Political and philosophical meanings of the city: the case of Florence
Table of contents
Share
QR
Metrics
Political and philosophical meanings of the city: the case of Florence
Annotation
PII
S258770110004975-4-1
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Veronika Sharova 
Occupation: Research Fellow
Affiliation: RAS Institute of Philosophy
Address: Moscow, 12/1 Goncharnaya Str., 109240, Russian Federation
Edition
Abstract

In the article the specific nature of the practices of representation of power is analyzed through "inanimate bodies", i.e. architectural objects and monuments. The answer to the question of how political ideas and symbols are embodied in architecture and urban structure is given by the example of Italian Florence. In particular, it is noted that the special aristocratic-republican spirit of Florentine rule in the Renaissance and Modern Times was reflected in the special "tension" of space between the key architectural points of the city, symbolizing secular civil and spiritual state powers. The project of the Italian avant-garde is designated as a kind of link between the philosophical and architectural strategies of the New and Modern time, which also embodied a number of ideas in art and architecture that should be interpreted as political.

Keywords
history, history of Russia, history of Europe, philosophy of history, architecture, power, political bodies, Petersburg, St. Petersburg, Florence, metaphysics of inanimate
Received
29.04.2019
Date of publication
22.05.2019
Number of purchasers
94
Views
2904
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
Additional services access
Additional services for the article
Additional services for all issues for 2019
1 Выбор итальянской Флоренции для анализа того, как возможна философия города вообще, как город становится объектом философствования – не случаен. Флоренция – безусловно, не только один из важнейших городов философии Возрождения и Нового времени, в том числе и политической философии, но и в высшей степени выразительный пример воплощения политических идей и символов в архитектуре и городском устройстве. Каким образом локация становится политически и философски осмысленной? Как физическая география обретает метафизический аспект? Предмет нашего размышления – эволюция идей в пространственном аспекте, и, конкретнее, – в городской среде.
2 С точки зрения теории, на поставленные выше вопросы невозможно ответить в рамках одной дисциплины: они задают широкое проблемное поле, предполагающее работу в духе междисциплинарного подхода. Территория между пространствами политической философии, истории и социологии города и литературоведения на первый взгляд может показаться чрезмерно протяженной для того, чтобы её можно было бы освоить в пределах одного сравнительно небольшого текста; однако мы попытаемся нащупать ту логику, которая обеспечит центростремительные связи в наших размышлениях.
3 Город как специфическая территория средоточия политических и культурных идей, инициатив и действий, фигурирует во многих концепциях и текстах, начиная от опытов осмысления полисного устройства в трудах античных философов до работ классиков европейской социологии – Вебера, Зиммеля (к ним мы обратимся ниже) и современных исследований. Применительно к последним достаточно продуктивным, в частности, представляется обращение к гуманитарной географии – молодому перспективному направлению гуманитаристики, чей синтетический характер вполне отвечает нашим задачам. Так, географ и культуролог Дмитрий Замятин1 отмечает, что гуманитарная география в основном оперирует следующими понятиями: «культурный ландшафт (также этнокультурный ландшафт), географический образ, региональная (пространственная) идентичность, пространственный или локальный миф (региональная мифология)»2. Мы расширим этот список, упомянув о географии сакральных мест и феномене genius loci, но уточним фокус, рассуждая о урбанистическом аспекте географии – то есть не только и не столько природном, но и культурном пространстве, причем культурном par excellence (хотя значимую роль природного фактора в становлении особого, узнаваемого общественно-политического образа, например, Венеции или Санкт-Петербурга, отрицать невозможно).
1. Д.Н.Замятин считается основоположником и главным популяризатором гуманитарной географии в России. См., например: Замятин Д. Н. Гуманитарная география: Пространство и язык географических образов. — СПб.: Алетейя, 2003. — 331 с.; Замятин Д. Н. Власть пространства и пространство власти: Географические образы в политике и международных отношениях. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2004. — 352 с.; Замятин Д. Н. Культура и пространство: Моделирование географических образов. — М.: Знак, 2006. — 488 с.; и др.

