Везде
Проблема золотого века в контексте исторического сознания грекофильской культуры. Образы Сербии
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Проблема золотого века в контексте исторического сознания грекофильской культуры. Образы Сербии
Аннотация
Код статьи
S258770110013292-3-1
DOI
10.18254/S258770110013292-3
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Гусева Анна Андреевна 
ORCID: 0000-0003-1747-6366
Должность: младший научный сотрудник сектора философских проблем социальных и гуманитарных наук
Аффилиация: Институт философии РАН
Адрес: Москва, Российская Федерация, 109240, ул. Гончарная, д. 12, стр. 1
Выпуск
Том 4 № 4
Аннотация

В статье исследуется  проблема золотого века на примере истории средневековой Сербии. Термин «золотой век» может быть применим к эпохе Неманичей в целом, к царствованию Душана Сильного, а также к точке Косовской битвы в том виде, в каком она преломилась в сербском историческом сознании. С подобным восприятием «последней битвы» связана линия gloriavictis как образ другой, духовной победы, которая мыслится как апокатастасис, восстановление целого мира в его полноте. Попытка прорваться к золотому веку выражается в similitudotemporum, что предполагает выход за пределы времени в идеальный (изначальный) топос. Поворот течения истории  к золотому веку не есть возвращение как попытка возродить или реконструировать прошлое - в этой идее, направленной, казалось бы, в будущее, есть  преодоление времени и рекурсивное достижение к той точке, когда мир перестал быть целым – или еще сохранял свое целое. 

Ключевые слова
Золотой век, сербская история, грекофильская традиция, историческое сознание, династия Неманичей, gloriavictis, поражение как победа
Классификатор
Получено
30.12.2020
Дата публикации
31.12.2020
Всего подписок
14
Всего просмотров
2047
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
Доступ к дополнительным сервисам
Дополнительные сервисы только на эту статью
Преимущества сервисов
100 руб. / 1.0 SU
Дополнительные сервисы на все выпуски за 2020 год
Преимущества сервисов
1200 руб. / 24.0 SU
1

Сербская история, вписанная в сложный контекст балканских событий, с одной стороны, выстроена по общим законам территории Балканского полуострова– и, в то же время, это особый анклав, сложившийся с мощным компонентом «грекофильского» сознания в сочетании с элементами архаики, рассыпанной на полях исторического нарратива.
2 Речь об истории часто (практически всегда) начинается с «золотого века» или с повествования о его утрате. Метафора «золотого века» прочно укоренена в европейской культуре1 начиная с Гесиода2, а позднее Вергилия3 и Овидия4, хотя, несомненно, и тогда она переживалась как древняя тема – тема отторжения человека от первоначального единства с бытием. В христианской историографии исходная точка нарратива – сотворение мира и потеря Адамова рая, не случайно летописи начинаются именно отсюда, и из этой точки начинаются христианские алфавиты, как, например, глаголица и кириллица. Так исторический нарратив становится диалогом: рассказ о потере и страдании отзывается эхом в поступке – возвращении, отвоевании «своего» (а в некоторых случаях – изменении себя).
1. Элиаде М.История веры и религиозных идей. Т. 1. От каменного века до Элевсинских мистерий. М.: Критерион, 2002. С. 2.

2. В «Трудах и днях» термин «золотой век» представлен как χρύσεονγένος: «поколенье людей золотое» со «спокойной и ясной душою» (Труды и дни, 108-110), это подчеркивает «родословность» древних представлений о течении истории.

3. Aureasaecula (Aen.VI, 792-794). Появление этой метафоры в римской поэзии эпохи Августа обусловлено необходимостью обоснования и утверждения нового, благоденствующего Рима (см.: Чернышов Ю.Г. Древний Рим: мечта о золотом веке.М.:Ломоносовъ, 2013. 240 с.)

4. Aureaaetas (Met., I, 89-162). О «хронологической» и «генеалогической» интерпретации см.: Чернышов Ю.С. Гесиод и Овидий: опыт источниковедческого анализа античный описаний «золотого века» // Источниковедческие проблемы всеобщей истории. Караганда, 1991. С. 15-35.
3 В сербской истории не встречается сложившегося термина «золотой век», - как, например, в болгарских исследованиях, где «золотой век» появляется в трудах С.Н. Палаузова (1818-1872)5 по отношению к эпохе царя Симеона I, – хотя это сочетание можно встретить по отношению к нескольким историческим периодам. Например, таким временем может считаться т.н. сербский ренессанс XIII в.6, эпоха становления сербской государственности, расцвета культуры и письменности, связанный с династией Неманичей.
5. См.:Палаузов С.Н. Век болгарского царя Симеона. СПб.: типография Императорской академии наук, 1852. 16 с.

