. A History of Philosophy. Vol. 10. Russian Philosophy. London, New York: Continuum, 2003. P. 192.
34 Если старый правопорядок Императорской России должен был продолжить свое существование, то – в представлении Леонтьева на исходе «раннего» творческого периода – ему неизбежно следовало развиваться в оригинальном и, следовательно, разнообразно-эстетическом направлении.
35 Красота и гармония правовых институтов и практик, а не поддержание этих институтов и практик самих по себе – вот на чем настаивал тогда Константин Леонтьев; и в этом он неизбежно должен был отличаться от консервативной среды его времени.

References

1. Aleksandrov A. A. K. N. Leontiev (Po povodu stat'i o nem v «La Nouvelle Revue») // Russkij Vestnik. 1892. ¹ 4. S. 250-285.

2. Vasiliev A.A. Gosudarstvenno-pravovoj ideal slavyanofilov. – M.: Institut russkoj civilizacii, 2010. 224 s.

3. Gadamer H. - G. Istina i metod: Osnovy filosofskoj germenevtiki: Per. s nem. / Obshch. red. i vstup. st. B. N. Bessonova. M.: Progress, 1988. 704 s.

4. Karcov A.S. Pravovaya ideologiya russkogo konservatizma: II polovina XIX – nachalo XX vekov: dis. ... d. yur. n.: 12.00.01. – M.: Moskov. gos. yur. akademiya im. O. E. Kutafina, 2008. 587 s.

5. Leontiev K. N. Vizantizm i Slavyanstvo // Leontiev K. N. Polnoe sobranie sochinenij i pisem: v 12 t. / redkol.: V. A. Kotel'nikov (gl. red.) i dr. T. 7. Kn. 1. SPb.: Izdatel'stvo «Vladimir Dal'», 2005. 560 s.

6. Leontiev K. N. V svoem krayu // Leontiev K. N. Polnoe sobranie sochinenij i pisem:

7. v 12 t. / redkol.: V. A. Kotel'nikov (gl. red.) i dr. T. 2. SPb.: Izdatel'stvo «Vladimir Dal'», 2000.

8. 454 s.

9. Leontiev K. N. Eshche o greko-bolgarskoj raspre // Leontiev K. N. Polnoe sobranie sochinenij i pisem: v 12 t. / redkol.: V. A. Kotel'nikov (gl. red.) i dr. T. 7. Kn. 1. SPb.: Izdatel'stvo «Vladimir Dal'», 2005. 560 s.

10. Leontiev K. N. Gramotnost' i narodnost' // Leontiev K. N. Polnoe sobranie sochinenij i pisem: v 12 t. / redkol.: V. A. Kotel'nikov (gl. red.) i dr. T. 7. Kn. 1. SPb.: Izdatel'stvo «Vladimir Dal'», 2005. 560 s.

11. Leontiev K. N. Kto pravee? // Leontiev K. N. Polnoe sobranie sochinenij i pisem: v 12 t. / redkol.: V. A. Kotel'nikov (gl. red.) i dr. T. 8. Kn. 2. SPb.: Izdatel'stvo «Vladimir Dal'», 2009. 1408 s.

12. Leontiev K. N. Mnenie Dzhona-Styuarta Millya o lichnosti // Leontiev K. N. Polnoe sobranie sochinenij i pisem: v 12 t. / redkol.: V. A. Kotel'nikov (gl. red.) i dr. T. 7. Kn. 1. SPb.: Izdatel'stvo «Vladimir Dal'», 2005. 560 s.

13. Leontiev K. N. Moya literaturnaya sud'ba // Leontiev K. N. Polnoe sobranie sochinenij i pisem: v 12 t. / redkol.: V. A. Kotel'nikov (gl. red.) i dr. T. 6. Kn. 1. SPb.: Izdatel'stvo «Vladimir Dal'», 2003. 824 s.

14. Leontiev K. N. Nashe obshchestvo i nasha izyashchnaya literatura // Leontiev K. N. Polnoe sobranie sochinenij i pisem: v 12 t. / redkol.: V. A. Kotel'nikov (gl. red.) i dr. T. 9. SPb.: Izdatel'stvo «Vladimir Dal'», 2014. 976 s.

15. Leontiev K. N. Neskol'ko vospominanij i myslej o pokojnom Ap. Grigorieve // Leontiev K. N. Polnoe sobranie sochinenij i pisem: v 12 t. / redkol.: V. A. Kotel'nikov (gl. red.) i dr. T. 6. Kn. 1. SPb.: Izdatel'stvo «Vladimir Dal'», 2003. 824 s.

16. Leontiev K. N. N. P. Ignatiev // Leontiev K. N. Polnoe sobranie sochinenij i pisem: v 12 t. / redkol.: V. A. Kotel'nikov (gl. red.) i dr. T. 6. Kn. 1. SPb.: Izdatel'stvo «Vladimir Dal'», 2003. 824 s.

17. Leontiev K. N. Panslavizm na Afone // Leontiev K. N. Polnoe sobranie sochinenij i pisem: v 12 t. / redkol.: V. A. Kotel'nikov (gl. red.) i dr. T. 7. Kn. 1. SPb.: Izdatel'stvo «Vladimir Dal'», 2005. 560 s.

18. Leontiev K.N. Turgenev v Moskve. 1851-1861 gg. // Leontiev K. N. Polnoe sobranie sochinenij i pisem: v 12 t. / redkol.: V. A. Kotel'nikov (gl. red.) i dr. T. 6. Kn. 1. SPb.: Izdatel'stvo «Vladimir Dal'», 2003. 824 s.

19. Leontiev K. N. [Fragmenty prodolzheniya vospominanij «Turgenev v Moskve»] // Leontiev K. N. Polnoe sobranie sochinenij i pisem: v 12 t. / redkol.: V. A. Kotel'nikov (gl. red.) i dr. T. 6. Kn. 2. SPb.: Izdatel'stvo «Vladimir Dal'», 2004. 776 s.

20. Mill' Dzh. St. O svobode. SPb.: Izdanie V. I. Gubinskij, 1901. 237 c.

21. Rozanov V. V. K. Leontiev ob Apollone Grigorieve (Vnov' najdennyj material) // V. V. Rozanov i K. N. Leontiev. Materialy neizdannoj knigi «Literaturnye izgnanniki». Perepiska. Neopublikovannye teksty. Stat'i o K. N. Leontieve. Kommentarii / Sost. E. V. Ivanovoj. – SPb.: Rostok, 2014. 1182 s.

22. Fetisenko O. L. «Geptastilisty»: Konstantin Leontiev, ego sobesedniki i ucheniki. SPb.: Izdatel'stvo «Pushkinskij Dom», 2012. 784 s.

23. Cronin G. Disenchanted Wanderer: The Apocalyptic Vision of Konstantin Leontiev. – Ithaca: Northern Illinois University Press, 2021

24. Copleston F. A History of Philosophy. Vol. 10 Russian Philosophy. – London, New York: Continuum, 2003

Comments

No posts found

Write a review
Translate