2. Замятин Д.Н. Гуманитарная география: пространство, воображение и взаимодействие современных гуманитарных наук // Социологическое обозрение. Т.9. №3. 2010. С. 26-50
4 Феномен города как единого, внутренне связанного специфического пространства жизнеустройства был в достаточной степени осмыслен задолго до того, как сложилось специализированное и по большей части прикладное направление исследований – собственно, урбанистика. В классическом социологическом исследовании Макс Вебер справедливо замечает, что «определение понятия «города» может быть сделано с весьма различных точек зрения. Общее для них только то, что город представляет собой замкнутое (хотя бы относительно) селение, населенное место»3. О замкнутости городской территории упоминает и французский историк Фернан Бродель, поставивший вопрос принципиальным образом: как «отличить город от того, что городом не является»4? Помимо формальных признаков «бытия-городом», таких, как плотность и скученность населения, особый тип застройки и ведения хозяйства, преимущественного отсутствия личного знакомства жителей друг с другом, помимо приметных объектов строительства, таких, как городские стены (особенно характерные для средневекового города, к каким, безусловно, мы можем отнести и Флоренцию) – Бродель выделяет одно свойство, существенное для нашего дальнейшего анализа. При определении города, отмечает историк, следует прежде всего отметить: «любой город над чем-то господствует. И при его определении и оценке важно учитывать, на какое пространство способно распространяться его влияние»5. Бродель использует термины «господство», «влияние», что отсылает нас, в том числе, к политической социологии вышеупомянутого Вебера. Это обстоятельство, наличие у города неких властных свойств, а значит – политического потенциала, мы проиллюстрируем с учетом пространственных черт городов, специфики их архитектурного облика.
3. Вебер М. История хозяйства. Город. М.: Канон-Пресс-Ц.; Кучково поле, 2001. – с. 335

4. Бродель Ф. Пространство и история / Что такое Франция? М.: Изд-во имени Сабашниковых, 1994. – с. 151

5. Бродель Ф. Пространство и история / Что такое Франция? М.: Изд-во имени Сабашниковых, 1994. – с. 152
5 Вебер, разводя экономические и политическо-административные основания для определения «города», в последнем случае приписывает ему принадлежность особой территории, а также признак, выходящий «за рамки чисто экономического анализа: с тем, что в прошлом, в древности и в средние века, в Европе и за ее пределами город был своего рода крепостью и местом пребывания гарнизона… Как правило, с восточными и античными, а также со средневековыми городами связано представление о крепости или стене»6. Поскольку предметом нашего краткого анализа являются два города, один в основе своей фактически принадлежащий Средневековью, по духу же воплотивший в себе Ренессанс и не чуждый античности (ниже мы расшифруем это замечание), другой же – исключительно относящийся к Новому времени, наличие и роль «крепости» или castello также стоит учесть.
6. Вебер М. История хозяйства. Город. М.: Канон-Пресс-Ц.; Кучково поле, 2001. – с.345
6 Город – средоточие специфической общественной, политической культуры; город-полис… Это принципиально важный момент для понимания истории ренессансного города Европы, конкретно – Флоренции. Политическое начало в жизни Флоренции играло колоссальную роль как в Средние века, так и позже: «тот город многолюден; и люди в нем живут изрядной политики… народ во Флоренции побожен, политичен и зело почитателей и правдив…»7, как отозвался о Флоренции и ее жителях Петр Андреевич Толстой, родоначальник знаменитого графского рода, заехавший в город летом 1698 года во время своего странствия по Европе.
7. Цит. по: Кара-Мурза А.А. Знаменитые русские о Флоренции. М.: Издательство Ольги Морозовой, 2016.
7 История Флоренции, начиная с XIII в., отличалась исключительно бурным и своеобычным нравом, с одной стороны, отражая в целом парадоксы смены культурных парадигм Европы – от Средних веков к Ренессансу, с другой – формируя уникальный облик государства – Флорентийской республики, сочетавшей в себе два политических начала, светское и духовное. Это государство, сменившее несколько конституций, постоянно находившееся в состоянии напряженной внутриполитической борьбы, было, согласно сравнению, данному в свое время историком и историографом Е.Косминским, «своего рода огромной лабораторией политического опыта, наподобие той, которую мы видим в демократических городах-государствах Древней Греции»8. Это сравнение не случайно: опыт античности в эпоху Возрождения проживался европейцами словно бы заново: Флоренция, с её университетом, с важнейшей институцией ренессансного неоплатонизма Флорентийской академией, была одним из центров этого процесса. Сам факт наличия этих учреждений значительно подчеркивал и укреплял статус города-государства, города-республики. «Следует помнить и о том, какое преимущество приобретали города, заполучившие себе религиозные учреждения: центр епархии, капитул, монастыри, университет», отмечал Бродель в своем исследовании города как социального феномена9.
8. Косминский Е.А. Историография Средних веков. М.: Изд-во Московского университета, 1963. С. 56