6. Субботич М. Святой Савва и славянство // Вестник Череповецкого университета. 2014. № 5. С. 36-44.
4 Рассматривая любую историю вообще, мы сталкиваемся с проблемой нарративного начала – или исходной точки. Когда речь идет о точке, невозможно говорить об известном, единожды «взятом» времени. Точка в данном случае не обозначает время – ею задается смысл, история как рассказ о мире (о вселенной, или даже скорее – о глобусе) этого народа. Историческое сознание собирает всё, воссоздавая, насколько это возможно, целостность мира. История не может «скользить мимо бытия»7, как это, например, случается с грамматикой, которая часто сводится в обыденном сознании к факультативным орфографии и пунктуации. В историческом сознании звучит тема присутствия – исторический чисто выраженный перфект, как неотделимое от «я» свидетельство о мире, с речью о нем, ткущейся из «я», и молчанием о том, что невозможно для бытия. Конечно, если есть начало истории, то есть и ее конец, также обозначенный точкой, не выходящий за ее пределы. И – если есть исходная точка, значит, свершился исход, отталкивание, обретение или хотя бы поиски своего.
7. Бибихин В.В. Мир. Язык философии. СПб.:Азбука, Азбука-Аттикус, 2016. С. 23.
5 Сербское осмысление себя в истории и культуре начинается с термина «светосавље», обозначающем выравнивание своего мира в соответствии представлениями о свт. Савве Сербском, духовном родоначальнике сербства. Его отец, св. Симеон Мироточивый – основатель династии Неманичей и первый сербский правитель, прославленный в лике святых. Со свт. Саввы и Симеона Мироточивого начинается речь о сербстве – исторический нарратив, представленный в основном в текстах агиографического типа8. История «донеманичского периода» отражена в фольклоре и византийских источниках.
8. См.:Алексеев С.В.Памятники сербской средневековой историографии XIII-XVII вв. В 2 т. Т. 1. Жития святых Симеона и Савы. СПб.:Петербургское Востоковедение, 2016. 720 с.
6 Начальной точкой истории – и одновременно еще одним (не вторым, а тоже первым, каждый золотой век – единственный) «золотым веком» - можно считать и сербо-греческое царство Душана Сильного, это своего рода сербский аналог болгарского Симеонова царства, с эллино-сербским двуязычием, византийским церемониалом и осмыслением сербства как «истинной Византии».
7 Поиск вершины «своего» приводит к еще одному началу истории, которое также воспринимается как золотой век, но особого рода, – этим началом является переживание Косово и как иерофанической метки, и как точки стяжения сербского исторического сознания. Здесь очень ярко проявляется тип отношения сербов к своей истории: понимание истории как личного свидетельства, поступка, части себя – даже души как выражения неотменимого присутствия в мире9.
9. По словамВ.В. Бибихина, «я не могу отменить мое присутствие» (Бибихин В.В. Мир.С. 31).
8 Вопрос о золотом веке всегда замыкается на конце истории, и сербская историография тоже выстраивается вокруг восприятия начала истории, конца истории и золотого века, при этом гетерогенность времени (восприятия событий во времени) оказывается просто поразительной. Такова «феноменология восприятия» Косова, важнейшего нарратива сербской истории: Косовская битва и видение князя Лазаря, казалось бы, в полном смысле конец истории, конец золотого века династии Неманичей. Косовская легенда, однако, уводит от однозначного «линейного» ответа на вопрос, чем заканчивается история, потому что, с одной стороны, вся история после Косово (1389) – это, по сути, тоже постистория, жизнь после конца, а с другой – это жизнь внутри золотого века, дарованная гибелью войска князя Лазаря, это переход в Небесную Сербию, потому что существование земной, по сути, прекратилось на пятьсот лет с приходом османов.
9 Косово можно рассматривать и как начало истории – истории пути к Небесной Сербии. Так в сербскую историю включается иеротопический элемент, и она перестает восприниматься линейно, выпрямляясь и собираясь вокруг Косово, которое становится многослойной пространственной иконой, наподобие НовыхИерусалимов, соприкасаясь с областью метагеографии, где пространство становится внутренней формой веры. Отсюда вырастает стремление к прошлому, присваивание его, наполнение событий осколками золотого века и установление границ личного опыта, внутри которых собирается мир.
10 В контексте грекофильского исторического сознания сама проблематика золотого века несомненно притягивает: казалось бы, схема грекофильской культуры четкая – начало как крещение, часто связанное с византийской внешней политикой, и затем возвращение на протяжении истории к метафоре этой точки, наложенной на понимание своего (в определенные периоды точка начала понимается-поворачивается-оборачивается разными образами, трактуемыми в свою очередь как новые начала). Но рядом тут же встает еще несколько проблем, в том числе проблема идеального времени10, которая тянет за собой проблему способов архаизации и отношения к будущему как возвращению и необходимостью целого - целого мира, человека, бытия.
10. Легко получить парадоксальный вывод: идеальное время – это то время, которого нет.
11 Для любого грекофильского, в том числе сербского, сознания золотой век это еще и близость земли обетованной как временного и пространственного начала христианской культуры. В результате получается портрет на фоне или даже скорее «двойная экспозиция»: сербское и эллинское в аспекте Иерусалима.
12 И здесь складывается ситуация послушания с его агональностью - и смирением – и жаждой мира. Взаимоотношения здесь формируются не как «свой - чужой», а, скорее, «я и Другой», где проблема чужого решается особым образом: как поиск другого в себе, борьба с другим и одновременно принятие и жажда другого в себе («Другой присутствует для меня как проникающий в мое собственное присутствие»11, пишет Бибихин, – а что этот другой для истории? Это я – другой? Чужеродность – гречество?). Тут гречество как топос и золотой век - клеммы, по которым проходит ощущение чужого как своего, поскольку только так можно стать целым.
11. Бибихин В.В. Указ.соч. С. 27.
13 Начало истории
14 Любое историческое сознание несет в себе проблему начала времени12. В грекофильской традиции отсчет событий ведется от Адама – тогда началось время, и одновременно с ним началась история. Каждый поворот видится началом нового времени, новая эра начинается, чтобы все началось заново с новым смыслом. Новизна – прорыв к вечному, к попытке начать, с другой стороны, идеальное, не поврежденное – не повреждаемое – время, которое тогда само будет смыслом. Интересно, что вневременные события, принадлежащие области культурной памяти, например, из былинного цикла или из повествований о рыцарях Круглого стола, могут быть связаны с человеком очень тесно с самого раннего детства, это события как будто личные, они случаются в моей истории, и их время приравнено к времени рассказчика (во всяком случае, отстоит не намного). Так, для сербской традиции «вневременным героем» является кралевич Марко, как для русской – Владимир Красно Солнышко и его богатыри. Это время без временных признаков – тоже своего рода начало-ядро.
12. А «любое начало есть illudtempus», следовательно, «некий “просвет”, выход в сферу Великого времени, в область вечности» (Элиаде М. Трактат по истории религий. М.: Академический проект, 2020. С 335. Правда, это касалось архаического сознания – но невозможно определить его границы раз и навсегда).
15 В современном научном дискурсе описание истории начинается с заселения «пра-народом» определенной территории13. Для грекофильских культур начало истории – это событие крещения. Так территория получает «доступ» к точке творения Адама и получает возможность иметь субъекта истории. При этом существуют нарративы о принятии христианства с «противоположной» - греческой стороны, которые не входят в национальную историю, и это четко прослеживается на примере Сербии.
13. Так, о переселении предков сербского народа на Балканский полуостров в VI-VII вв. пишет Сима Чиркович в «Истории сербов». Чиркович С. История сербов. М.: Весь мир, 2009. 112 с. ( >>>> (запрос от 5.10.2020).
16 Первое крещение Сербии – при императоре Ираклии, который послал к сербам священников из Рима. В его «Трактате об управлении империей» сербские события первой половины VII в. рассматриваются греческимX-м; в 969 г. Сербия была присоединена к Византии и стала одной из ее фем14. Крещение оказывается связанным с распространившимся из Византии нарративом об этногенезе сербов: они «были подвластны василевсуромеев, который, приведя пресвитеров из Рима, крестил их и, обучив их хорошо совершать дела благочестия, изложил им веру христианскую»(на самом деле христианизация сербов растянулась минимум на пятьсот лет)15. При этом позднейшее отпадение сербов от власти византийских императоров объясняется потерей христианской веры.
14. Алимов Д.Е. Известие Константина Багрянородного о крещении сербов и хорватов в правление императора Ираклия: проблема интерпретации // ХЧ. 2018. № 4. С. 214-224;Živkovic T. On the Baptism of the Serbs and Croats in the Time of Basil I (867-886)//StudiaSlavicaetBalcanicaPetropolitana. 2013. № 1(13). С. 33-53.

15. Константин Багрянородный. Об управлении империей. М.: Наука, 1991.С. 143.
17 До 732 г. сербы находились в управлении Западной церкви – Сербия была между двумя культурами, поэтому у сербов встречаются латинские церковные термины, пока Лев Исавр не «забрал» их у папы Григория III. Богослужение проводилось на латинском языке, то есть вся сакральная лексика была скорее латинской. Ослабевший Рим выпустил Сербию из рук, при этом католичество на Балканах осталось в Хорватии. Потом христианство начинает постепенно, хотя и довольно медленно, распространяться, и в 869 г. при Василии I по просьбе князя Мутимира были отправлены уже греческие священники, тогда же крестилась княжеская семья16. Константин сообщает, что населявшие эти земли народы отпали от христианской веры и вышли из подчинения византийским императорам, и «долгое время они оставались нехристями. При христолюбивом василевсе Василии они отправили апокрисиариев, прося и умоляя его о том, чтобы некрещеные из них были крещены, и они были бы, как и поначалу, подвластными василевсуромеев. Выслушав их, блаженный сей и приснопамятный василевс послал василика вместе с иереями и крестил их всех»17.
16. «В биографии Василия I связываются… успешное крещение славян, установление над ними императорской власти и узаконение правящих династий в славянских княжествах» (Чиркович С. История сербов.URL: >>>> (запрос от 5.10.2020).

17. Константин Багрянородный. Указ.соч. с. 143.
18 И греки, и латиняне были одинаково заинтересованы в крещении сербов – это была во многом политическая акция. Известно письмо папы Иоанна IV, датированное маем 873 г., где он сообщает о неканонических действиях некоторых священников настаивает на подчинении сербских территорий Паннонскомудиоцезу18, который возглавлял епископ Мефодий, брат Константина-Кирилла.
18. Толстой Н.И.Избр. тр. В 3. т. Т. 2. Славянская литературно-языковая ситуация. М.: Языки русской культуры, 1998. С. 185.
19 Сербское историческое сознание можно было бы назвать личностно-родовым. Связывание истории – это работа сродни поступку, и она непременно должна осуществляться, иначе событие не станет «легально историческим». До нас дошло мало сербских исторических нарративов (самый интересный источник - летопись попа Дуклянина, но это, как следует из прозвища автора, не рашская, а дуклянская история; сербских летописей немного), что может быть связано с политической нестабильностью и перекраиванием территориальных границ складывающихся молодых государств, когда «потребность в создании официальной историографии, адресованной запросам их правителей и династий, просто не успевала оформиться»19. Дуклянское государство XI-XII вв. сменилось государством Неманичей (конец XI – вторая половина XIV вв.); строились и сменялись столицы, Но сохранились «древние формы генеалогического предания-родослова, которые вместе со связанными эпическими сказаниями вполне удовлетворяли потребности светской элиты в официальной истории. С развитием духовной литературы, прежде всего житийной, последняя начинает приобретать черты исторических сочинений»20. Житийный свод, составленный Даниилом II – Жития королей и архиепископов сербских, – представляет собой королевский родослов, некий средний жанр между историческими и агиографическими текстами21.
19. Алексеев С.В. Указ.соч.С. 26.

20. Алексеев С.В. «Агиографический шаблон» и историческая реальность (два примера из житий святосавского цикла) // Научн.тр. Московского гуманитарного университета. История и археология. 2015. № 1. С. 26-32. С. 26.

21. См. об этом:Алексеев С.В. Историческое время в памятниках старосербской литературы // Люди и тексты. Исторический альманах. М.: ИВИ РАН, 2018. № 11. С. 111-123. Этот тип текста повлиял на создание Степенной книги, памятника XVII в., связанного с русской историей.
20 Там, где секуляризация оказалась невозможна и вера стала вопросом национального самоопределения или даже противостояния, складываются условия для развития т.н. политической религии. Обычно (Фёгелин) под политической религией понимают «идеологию, обладающую всеми признаками религии, но не предполагающую веры в Бога»22. Доминантой становится обоснование национального единства, что в современной Сербии может выражаться как «политическое православие» (обрядовая структура при отсутствии веры в Бога), также связанное с родом и личным историческим деланием.
22. Мациевич И.В. Семедов И.А. Политические религии в современном мире // Вестник Института социологии.2012. № 4. Май. С. 36-50. С. 36.
21 «История уже для Стефана и Доментиана начинается с правления Немани. И его отец Завида, какое-то время приверженный “латинской ереси”, и братья, с которыми Неманя воевал, ни разу не называются ни в одном житии по именам. Святой Симеон, увенчавший свое правление пострижением на Афоне, “обновляет свою дедину”, заново основывает род и державу»23, в чем выражается отчетливый концепт начала – но начала как возвращения, начала, обращенного в прошлое, что характерно для сербского исторического сознания, в котором теологический дискурс играет превалирующую роль, при этом история может рассказываться и устно, и образно, с помощью художественного изображения: в данном случае оначале истории говорится иконографическими средствами. Так появляются иконописныеродословы – лоза Неманичей. Лоза изображает генеалогическое древо правителей Сербии от Стефана Немани - прп. Симеона Мироточивого до Душана Сильного. Подобный тип изображений, который появляется практически одновременно в западноевропейской и восточно-христианской традиции (IX в.), восходит к «лозе Иессеевой», иконописному образу происхождения Спасителя, встречающемуся у пророка Исайи24 и в евангельском тексте25, а также в гимнографических текстах. При этом, по словам свт. Кирилла Александрийского, лоза означает «царство Христа». В различных видах этот сюжет был распространен в Англии, Франции, на Балканах, а также в Грузии, Армении и др. Сама лоза символизирует райское древо и крестное древо, с мощнейшей аллюзией на золотой век, где сплетается священная история, история национальная и история мировая.
23. Там же.

24. «И произойдет отрасль от корня Иессеева, и ветвь произойдет от корня его; и почиет на нем дух Господень, дух премудрости и разума, дух совета и крепости, дух ведения и благочестия»(Ис. 11: 1-2).

25. Мф. 1: 1-16.
22 Как нарратив древо существовало «в двух взаимодополняющих измерениях – как общеизвестныйродослов-перечень правящей династии и как совокупность эпических дружинных сказаний»26.
26. Алексеев С.В. Указ.соч. С. 31.
23 Отсутствие хроник и ранних летописей объясняется тем, что «устная передача исторической памяти в родослове и песне, не просто нормативная, а сакрализованная через образ певца, почти табуирует ее запись»27. Устная традиция была приоритетной, но историческая память отражалась и письменно – в житиях. Начало агиографической сербской традиции само по себе очень показательно: первое житие было написано сыновьями про своего отца – архиепископ Савва и царь Стефан Первовенчанный пишут жития Симеона Мироточивого, основателя династии Неманичей. Постепенно зреет осмысление сербского пути как идущего от святого Симеона, создавшего державу и прославившего свой род. «Родовая» история органично ложится на сложившуюся обрядность: роль старшего мужчины в праздновании Рождества Христова, Пасхи, Славы, почитание семейных традиций делает переживание истории личным делом. Отсюда особая роль «агиографических родословов» - именно к такому смешанному жанру можно отнести Жития королей и архиепископов сербских Даниила II. Жития начинаются с самого Немани, который назван «учитель, обновитель и просветитель отечества» и охватывают период до Стефана Душана, описание жизни которого не было закончено в силу невозможности соединить его образ с идеалом святого правителя.
27. Там же.
24 До XI в. в сербском культурном ареале было довольно сильное латинское влияние, поскольку эти территории входили в состав Римской империи. Социокультурная граница 1054 г., вначале малозаметная, проходила прямо по сербской земле. И, как считает Н.И. Толстой, наличие славянской общей письменности сглаживало остроту ситуации довольно долго. «Славянский этнокультурный ареал был противопоставлен не столько географически, сколько структурно (даже внутриструктурно) одновременно и латинскому, и греческому культурному и религиозному массиву»28. И тогда же, около XI в. сложился сербский (славяносербский) язык, пишет Толстой, ссылаясь на Н.С. Трубецкого и Н.Н. Дурново, который был, однако, в большой зависимости от ромейского субстрата.
28. Толстой Н.И.Указ.соч. С. 186.
25

В начале XII в. произошло знаковое для сербской истории событие: к власти, с согласия Константинополя, пришел Стефан Неманя. Его правление стало фундаментом сербской государственности – как пишет С. Чиркович, Стефан Неманя стал «чем-то вроде наместника императора в провинции»29, - и самой идеи сербства, поэтому эта точка рассматривается как начало повествования о сербском мире в летописях и родословах.

29. Чиркович С. Указ.соч. (URL: >>>> (запрос от 5.10.2020)).
26 Интересно, что Стефан Неманя был крещен дважды, по латинскому обряду в младенчестве (в Дукле не было православного духовенства), а в 30 лет – по восточному30.
30. Фаjфриħ Ж. Света лоза Стефана Немање (URL: http://www.rastko.rs/istorija/loza_nemanjica/fajfric-svloza_1_c.html#gl03 (запрос от 5.10.2020)).
27 Время правления Стефана Немани сопровождалось постоянными войнами с Византией; сербская экспансия стала возможной из-за того, что положение Империи было серьезно подорвано третьим крестовым походом. Государство Стефана Немани считалось сильным на Балканах, был заключен союз с Венгрией и Венецией, которые постоянно враждовали с Константинополем; он добился мира с Болгарией.
28 В 1196 г. Стефан Неманя передал престол среднему сыну31 и, приняв монашеский постриг, поселился на Афоне, где восстановил вместе со своим младшим сыном Растко – в монашестве Саввой32 заброшенный монастырь Хиландар как сербскую духовную территорию культуры и письменности, что было подтверждено специальным указом императора Алексия III. Хиландар стал центром сербо-греческих связей, ктиторами были совместно императоры и сербские князья. По словам А.А. Турилова, Стефаном Неманей был сделан первый шаг к сербской автокефалии – то есть в попытке стать духовной Грецией. Собиратель сербских земель (известно его «Завещание земли», адресованное сыну, свт.Савве) был прославлен в лике святых вскоре после смерти, и это упрочило позиции Неманичей.
31. Сын Немани Стефан – женился династическим браком на дочери будущего императора Алексея III Ангела Евдокии - после коронации папы римским ГонориемIII получил прозвище Первовенчанный.