9. Бродель Ф. Пространство и история / Что такое Франция? М.: Изд-во имени Сабашниковых, 1994. – с. 154
8 Современником, наблюдателем и критиком бурного развития города, преображения его облика, стал один из самых блестящих и прославленных в будущем его жителей – Данте Алигьери. Современный французский историк Пьер Антонетти отмечает, что на времена молодости Данте пришлось событие, говорящее, по мнению исследователя, «об оптимизме и полноте жизненных сил правителей Флоренции»10: возведение третьего пояса городских укреплений в период с 1284 до 1333 года. И, несмотря на то, что Данте отчасти ностальгировал по прежнему облику города:
10. Антонетти П. Повседневная жизнь Флоренции во времена Данте. М.: Мол. гвардия, 2004.
9 Флоренция, меж древних стен, бессменно Ей подающих время терц и нон, Жила спокойно, скромно и смиренно11
11. Данте Алигьери. Рай, XV, 97-116. М.: Художественная литература, 1974. С.116
10 – он сам в некоторой степени принял участие в его преобразовании: в 1301 году ему, избранному приором, было поручено контролировать выпрямление и, как мы бы сказали сегодня, благоустройство улиц городского центра: Флоренция переживала период бурного роста, и эти изменения необходимо было каким-то образом обосновать – на языке политики или творчества, что зачастую не противоречит друг другу, и это непротиворечивость явственно читается в деятельности Данте, начиная с раннего периода. Образ города и городской культуры как культуры гражданской, полисной, возникает во многих произведениях поэта, от сонетов до «Божественной комедии» и трактатов (его подробный анализ, в частности, дает литературовед Чечилия Пило Боил ди Путифигари)12; в своем творчестве он предстает как автор новой формации – homo civis.
12. Пило Боил ди Путифигари Ч. Становление «homo civis»: восприятие города и городская культура Флоренции в сонетах Данте Алигьери // Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2017. Том 18. Выпуск 3. С. 343-348
11 Символично, что буквально в то же время, и за год до изгнания поэта и гражданина из Флоренции, в городе началось строительство двух зданий, которые и по сей день составляют архитектурную и историческую славу города: кафедрального собора Санта-Мария-дель-Фьоре (строился в 1296 -1436 гг.) и Палаццо Веккьо на площади Синьории (1299-1314 гг.). именно они, на наш взгляд, обозначают два центра власти, два пространственно-архитектурных фокуса политических стратегий, которые воплощались во Флорентийской республике эпохи треченто, как бы символизируя духовное и светское начала общественно-политического строя города.
12 В своем гражданском пафосе Данте во многом наследует греко-римской античности, а в масштабе всего города и его истории эта перекличка представляется еще более отчетливой. Флоренция, изначально строившаяся во вполне утилитарных целях – как поселение римских ветеранов, со временем превратилась во «второе издание», к тому же «улучшенное и дополненное», Рима – во всяком случае, в период Ренессанса эта идея воспринималась флорентийцами как нечто естественное, а концептуально была изложена хронистом Джованни Виллани в своей «Новой хронике, или Истории Флоренции». Виллани, излагая историю города, многократно подчеркивает прямую родственную связь между наиболее значительными объектами городской застройки и их римскими прообразами: «Строительство новой Флоренции, как мы упоминали, было предпринято римлянами в уменьшенных пределах, наподобие малого Рима… От ворот начиналось предместье, простиравшееся, как в Риме, до Сан Пьеро Маджоре… была воздвигнута церковь Сан Лоренцо, наподобие римской церкви Сан Лоренцо, что за воротами, а внутри стоит собор Сан Джованни, как в Риме Сан Джованни Латерано. Дальше, как и в Риме, построили Санта Мария Маджоре. Посреди города стояла церковь Санто Андреа, как в Риме, и Санта Мария на Капитолии, а нынешний Старый рынок назывался Капитолийским, наподобие римского»13
13. Виллани Дж. Новая хроника, или История Флоренции. URL: >>>> .
13 Рим воспринимался как образец общественного и политического устройства, как школа воспитания «идеальных» граждан и – в скором времени – как конкурент, которого пришла пора превзойти во всем. Богатеющая коммуна, в общем, могла себе это позволить в период, когда упадок некогда блестящего Рима ощущался все более остро. В этом «городе на склонах, цветке Тосканы, отражении Италии, в совершенстве воспроизводится город на семи холмах, от которого он происходит и рука об руку с которым идет начиная с древности во благо Италии и во имя свободы для всех»14 – эти слова гуманиста Колюччо Салютати красноречиво свидетельствуют о подобном отношении15.
14. Цит. по: Segre A. Alcuni elementi storici del secolo XIV. Nell’epistolario di Coluccio Salutati. Torino, 1904. С. 24.