32. Свт. Савва – первый архиепископ самостоятельной Сербской церкви. Его преемники стали избираться в самой Сербии. Интересно, что и богослужения стали вестись на сербском изводе церковнославянского языка, а до этого преобладал греческий.
29 Началом истории может быть признана и еще одна точка, предельно близкая к предыдущей, – это коронация сына прп. Симеона, Стефана Первовенчанного, родного брата свт. Саввы. Коронация часто мыслится как первая ступень истории народа – ср. коронация Карла Великого или Наполеона в более близкое нам время. Представлению правителя помазанником Божиим предшествовало что-то вроде инициации, свернутой до диалога с королем, подтверждающего готовность стать правителем народа как народа Божия.
30 В 1217 г. Стефан был коронован и стал «венчанным королем и самодержцем» - автократором, т.е. был частично заимствован титул византийского императора, слово «автократор» носило внешнеполитический оттенок и означало независимое правление и власть, данную от Бога, вместе с тем появилась идея «святого венца» как символа власти над неделимой территорией - Сербия с этого момента не делилась на уделы.
31 Что касается взаимоотношения католичества и православия на Балканах, то все не так просто, и, возможно, в те годы черта между ними проходила не в том месте, в каком мы проводим ее сейчас. На поверхности оказывается вывод, что вопрос выбора и принятия веры касался сугубо политической (или экономической) области, cuiusregioeiusreligio, но так ли это было на самом деле? Не навязываем ли мы наши представления миру, живущему по другим законам? За формулировками, которые кажутся ясными, скрыто то, что считалось само собой разумеющимся в то время, но, не явленное письменно, ныне оно утеряно навсегда. Так, моравская миссия свв. равноап. Мефодия и Кирилла включала в себя путешествие в Рим, и благословение папы римского на деятельность православных миссионеров в данном случае было обязательным и никого не удивляло и не возмущало. Славянские алфавиты, применяемые сначала на Балканах, а потом и восточнее, использовались для записи и католических, и православных текстов; хотя, с другой стороны, огромную роль играла и «война букв»: в Сплите было запрещено рукоположение священников, не знавших латинского языка; опять же, можно реконструировать противопоставление «плохого» латинского и «хорошего» славянского письма, но, возможно, агональность несла в себе некий другой принцип, и «образ врага» создавался намеренно и гораздо позднее.
32 В 1219 г., через два года после коронации Стефана Немани, Савва отправился с другими монахами в Никею, для архиепископской хиротонии одного из них, и император Феодор Ласкарис I решил, что архиепископом будет именно Савва, возможно, как прославленный монах, а возможно, как брат короля.  «По свидетельству источников, рукоположение святителя Саввы во архиепископа Сербского совпало по времени с работой собора епископов, созванного императором, и состоялось в строгом соответствии с правилами и канонами православной церкви. Хиротония была совершена Патриархом и Синодом в присутствии самого императора»33. После того, как патриарх МануилI рукоположил Савву в архиепископа, тот попросил об автокефалии, потому что теперь к этому были все основания: правление двух братьев, короля-помазанника и главы автокефальной церкви, было реализацией византийской идеи симфонии власти. Так разворачивалась программа начала сербской истории, начатой Стефаном I – прп. СимеономМироточивым и продолженной его сыновьями.
33. Числов И. К истории конфликта святителя Саввы Сербского с архиепископом Охридским Димитрием Хоматианом (URL: >>>> (дата обращения 5.10.2020))
33 Одним из начал истории является и эпоха Стефана Душана (подробнее этот период будет рассмотрен ниже). В 1346 г. – Стефан Душан созвал собор в Скопье, на котором Печскаяархиепископия стала патриархией34; первым сербским патриархом был ИоанникийII (Константинополь признал патриаршество позже - в 1374 г., чему немало способствовал инок Исайя, первый переводчик Ареопагитик на славянский).
34. В 1469 г. сербский патриархат был упразднен из-за турецкого нашествия. Этот период длился до 1815 г., когда произошло Второе сербское восстание.
34 В эпоху правления Душана Сильного Афон, входящий в то время в состав сербского государства, заложил прочную платформу для развития в Сербии исихастских традиций книжности, которые достигли расцвета позднее, в царствование Лазаря Хребеляновича, а после Косово (1389) стали источниками, питающими сербскую духовную жизнь в период турецкого владычества35.
35. Период, граничащий с Косовскими событиями, чрезвычайно интересен с точки зрения отношения к слову: вырабатывается стиль «плетение словес», который исследователи связывают с афонской (хиландарской) традицией(см.:Толстой Н.И. Указ.соч. С. 142 и далее). Чернец Ефрем, автор канонов и стихир, Силуан, составивший проложное житие свт. Саввы, старец Исайя, переводчик ареопагитского корпуса, жили в ситуации греко-славянского двуязычия. Старец Исайя писал, что славянский «не удостоился такой искусности, как греческий», «из-за отсутствия любви к книжному учению» тех, кто им пользовался. Здесь видится параллель с т.н. вторым южнославянским влиянием в Древней Руси, которое было нарративным возрождением кирилло-мефодиевской традиции, а греческий был эталоном для создаваемого славянского литературного языка.
35 Время Неманичей завершилось Косовской битвой, и, хотя князь Лазарь Хребелянович формально не принадлежал к династии, - родство св. Лазаря с Неманичами ведется по линии жены от Стефана Первовенчанного, - его образ сделался своего рода венцом сербства, поскольку именно с нарративов о Косовской битве начинается «небесная Сербия», которая, с одной стороны, безусловно, постистория, а с другой начало нового пути. Это пик - и одновременно конец истории как конец династии Неманичей. Царь Лазарь, последний из Неманичей, умер вместе со своим войском, и с ним умерла прежняя Сербия.
36 Собирание истории
37 Золотой век невозможен без человека, эта метафора встроена в наше сознание и приходится с ней существовать, постоянно тем самым доказывая свое присутствие в мире и в истории. В грекофильской культуре это стержень, вокруг которого закручивается и центробежное, и центростремительное движение. Греческое начало – чужое, по отношению к которому как раз и проявляется яркаяагональность (ведь «всякое противостояние привязано к тому, чему оно противостоит»)36. Переплетение этого чужого, эллинства, и своего – сербского – создает натяжение исторического сознания любой грекофильской культуры. Другой, которого надо преодолеть-принять-дотянуться, присутствует и как образец, exemplum, и как вечно ускользающее эхо, «я» исторического сознания: «другой присутствует для меня вдали всегда интенсивнее, чем рядом»37, это и о времени тоже, ведь гречество – это и само время, и хронотоп. Но – точно ли возможно это заряженное присутствие вдали? Не утыкаемся ли мы в себя? Тут никак не избежать опасности медиевализма как выстраивания мира прошлого по образу и целям нынешнего38. Так невозможно обеспечить присутствие в мире – так, скорее, зачеркивается возможность целого и возникает замыкание на «верхнем слое», синхроничность создает парадиахроничное видение.
36. Бибихин В.В. Указ.соч. С. 47.

37. Там же. С. 28.

38. См. материалы конференции: Как создается современное средневековье, или Medievalismstudies. Тез.конф. 29-30.05.2019 // Voxmediiaevii. Электронный журнал. 2019. Vol. 2(5).
38 Существо человека – это его ощущение себя в мире и соположение тому, что видится как золотой век. В золотом веке сохраняется память о настоящем, истинном, поэтому в рефлексию о нем вплетается haeсcеitas, необходимость схватить «неуловимое единственное».
39 Золотой век как присутствие в истории связан с идеей справедливости39, поскольку только так можно говорить о воссоздании цельности мира. В грекофильских культурах это связывается с темой спасения, и тогда проблема исторического сознания приобретает отчетливый религиозный (или религиозно-социальный), мессианский оттенок. Но в целом сотериологичность исторического сознания, наряду с агональностью, - еще одна черта грекофильской культуры.
39. Бервенаж Б. Время, присутствие и историческая несправедливость (URL: >>>> запрос от 14.10.2020).
40 Место начала истории и вопрос об онтологическом статусе прошлого40 - особая тема, определяющая любую речь об истории, причем здесь обнаруживается антагонизм «между историей и справедливостью». Пространство – люфт - между «временем справедливости» и «временем истории» в золотом веке максимальное. Сербская история – особая в том смысле, что, как мы видим, и «начал», и «прошлых», «золотых веков» у нее несколько, это насыщенная, концентрированная модель; при этом интересно, что в сербском историческом нарративе время страдания заложено в золотом веке - если считать таковым гибель князя Лазаря41 как некое акме. Тема князя Лазаря буквально связана с присутствием – здесь проходит выбор между «сербством» и другой моделью истории; есть и нефилософская - фольклорная основа присутствия: «Косовскаклетва» - призыв-заклятие каждого прийти на Косовский бой, чтобы подтвердить свое сербство и стать, слившись с другими героями, небесным воинством, стать целым и так вернуть расколотый мир.
40. Посмотреть ссылки на онтологический статус прошлого, их много

41. Князь Лазарь Хребелянович (1329 - 28 июня 1389), управлял т. н. Моравской Сербией с 1373 г., проводил взвешенную внешнюю политику, так, он сумел примирить Византийскую и Сербскую церкви в конфликте, возникшем после учреждения сербского патриаршества Стефаном Душаном Сильным; до этого между двумя церквями не было евхаристического общения. Был обезглавлен в Косовском бою.
41 Задача исторического сознания – вернуться к целому, достроить его, и это задача во многом «буквальная» (в этом помогают самые простые вещи – идти с пальмовой ветвью или с оружием в руках, выводить со скрипом буквы полуустава, пасти скот): «человек, чтобы стать общественным, историческим существом, должен …вернуться кпростой цельности своего присутствия…»42.
42. БибихинВ.В. Указ.соч. С. 35.
42 И золотой век, оказывается, - это вопрос совершенно буквального собирания мира: «Александру Македонскому не мешало покорять мир то, что в его времена расплывались в неизвестности не то что границы мира, но и края обитаемой земли. Между тем забота Александра была вовсе не выяснить сперва в точности границы земли и получить ее карту, после чего идти в поход, чтобы захватить всю землю. Логика Александра другая: мы не сначала узнаем, какая земля, потом ее захватим, а сначала захватим всю землю, а потом уже узнаем, какая она»43. И тут же рядом – такое же, «буквальное» познание, которое становится вопросом последнего усилия: «поскольку вот-вот уже совсем немножечко осталось, чтобы совершить решающий подвиг добродетели (доблести), постольку пределы всей земли должны быть уже близки»44. Вот тут и проявляется сила эллинства, в этой очень «буквальной» гносеологической ситуации – а именно, с эпохи эллинизма, вообще говоря, и началось шествие грекофильской традиции: «в основе убеждение: не может быть, чтобы предельному усилию не дались пределы всего. Предел усилий и предел мира – одно и то же», и здесь «эти две вещи – мера сил эллинов и вся земля целиком – совпадают»45. И в истории тоже совпадают. История это попытка дойти до предела мира.
43. Там же. С. 35-36.

44. Там же.

45. Там же.
43 Так связываются присутствие в истории, сознание и речь об истории.
44 Gloriavictis
45 Сербский нарратив, сформировавшийся примерно к концу XIX в., – это нарратив страдания, жертвенности, мужества и побед-поражений. Сербское историческое сознание разворачивается вокруг Косово.
46 Косово, став источником фольклорных, гимнографических и агиографических текстов, к XIX-XX вв. сложилось в особую мифологему46, как особое сакральное пространство, камертон сербской истории – и, как ни странно, перверсивный золотой век, со всей мощью идеи справедливости, доблести и наложением земного топоса на топос небесный, делая Сербию проекцией земли обетованной и Царствия Божия.
46. Белов М.В. Косовская легенда: от церковного культа до национального (URL: >>>> (дата обращения 05.10.2019)).
47 В 1878 г., получив независимость, Сербия стремилась обрести выход к морю и объединить всех сербов, которые жили в ареале Сербии, Черногории, Боснии, Герцеговины, Косово, королевства Далмации, Хорватии и Славонии в составе Австро-Венгрии. Это был также «поворот времени» к золотому веку Душана Сильного: проигранная Косовская битва положила конец душанову сербо-греческому царству и византийским проекциям. Этот рубеж может рассматриваться и как перенесение Косовской битвы в пространство золотого века - «идея “золотого века” обосновывает право на статус нации как самостоятельного субъекта и протагониста собственного исторического сюжета, несмотря на несамостоятельность на момент наррации, через обращение к относительно далекому, хотя все же историческому прошлому и представление в нем определенного исторического периода как свидетельства национального расцвета»47. Если говорить именно о социокультурной составляющей48, как это делает М.С. Фабрикант, то можно отметить важность совпадения культурного расцвета и национальной автономии. «Таким образом, “золотой век” в прошлом используется как прецедент для легитимации права нации на самостоятельнуюсубъектность, а текущее отсутствие или недостаток национально-политической автономии из признака “неисторичности” превращается во временное препятствие, которое необходимо и достаточно устранить для наступления нового “золотого века”»49.
47. Фабрикант М.С. Нарратив еврейской истории в Российской империи: евреи как типичная “малая нация” // Тирош. Труды по иудаике, славистике, ориенталистике. 2019. № 19(19). С. 156-172. С. 162-163.

48. Золотой век – это еще и особый топос в этическом плане, существенно отличный от нашего, Бибихин интересно заметил: век сей – «…когда мы говорим “наше время”, мы тоже подразумеваем современный мир, и тоже заблудший».

49. Фабрикант М.С. Указ.соч. С. 163.
48 Понимание поражения как моральной победы, и вообще вопрос о поражении как перверсии победы в контексте исторического сознания встречается довольно часто50. Эхом поражения-победы является тема справедливости, причем сразу в нескольких сферах – этики, космологии, онтологии, которая разрешается в мифологемы о золотом веке как идеальном мироустройстве, а стало быть, справедливом и настоящем. Если говорить о религиозном аспекте, то тема золотого века как Царства Небесного – и тема поражения, мученичества как победы - звучит и в канонических, и в апокрифических текстах. «Ярким примером этой идеи моральной победы является лозунг “Gloriavictis” (“Слава побежденным”) – инверсия классического римского “Vaevictis” (“Горе побежденным”), созданная для коммеморации национально-освободительного восстания 1863-1864 гг. Элизой Ожешко, писательницей и участницей одного из поздних эпизодов восстания»51. Моральная победа оборачивается совсем другой, истинной стороной – это вполне онтологическая проблематика, связанная с условием существования и обоснования мира52.
50. См., напр.: Липовая Л.П. Победа и поражение: экзистенциально-онтологический анализ. Автореф. дисс. на соиск. уч. степ.д.ф.н. Ростов-на-Дону, 2008.

51. Фабрикант М.С. Указ.соч. С. 163.

52. История побежденных-победителей становится депонентной сразу же, как только о ней начинает вестись речь. (Природа этой депонентности примерно такая же, как в глаголе «молиться».)
49 В Сербии особенное отношение к собственной истории – она вырастает из истории рода, поддерживается обычаями и традициями, связанными с календарным циклом, это и празднование Славы, особенное празднование Рождества Христова и пр. – семья постоянно участвует в истории народа и от этого история становится близкой, более того, она обретает форму личного свидетельства – перфектности, что позволяет говорить о «личном» историческом сознании – по аналогии с личной исторической памятью.
50 Время золотого века
51 О времени внутри золотого века говорить крайне сложно: оно хоть и есть, поскольку события золотого века происходят, сменяются, прекращаются, но мы не можем ничего сказать о времени, нельзя даже сказать, время ли это, потому что любой нарратив о золотом веке построен с помощью нашего привычного времени, мы говорим о неизвестном с помощью иноприродного ему инструмента – наше время – не то время (события золотого века всегда происходят illotemporum).
52 Утрата золотого века – это нарушение мира, более того, это выглядит как подтверждение сворачивания бытия, с которым вместе уходим и мы, и в то же время оставлено нам как залог того, что золотой век не ушел. «Что время уносит всё, для нас невыносимый скандал. Как время уносит, так оно пусть и вернет. Что вернет? В конечном счете – золотой век»53. После золотого века начинается другое время – время-шествие, время-страдание, которое позволяет потерпевшим видимое поражение отвоевать золотой век и вернуть себя. Поражением, которое превращает текущее время в illudtempus, заканчивается любой золотой век, живущий в нарративах как память о цельности; вернуть ее переживание нашего времени как пути54. Время, пишет В.В. Бибихин в «Мире», должно вернуть «полноту, покой, согласие, которые сейчас, когда я потерян и растерян, меня покинули»55. Время не имеет отношения ко временному. Если так, то время золотого века – это условие, своего рода экзистенциал. Всё человеческое движение – по сути нарратив о понимании золотого века, где, как кажется, заключена сердцевина мира, смысл всего, и дойти до понимания золотого века – это значит сделать время другим. И тут как раз и кроется агональность: время – возвращение начала, и в то же время, по словам Бибихина, напротив, «время – это всегда другое… преодоление возвращения»56, к тому же этимологически «время» и «возвращение» близки.
53. Бибихин В.В. Указ.соч. С. 79.