15. Эта цитата повсеместно встречается на русскоязычных сайтах, преимущественно туристической направленности, посвященных Флоренции – к сожалению, в крайне неточном переводе.
14

Но какой, в политическом отношении, могла бы быть эта свобода? Была ли она территорией светских или духовных смыслов, зоной ответственности элиты или народа (res publica)? Мыслитель Франческо Гвиччардини, значение которого не стоит умалять, хоть он и несколько теряется в тени Макиавелли, в «Трактате, написанном в Логроньо», изображает Флоренцию как государство, раздираемое борьбой между тиранией и демократией, и лишь установление аристократической республики могло бы спасти ее от гибели16. Что же до Макиавелли, то он, в «Рассуждении о первой декаде Тита Ливия» подробно обращаясь к опыту республик прошлого (Рим и Спарта) и современного ему (в частности, Венеция и Флоренция), предупреждал всех возможных сторонников республиканизма о многочисленных опасностях и, как бы мы сказали сегодня, вызовах на пути всякой республики, отмечая: «может легко случиться, что республика падет еще до того, как будет приведена к совершенному строю. Это превосходно доказывает пример республики во Флоренции, которую во втором году события под Ареццо вновь восстановили, а в двенадцатом события в Прато вынудили опять распасться»17… Продолжая начатую выше тему соревновательных параллелей между Флоренцией и Римом: Макиавелли, отступая ненадолго от роли беспристрастного историка, переключается в свойственный ему модус «политического консультанта», аналитика, полагающего необходимым на практике «следовать римскому строю, а не строю всех прочих республик, ибо не думаю, что можно отыскать промежуточную форму правления, и полагаю, что следует примириться с враждой, возникающей между Народом и Сенатом, приняв ее как неизбежное неудобство для достижения римского величия»18.

16. См., например: Guicciardini F. Discorso di Logrogno, in Opere, a cura di E. Lugnani Scarano, Torino, Utet, 1970, I, p. 250

17. Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. Гл. II. [Электронный ресурс] URL: >>>> Дата обращения: 28.03.2019

18. Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. Гл. VI. [Электронный ресурс] URL: >>>> Дата обращения: 28.03.2019
15 Если под республиканизмом понимать непосредственное участие во власти народа, popolo, то в этом смысле Флоренции, конечно, не удалось воспроизвести опыт античной демократии: специфическая же модель аристократической республики была воплощена в политической жизни средневекового города, проявляясь не только в борьбе кланов и «партий» (гвельфов и гибеллинов, а затем «черных» и «белых» гвельфов) и отражаясь в меняющемся архитектурном облике Флоренции. Узнаваемый, растиражированный вплоть до туристических открыток вид площади Синьории с Палаццо Веккьо – результат победы гвельфов над гибеллинами и последующего разрушения стоявшего ранее на этом месте палаццо Уберти – клана, поддерживавшего сторонников императора; потом Арнольфо ди Камбио возвел на ней палаццо Синьории, между площадью и рекой Арно Джордже Вазари построил здание, которое ныне занимает галерея Уффици.
16 Гвельфы, будучи сторонниками доминирующей роли папского престола, полагали важнейшим центром городской жизни культовое сооружение: кафедральный собор Санта-Мария-дель-Фьоре. О том, какое большое значение они придавали ему, свидетельствует дошедший до нас фундаторский декрет, в котором сторонники римской курии заявляли: «Принимая во внимание, что является признаком державного благоразумия со стороны великого народа действовать так, чтобы по его внешним делам познавались мудрость и благородство его поведения (курсив наш – В.Ш.) – мы дали приказ Арнольфо, архитектору нашего города, изготовить чертежи и планы для обновления церкви Санта Репарата с величайшим и самым пышным великолепием; чтобы предприимчивость и мощь человеческая не могли никогда ни задумать, ни осуществить ничего более обширного и прекрасного»19. Занятная перекличка, опять же, с Макиавелли, который со свойственной ему иронией, то и дело проскальзывающей в текстах философа, заметил: ибо люди вообще тешат себя видимым, а не тем, что существует на самом деле…20
19. Дживелегов А.К. Начало итальянского Возрождения. URL: >>>>

20. Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. Гл. XXV. [Электронный ресурс] URL: >>>> Дата обращения: 28.03.2019
17 Собор, то тут, то там видимый в просветах улиц, нависающий над прохожим этаким Левиафаном, символом вездесущего и всевидящего государства, и площадь Синьории: в напряжении между двумя этими полюсами внутри города развивалась и развивается его политическая и духовная жизнь. Еще один визуальный символ Флоренции – статуя Давида работы Микеланджело. Образ Давида, молодого, решительного воинасоотносится и с архитектурным обликом Флоренции: сурового мужественного города, которому присуще обаяние без тени легкомыслия, города – произведения искусства21.
21. Баренбойм П., Захаров А. Флорентийская утопия: государство как произведение искусства / Философско-правовые эссе – М.: Издательство ЛУМ, 2012.
18 Интересно, что именно в этом смысле к особой диалектике Флоренции обратился в своем философско-социологическом эссе 1906 года Георг Зиммель (ему также принадлежат очерки о Риме и Венеции). «Наглядное наличное бытие» природы, как формулирует немецкий социолог, по мере движения общества к современности утратило свое изначальное единство с духом; вернуть эту целостность возможно лишь в одной форме –произведения искусства: «лишь здесь форма, данная природой, раскрывает себя в качестве ставшего наглядным духа, он здесь больше не стоит за видимым природным содержанием, но все элементы образуют такое неразрывное единство, в каком они находились до их разделения в результате процесса исторической жизни»22. Зиммель, наблюдавший Флоренцию с высоты Сан-Миньято, описывает чувство возникновения этого единства истории, природы и культуры в сознании европейца, в континууме именно европейской истории, и приходя к выводу, что «нет другого такого города, общее впечатление от которого, его непосредственно созерцаемая данность и дух его воспоминаний, его природа и его культура в своем взаимодействии порождали бы в своем зрителе столь сильное чувство встречи с произведением искусства»23. Зиммель, конечно, не использует понятие системы, рассуждая об этой целостности: и потому, что системный подход в социологии возникнет лишь через полтора десятка лет (в версии, например, тектологии Александра Богданова, а если говорить о системной теории общества Толкотта Парсонса – и того позже). И потому, что автор в данном случае оперирует ощущениями – это опыт эстетического переживания par excellence.
22. Зиммель Г. Флоренция. // Логос, 2002, №3-4. С. 87-91