54. «Цельность, которая у меня была в наивном первом взгляде на мир и которая почему-то кончилась… вот ее мне и призвано вернуть время, к ней-то я и хочу прийти со временем. При помощи времени» ( Бибихин В.В. Указ.соч. С. 79).

55. Там же. С. 80.

56. Там же. С. 87.
53 Золотой век, со всей силой ретротопии и ностальгии, со всей агональностью живет в каждодневных поступках как то, что должно быть дорассказано. Есть еще будущее (футурум с суффиксом долженствования и необходимости); будущее – восстанавливает, оно может мыслиться как золотой век, но не является им. «…в восстановлении время покажет себя подлинным возвращением, оно возвратит с собой былое, изначальное, потерянное», «будущее время сделает так, что плохое дело прошедшего времени, дело стирания и опошления, будет преодолено и подлинное, былое вернется в своей или даже еще более ясной подлинности»57.
57. Там же. С. 89.
54 Золотой век имеет границы – не времени, хотя в нем тоже есть время, а событий (даже если говорить об эпохе, это прежде всего события, социокультурные особенности, а не собственно время, оно может быть разным для разных территорий).
55 В речи есть «триггеры», которые переносят нас в золотой век, который находится сразу в двух точках: «ныне» возвещает наступление будущего и одновременно прошлого. Но «времени как смены старого новым нет без нашего изменения в мысли»58. Время, сотканное из «ныне», это вечность, которая «присутствует как юное-новое. Юное-новое – это настоящее, которое само не время, но которое тем, что оно новое, делает другое прошлым»59. С этим рядом граничит эон, в котором, как и в золотом веке, тоже есть тема кризиса времени.Бибихин пишет: «Время не длится вечно: оно кончается. Оно кончается не когда-то, а ограничено всегда: вневременным, “эоном”»60. Эон, вечность, - полнота времен. «Вечность это всё. Эоном кончается время не в том смысле, что время будет накопляться до какого-то определенного большого года, когда следующего года не будет: время кончится только так, что в прорыве к вечности прошедшее время перестанет быть плохим прошедшим временем в противоположность хорошему будущему. В полноте времен кончится раскол. Времени не будет не потому, что выйдет наружу суть времени и собою отменит время, то есть можно сказать и так, что время как раз не кончится в вечности, а наоборот, впервые только начнется в своей сути как начало того, что уже не время, а само начало времени», «…уже ничего не останется неосуществившегося, скрытого».
58. Там же. С. 95.

59. Там же.

60. Там же. С. 89.
56 «Эон как полнота времен исчерпает мир, приведет его весь и во всех отношениях к завершению».
57 Грекофильский контекст предполагает «вселенскость», «универсальность» локальных событий -«историческое событие – всегда событие мира»61.
61. Там же. С. 96. Причем «мира не человеческого только ((хотя это же тоже человеческий мир?)). Наука смотрит в далекие части Вселенной, и те пространства принадлежат истории, потому что если не они сами, то по крайней мере их смысл вовлечен в историю, и история не может закончиться, пока далекие звезды остаются загадкой… В историю мир вовлечен так, что она завершится только в целом мире».
58 Золотой век, пишет Бибихин, – это другое, прежде всего другое время. «Попробуем определить существо времени как возвращение другого. Оно заключается в том, что другое (новое) каждый раз опять наступает, причем так, что каждый раз мы не растерянно встаем перед другим, а узнаем в нем то самое: новое, его небывалое, но безошибочно опознаваемое явление. Новое, другое – пространство осуществления человека, который находит себя настоящем. Настоящее время – это место, где только и может иметь место присутствие как существо человека»62.
62. Там же. С. 96.
59 Гречество для славянского (и коптского, в меньшей степени армянского) ареала – способ рассказа о золотом веке. Золотой век, будучи постоянным предикатом, проверяется связкой «быть» в ее реализации «как». Гречество – это «другое». Рассказ о золотом веке и человек становятся в отношения взаимообусловленности. Рассказывая золотой век и находясь в нем (речь о золотом веке переносит туда), мы меняемся, но и меняем золотой век, понимая его на фоне тех или иных событий. При этом становятся заметны два вида движения: происходит и сворачивание, и разворачивание золотого века, это и возвращение, но и каждый раз новое. Поэтому точка начала истории не бывает единственной: точнее, есть каждый раз одна – в грекофильских культурах это сотворение Адама, но в каждой традиции в любой момент история может начаться заново, но говоря уже о том, что она вообще в каждый момент начинается заново, любое событие потенциально наполнено смыслом и способно вернуть человеку себя. «Время исполнится не когда-то, а в своем существе, в возвращающемся присутствии другого, небывало нового»63.
63. Там же. С. 129.
60 С каждым моментом рассказа золотой век меняется, становясь все более новым и сбываясь, «существо времени – вечно юное – не когда-то и не где-то, а во всяком настоящем теперь, как вернувшаяся небывалость другого»64. «Существо времени – вечно юное – не когда-то и не где-то, а во всяком настоящем теперь, как вернувшаяся небывалость другого». По отношению к рецептивной традиции золотой век – нарратив о гречестве, рассказывая который мы пытаемся достроить мир до целого – и, может быть, в этом и есть задача времени, ведь мир изначально был для человека и был целым65. В этом целом, воссоздаваемом, еле видимым, едва уловимым, человек с его возможностью присутствия, с его способностью к соработничеству, соединению представляет необходимое условие мира.
64. Там же. С. 129.

65. Там же. С. 124.
61 В грекофильском дискурсе важен образ другого – отчасти другого себя. Этот другой находится за горизонтом сознания66, но всегда можно рассказать его прошлое как свое, и тогда восприятие и воспринимаемое совпадут, в рассказе, длящемся в настоящем, совпадают все моменты времени.
66. Самойлов А.Н. Формирование концепции горизонта как границы топики жизненного мира в феноменологии Э.Гуссерля // Среднерусский вестник общественных наук. 2014. № 6. С. 25-31.
62 Если есть вещь (или факт, или рассказываемая ситуация), неизвестно, есть он на самом деле или нет, но ясно, что мы воспринимаем эту вещь как такую вещь, или факт или ситуацию как именно такую, хотя, возможно, этого и не было, но мы об этом не думаем, потому что эта вещь существует по крайней мере в нашем сознании. Грекофильская традиция выстроена на таких моментах, которые можно назвать интенциональными – не так важно, восходит ли родословная Стефана Немани к римским императорам на самом деле, важно, что она в принципе может вестись «от Рима»; не так важно, существует ли артикль в славянском или латинском языке, важнее, что он может быть виден, если речь идет, например, о грекофильской грамматике. Невозможно узнать, что было на самом деле, реальность для истории (философии истории) – это то, что воспринималось как реальное в сознании человека, что было «историческим я», тем, которое рождается из сгустка истории рода, которая вычитывается из родословов, собранных по агиографической модели.
63 Душаново царство
64 Термин «медиевализм» имеет реконструкторский оттенок, чтобы его использовать, надо прожить до конца средние века, чтобы, как венцом, украсить (или, напротив, очернить) ими современность. Это эмоционально окрашенный образ Средних веков, который создается в более позднее время с различными целями, от консьюмеристских (коммерческих или идеологических) до этических и эстетических. Производство исторического и философского знания, связанного с эпохой средних веков, также часто содержит в себе медиевалистский оттенок.
65 Рассмотрим подробнее важный эпизод сербской истории, сербо-греческое царство царя Стефана Душана (1331-1355), включающее в себя, кроме собственно сербских территорий, Боснию и Герцеговину, Албанию, Эпир, Фессалию, Фракию и даже Афон и доходившее «от моря до моря»67, что вполне отвечает топике идеального царства68.
67. Интересно, что сентенция «от моря до моря» очень часто является предикатом-обоснованием территорий золотого века, например, Литвы Витовта, Польши в проекте междуморья Юзефа Пилсудского, как ни странно, даже Армении. Можно добавить еще знакомое «Москва – порт пяти морей».