23. Там же.
19 В контексте нашего исследования политических и исторических смыслов, заключенных в объектах культуры, любопытно впечатление немецкого социолога от одного из самых выразительных в этом смысле строений Флоренции – капеллы Медичи. Творение Микеланджело изначально имело политический характер, так как было выполнено по заказу семейства Медичи, многолетних фактических властителей флорентийской республики. Но не только это обстоятельство дает основания Зиммелю сравнивать то, как в капелле явлены Флоренция и Рим, с преобладанием последнего. «Римский», столичный дух, по мысли социолога, связан с особым ощущением времени в капелле Медичи – это обладание «огромным прошлым», причем трагическим. Зиммель замечает, что «фигуры Микеланджело несут на себе роковую печать неискупленного прошлого, все они как бы охвачены неким оцепенением перед непостижимостью жизни, перед неспособностью души синтезировать в единстве чувства жизни все разрывы и диссонансы судьбы. И флорентийское единство природы и духа точно так же обращается у Микеланджело в нечто трагическое…» Здесь мы можем допустить некоторое обобщение, согласно которому размышления о природе времени (и даже Времени) как такового – чрезвычайно важный сюжет для всей философской мысли рубежа XIX – начала ХХ века, для общего европейского дискурса, от Ницше, Шпенглера и других философов до философской прозы Томаса Манна, Марселя Пруста и т.д.
20 Одухотворенная политическим и культурным духом, Флоренция явно не принадлежит, как и столетие назад не принадлежала, к числу тех, в целом, «больших городов», о которых Зиммель пишет в другой своей работе, «Большие города и духовная жизнь»24, примечательно предполагая нелюбовь к ним автора классического путеводителя, знаменитого теоретика искусства Джона Рескина, а также Ницше (последний – не случаен; Зиммеля также зачастую относят к представителям философии жизни). Может показаться, будто Флоренция вся без исключения принадлежит прошлому; будто её время былых славных свершений законсервировалось в улицах, зданиях, церквях или на протяжении последних пары столетий ежедневно и безуспешно присваивается туристами, блуждающих по центру города в надежде проникнуться величественным духом несуществующей аристократической республики. Тем интереснее, что во Флоренции есть адреса, в свое время принципиально оказавшиеся связанными с будущим – по крайней мере, с его образом, вымышленным в формах искусства. В том числе – кафе Giubbe Rosse на площади Республики.
24. Зиммель Г. Флоренция. // Логос, 2002, №3-4. С. 23-34
21 Аккурат под завершение «долгого XIX века»25, в 1909 году в Италии возникает и стремительно развивается движение футуризма: манифест Филиппо Томмазо Маринетти заложил основы идейных поисков для художников и писателей не только в Италии, но и в Европе (в России – с существенными оговорками, которые мы сделаем ниже). Манифест, задуманный в Милане (если верить самому автору – в миланской придорожной канаве, в которую опрокинулся его автомобиль), напечатанный в Париже, на страницах «Фигаро» (и, кстати, переведен и напечатан в России – в газете "Вечер" 8 марта 1909 года). Футуризм в Италии в основном ассоциируется с миланскими и римскими адресами; при чем же тут Флоренция? Но именно в Giubbe Rosse на короткий, но блестящий период, установилось интенсивное общение видных представителей футуризма: сам Маринетти, а также Умберто Боччони, Луиджи Руссоло, Альдо Палаццески, Карло Карра и другие, фактически превратили кафе в нечто вроде литературного клуба и дискуссионной площадки, где в горячих обсуждениях возникали контуры нового мира, мира будущего – как представлял его Маринетти, мира, обогатившегося «новой красотой – красотой скорости»…
25. Хобсбаум Э. Век революции. Европа 1789-1848 гг. Век капитала. 1848-1875 гг. Век империи. 1875-1914 гг. Ростов н/Д: Феникс, 1999.
22 «Эстетика здания все чаще скрывается в обезличивании форм, в прозрачности стекла, в перетекании несущих конструкций и эффектности механизированных перемещений. Даже нацистам, которые, придя к власти, будут преследовать вырожденцев среди архитекторов и художников, превозносить прочность материалов и долговечность памятников, их сопротивление времени и историческому забвению, удастся как нельзя лучше использовать эту новую психотропную силу в пропагандистских целях»26, это замечание французского философа Поля Вирильо касается сюжетов почти уже столетней давности: того синтеза визуального и абстрактного, художественного и политического, который во многом характеризует идейный ландшафт Европы первых десятилетий ХХ века. Вирильо, автор философской концепции «дромологии» теории скорости как принципиально важного маркера современности, отмечает, что новое искусство, в том числе и в своей архитектурной ипостаси, «какой-то чрезмерной точностью отразило сближение коммуникационных техник и тоталитаризма…»
26. Вирильо П. Машина зрения. СПб, Наука, 2004. – С. 27
23 В приведенном выше высказывании нам представляется наиболее важным акцентом упоминание о возможности нового типа градостроительства сопротивления времени и историческому забвению. По сути, здесь возникает некий парадокс, пространственно-временное противоречие, которое, очевидно, должно быть исследовано более обстоятельно, недели предполагает объем настоящей статьи. Если в теории футуризма и практике архитектурного функционализма память поколений, заключенная в якобы «избыточно» орнаментальной и декоративной архитектуре, обнулялась в образе нового города для нового человека, то как бы она могла быть «сопротивляющейся» времени для того, чтобы стать оплотом новой памяти для власти и утопии, стремящихся к неизбывности – по сути, к вечности?
24 «Мы стоим на последнем рубеже столетий!.. Зачем оглядываться назад, если мы хотим сокрушить таинственные двери Невозможного? Время и Пространство умерли вчера. Мы уже живем в абсолюте, потому что мы создали вечную, вездесущую скорость... Мы будем восхвалять войну — единственную гигиену мира»27, возвещал Маринетти, сам в 1909 году не знавший, чем обернется этот новый мир, похоронивший и прежнюю Европу, да и сам футуризм в его изначальном виде. Что от нее уцелело? Флорентийские музеи и palazzi, которые в первую очередь должны были бы пасть жертвой новой эпохи, во всяком случае, оказались более живучими, чем можно было ожидать, по сей день рождая в нас, нынешних, память (или, во всяком случае, «псевдопамять») о былом или воображаемом прошлом.
27. Маринетти Ф.Т. Первый манифест футуризма. URL: >>>>
25 Идеи же футуристов, спаявшиеся с левой мыслью и революционной политической практикой, совершенно иначе явили себя в России – где, кстати, Маринетти во время своего визита в Петербург в 1914 году практически не встретил единомышленников среди «будетлян»; относительным исключением стал разве что Владимир Маяковский28. И, чуть позже, в Советском Союзе, где концепт будущего в его противопоставлении прошлому явился в форме искусства, архитектуры и общественно-политической философии социалистической утопии, исследование которой еще, очевидно, далеко не завершено.
28. «Будетляне живут в сверхпрошедшем времени». Искусствовед Екатерина Бобринская об отце футуризма Филиппо Маринетти. URL: >>>>