68. По следу, оставленному в исторической памяти, его царствование можно сравнить с правлением болгарских государей эпохи Первого болгарского царства Симеона, называвшегося «царем болгар и ромеев», Самуила и Иоанна АсеняII (Второе болгарское царство), провозгласившего себя «царем болгар, власов и ромеев». Столица Второго Болгарского царства Тырново была названа новым Царьградом, и в этой новизне не было подражательства, агональность предполагает стремление прорваться к началу, к истинному Риму.
66 С душановским периодом, помимо расширения территории, связано начало сербской патриархии и «Законник благочестивого царя Стефана», составленный в 1349 г., - первый случай кодификации сербского права.
67 Один из самых известных сербских правителей, Стефан Душан детство провел в Константинополе. Около рубежа веков отношения между Сербией и Византией становятся особенно тесными, и «в результате такого сближения начали лучше понимать Византию, как и специфику ее положения, в основе которой лежало разительное противоречие между ее славным прошлым, когда оа претендовала на вселенское господство, и темным настоящим, в котором когда-то великая империя стала маленькой балканской страной»69. Правители Сербии всегда принимали превосходство византийской власти. Политика Душана предполагала опору на «византийский фактор»: его первые завоевания были поддержаны Иоанном Кантакузином, а позднее, после обручения сербского наследника Уроша и сестры императора Иоанна V, Душан получил титул particeps Греческого царства70.
69. Чиркович С. История сербов ( >>>> (дата обращения 5.10.2020))

70. Там же (URL: https://www.litmir.me/br/?b=242262&p=30 (дата обращения 5.10.2020)).
68 Придя к власти, Стефан Душан создал государство «сербов, греков и болгар». На Пасху 1346 года, без согласия византийского императорского двора, принял царский титул, а незадолго до этого собор сербских архиепископов признал архиепископа ИоанникияII патриархом, и ему подчинялись греческие епархии на территории Душанова царства. И здесь снова видна идея «истинной Греции» - не греческой, а другой, своей, настоящей. Чтобы укрепить эту идею, возникает необходимость в правовом фундаменте. Тогда же совершается перевод Алфавитной синтагмы Матфея Властаря (Σύνταγμα κατὰστοιχεῖον, составлен в 1336) – юридический свод, содержащий все существующие законы церкви, сопровожденный кратким изложением истории церковного и светского права, начиная с древнеримского периода. Синтагма по распоряжению Стефана Душана была переведена на славянский, но при переводе алфавитная последовательность вопросоответной структуры нарушилась. А это значит, что он не мог безоговорочно подтвердить истинность и правильность «новой Греции» («алфавитное» мышление сохранялось в славянском грекофильском ареале примерно до XVIII в.) Тогда Душан создал свой Законник, который вошел в кодекс с Синтагмой71.
71. Подробнее см.: Бубало ђ.ВремеДушановогзаконика // Slovĕne=Словене. InternationalJournalofSlavicStudies/ 2015. № 2. С. 119-146;Шаркиħ С. Утицаjвизантиjског права насредњовековносрпско право. Slovĕne=Словене. InternationalJournalofSlavicStudies/ 2015. № 2. С. 106-119.
69 Византийские придворные обычаи, как указывает Е.А. Немыкина72, постепенно переносились на сербскую почву еще при Милутине. Делопроизводство на некоторых территориях велось на греческом и славяносербском языках. Душан подписывал документы красными чернилами, что могли делать только византийские василевсы. Он именуется «Стефан, во Христе Боге верный царь и самодержец Сербии и Романии», причем Романия появляется в его титуле еще до венчания на царство, при том, что Романия – официальное название Византии, и даже латинские правители называли себя императорами Романии и Константинополя. Интересно, что на рубеже XIII-XIV вв. меняется идея государственного устройства: если сначала именование сербского короля включало управляемые данным лицом территории, то с эпохи Стефана Душана в титуле, и на сербском, и на греческом языке, начинают перечисляться народы, подчиняющиеся правителю. Потом учреждается патриаршество.
72. Немыкина Е.А. Влияние императорской проблематики на монументальные росписи Сербии XIV в. на примере композиции «Небесный двор» в Успенской церкви монастыря Трескавац // Вестник ПСТГУ. Сер. V: Вопросы теории и истории христианского искусства. 2016. Вып. 4(24). С. 48-66.
70 Сербское патриаршество представляет собой важную страницу в балканской истории. На Вербное воскресенье 1346 года Стефан Душан созвал собор, на котором была учреждена сербская патриархия, с резиденцией в Пече, и первым сербским патриархом стал ИоанникийII73, который за короткое прошел путь от мирянина до архиепископа. Это решение поддержал патриарх Тырновский и архиепископ Охридский. 16 апреля 1346 г., на Пасху, патриарх Иоанникий помазал на царство Стефана Душана и его жену Елену. Душан был коронован как «василевс Сербии и Романии» - это императорский титул, хотя, кроме представителей Венеции и Дубровника, его больше так никто не именовал; Византия не признала императорств – более того, в 1349 г. Вселенский патриарх Каллист отлучил от церкви Стефана Душана и сербских церковных иерархов за самозванство. Сам Душан негласно признавал первенство византийского императора в некоторых вопросах, согласившись, чтобы его имя поминалось в молитвах после имени византийского императора. Так у Византии, «стремившейся охватить весь христианский мир и продолжать существование “до конца света”, появился наряду с возрожденным в конце XII в. Болгарским царством еще один сосед, равный ему, — Сербское царство»74. В греческих документах Душан именовался как «царь Сербии и Романии», а не «царь ромеев», византийский император.
73. Имя первого сербского патриарха, возможно, коррелирует с именем сербского архиепископа Иоанникия, о котором известно из Даниилова сборника житий королей и архиепископов сербских: сын благочестивых родителей, он рано избрал монашеский путь, был учеником и спутником архиепископа Саввы II, резко отнесся к Лионской унии, заключенной императором Михаилом VIII Палеологом.

74. Чиркович С. История сербов (URL: >>>> (дата обращения 5.10.2020).
71 После коронования Душана Сильного был введен византийский церемониал со всеми придворными обычаями и должностями, о чем Никифор Григора писал: «провозгласил себя царем ромеев и варварскую жизнь заменил ромейскими обычаями»75. Т.Г. Черных подчеркивает, что речь идет фактически о самозванстве: царь может быть только один, византийский, поэтому выдавать себя за царя не означает им сделаться.Сам Душан этот переход от королевства к царству объясняет в речи на провозглашение Законника промыслом Божиим, сравнивая себя с Иосифов в Египте и утверждая свое преемство от Константина Великого76. Любопытно, что оценка действия Стефана Душана в сербских источниках различна: так, Константин Философ осуждает его за то, что он «стал самовластно царем» и считает, что с этого времени сербская церковь «стала погружаться во зло»77.
75. Черных Т.Г. Царь Стефан Душан IV Сильный как отцеубийца и нарушитель заповедей предков: негативное в образе правителя в сербской исторической памяти XIV-XXI вв. // StudiaSlavicaetBalcanicaPetropolitana. 2017. № 1. С. 113-127.

76. Там же. С. 121.

77. Там же. С. 122.
72 Оценка летописей довольно критична: Стефан Душан предстает как выдающийся политик, подпавший под власть греха, из-за духовных последствий которого династия Неманичей ослабела и Сербия потерпела поражение от турок, по сути прекратив свое независимое существование.
73 Архимандрит Йован Раич (1726-1801), основатель сербской историографии, писал о Стефане Душане: «Сей сербский Самсон многими еще добродетелями украсил житие свое, и можно было бы с предками его в число поставить, если бы отцеубийство пороком не осквернил оное»78, а современный историк, автор монографии о Душане Сильном Лука Мичета называет свой труд «повестью об одной колоссальной личности, о наивеличайшем сербском правителе, о славной эпохе средневековой Сербии»79.
78. Там же.