References

1. Segre A. Alcuni elementi storici del secolo XIV. Nell’epistolario di Coluccio Salutati. Torino, 1904. – 61 s.

2. Antonetti P. Povsednevnaya zhizn' Florencii vo vremena Dante. M.: Mol. gvardiya, 2004. – 287 s.

3. Barenbojm P., Zaharov A. Florentijskaya utopiya: gosudarstvo kak proizvedenie iskusstva / Filosofsko-pravovye esse – M.: Izdatel'stvo LUM, 2012. – 288 s.

4. Brodel' F. Prostranstvo i istoriya / Chto takoe Franciya? M.: Izd-vo imeni Sabashnikovyh, 1994. – 406 s.

5. «Budetlyane zhivut v sverhproshedshem vremeni». Iskusstvoved Åkaterina Bobrinskaya ob otce futurizma Filippo Marinetti. [Elektronnyj resurs] URL: https://gorky.media/context/budetlyane-zhivut-v-sverhproshedshem-vremeni/

6. Veber M. Istoriya hozyajstva. Gorod. M.: Kanon-Press-C.; Kuchkovo pole, 2001. – 576 s.

7. Villani Dzh. Novaya hronika, ili Istoriya Florencii. [Elektronnyj resurs] URL: http://krotov.info/acts/14/2/villani_05.htm.

8. Viril'o P. Mashina zreniya. SPb, Nauka, 2004. – 143 s.

9. Ginzburg M.YA. Novye metody arhitekturnogo myshleniya // Sovremennaya arhitektura. 1926. ¹ 1. – S. 1-4

10. Dante Alig'eri. Raj. M.: Hudozhestvennaya literatura, 1974. – 325 s.

11. Dzhivelegov A.K. Nachalo ital'yanskogo Vozrozhdeniya. [Elektronnyj resurs] URL: http://svr-lit.ru/svr-lit/dzhivelegov/nachalo-italyanskogo-vozrozhdeniya/brunellesko.htm

12. Zimmel' G. Florenciya. // Logos, 2002, ¹3-4. S. 87-91

13. Zamyatin D.N. Gumanitarnaya geografiya: prostranstvo, voobrazhenie i vzaimodejstvie sovremennyh gumanitarnyh nauk // Sociologicheskoe obozrenie. T.9. ¹3. 2010. S. 26-50

14. Kara-Murza A.A. Znamenitye russkie o Florencii. M.: Izdatel'stvo Ol'gi Morozovoj, 2016. – 352 s.

15. Kosminskij Å.A. Istoriografiya Srednih vekov. M.: Izd-vo Moskovskogo universiteta, 1963. – 431 s.

16. Makiavelli N. Rassuzhdeniya o pervoj dekade Tita Liviya. Gl. II. [Elektronnyj resurs] URL: http://www.civisbook.ru/files/File/Makiavelli.Tit.pdf.

17. Pilo Boil di Putifigari CH. Stanovlenie «homo civis»: vospriyatie goroda i gorodskaya kul'tura Florencii v sonetah Dante Alig'eri // Vestnik Russkoj hristianskoj gumanitarnoj akademii. 2017. Tom 18. Vypusk 3. S. 343-348

Comments

No posts found

Write a review
Translate