79. Там же.С. 120.
74 В современных исследованиях вопрос о святости Стефана Душана объясняется так: он не был прославлен в лике святых, поскольку 1) во время чумы прятался на Афоне вместе с женой, что запрещается афонским уставом, 2) общеизвестны странные обстоятельства смерти его отца, Стефана Дечанского (интересно, что по одной из версий, к убийству Уроша пришлось прибегнуть из-за возросшего влияния греков, входивших в окружение царицы МарииПалеолог), 3) невозможно зачеркнуть его связи с папой римским, 4) своей политикой инициировал церковный раскол с Византией80.
80. Там же. С. 124.
75 Вмешательство Душана в дела Константинопольского патриархата привели к разрыву церковных отношений на 15 лет: из-за учреждения Сербской патриархии патриарх Константинопольский КаллистI с согласия императора Иоанна Кантакузина в 1353 г. (только спустя семь лет!) провозгласил анафему Стефану Душану, всей сербской церкви и всему сербскому народу. Впоследствии Иоанн V Палеолог стремился примириться с сербской церковью, но патриарх Каллист, которого он послал для переговоров, умер во время поездки в Сербию. Ситуация казалась затянутой и неразрешимой. Примирению способствовал афонский старец Исайя (который известен в славянской книжности как переводчик ареопагитских книг).
76 Столь мощная экспансия Душана оказалась возможной, в том числе, и потому, что в Византии была нестабильная политическая ситуация, шла гражданская война, а до этого страна была ослаблена знаменитой эпидемией чумы. Но все же сама по себе идея сделать новый виток в борьбе за истинный Город-град была чрезвычайно сильной, более того, она поддерживалась доминантой греческого имперского сознания, с детства впитанной будущим сербским царем. Это напоминает судьбу СимеонаI (893-927): этот болгарский царь, «который вырос в Византии и которого византийцы считали наполовину греком, был абсолютно уверен в том, что может существовать лишь одна единая империя – Римская общемировая империя. Соответственно, он стремился не к созданию национальной Болгарской империи, а к тому, чтобы заменить Византию новой мировой империей»81, и здесь тоже стремление начать новое, истинное – начало истории. Симеон, как ни странно, почти уже добился этого, но в последний момент Византия не пошла на уступки. Позже сыну Симеона Петру, когда тот женился на византийской принцессе, был дан титул василевса Болгарии. Но Византия сохранила превосходство над мощной Болгарской империей, потому что «Болгария, ограниченная в своих территориях, не имела главной характеристики истинной империи, а именно, унаследованной от Рима всеобщности»82. «Подобный кризис византийской концепции императорства возник в XIV в., когда начало проявляться доминирование сербского правителя Стефана Душана в юго-восточной Европе. Как и болгарский правитель Симеон, Стефан Душан был носителем византийских идей, и его политические взгляды были также основаны на теории единой мировой империи»83 поэтому в его планы не могло входить создание отдельной Сербской империи, независимой от Византийской, его целью было построение вечной Римской империи. «Наиболее важным и показательным аспектом этой борьбы за духовное и политическое превосходство являлся тот факт, что обе стороны – и нападающие на Византию молодые державы, и защищающаяся древняя империя, - придерживались одной и той же идеологии»84, совсем рядом с которой находилось представление о царстве Божием как о месте, где сходится начало и конец. (Идея конца, в частности конца истории, представляет собой несколько другую сторону того же самого.)
81. Острогорский Г.А. Византийский император и иерархическое мироустройство // Русско-византийский вестник. 2018. № 1. С. 20.

82. Там же. С. 21.

83. Там же.

84. DinicM. Dusanovacarskatitulauocimasavremenika.Цит. по:Острогорский Г.А. Указ.соч.С. 21.
77 Царство Стефана Душана Сильного может восприниматься как золотой век, более того, именно к этому периоду обращались во времена поиска идеологического обоснования для идеи Великой Сербии, Душаново царство звучало как мотивация входа в Дуррес в 1912 г.85, недавние события в Черногории со стороны некоторых СМИ также характеризовались как попытки президента Вучича восстановить Душаново царство.
85. ČetvrtaepizodadokumentarnogserijalaSvetaGora: nebeskigraddonosipriču o “zlatnomveku” atonske “monaškerepublike” (URL: >>>> (дата обращения 5.10.2020))/
78 Историю пересекает мифическое время. Существует стремление схватить «мифическое время, время начала, Великое время»86: повторяя, мы идем к началу, отсчитывая ритм – или рифмуясь. Желание повторить Рим, чтобы узнать начало, Г.С. Кнабе называет similitudotenporum. Новый город, который основывался как настоящий Рим, должен был доказать право на существование этого народа и этого города и его истории.
86. Элиаде М.Указ.соч. С. 335.
79 Мифическое время, хотя и считается «сверхисторическим, находящимся по ту сторону всяких случайных событий, в определенность смысле – в вечности, сакральное время имеет свое “начало” в истории; “начало” это совпадает с тем моментом, когда божество творит или организует мир, когда предок или культурный герой устанавливает прообраз какой-то деятельности»87. «всякое событие (всякое обстоятельство, всякий факт, обладающий определенным смыслом) уже в силу того одного, что произошло оно во времени, преставляет собой разрыв в профанной длительности, промежуток, в который вторгается Великое время»88.
87. Там же.

88. Там же.
80 Memoria. Память о золотом веке
81 Similitudotemporum89, подобие времен, связана с идеей translatioimperii. История событий, связанных со строительством государственных образований, построена на том, что они повторяют (должны повторять) события Ранней империи. Так, в V-VII вв., когда классическому, античному Риму – да и самой идее Рима – грозило полное уничтожение, ведущие политики поставили задачу сделать так, чтобы новое королевство виделось как продолжающееся время Империи эпохи принципата. Слова Кассиодора: «вам всем следует без сопротивления подчиняться римским обычаям, к которым вы вновь возвращаетесь после длительного перерыва, ибо должно быть благословенно восстановление того, что, как известно, служило процветанию ваших предков. Обретя по божественному соизволению древнюю свободу, вы опять возвращаетесь в одеяние римских нравов»90, - говорят о необходимости перенесении «времени рима» через «неримское» и продолжение его, хотя и измененного, существования. Реальность «того самого» Рима не дана, это, конечно, подобие, но все силы граждан должны быть направлены на переживание этого подобия.
89. См.: Кнабе Г.С. Европа с римским наследием и без него. СПб.: Нестор-история, 2001.С. 44-105.

90. Cassiod.VariaeIII, 17. Цит. по: Кнабе Г.С. Указ.соч. С. 44.
82 «Возвращение», т. е. сворачивание «не тех» событий по дороге к «тем самым»91, характерно и для сербских исторических начал: ср. царство Стефана Первозванного или Стефана Душана Сильного или болгарский золотой век царя СимеонаI. В истории западной Европы «рим» связан с деятельностью и идеологической программой Карла Великого, коронованного в Риме и принявшего там римский титул императора, что идеально соответствовало началу рассказа о римстве; следующий яркий пример – священная римская империя германской нации ОттонаII, коронацию которого в 962 г. также совершил римский папа, Иоанн XII. Что касается идеологической подоплеки, то в ней отразились «три глубинные силы: ощущение Европы как зыбкого по своим границам, трудноуловимого целого, постоянно тяготеющего, однако, к некоторому единству; воспоминание о Риме…; связь католического христианства как вероучения и как церкви с римским преданием»92. Рим, основная и единственная, по сути, имперская идея, вкусив gloriamvictis, переходит в область memoria, быть забытым страшно и невозможно:
91. А следовательно, и лишенность времени, даже снятие времени.

92. Кнабе Г.С. Указ.соч. С. 46.
83

Стерто всё, что прошло, нет памяти в Риме о Риме, / Сам я себя позабыл в этом упадке моем. / Но пораженье мое для меня драгоценней победы – / Пав, я славней, чем гордец, нищий, богаче, чем Крез. / Больше дала мне хоругвь, чем орлы, апостол, чем Цезарь, / И безоружный народ – чем победительный вождь. / Властвовал я, процветая, телами земныхчеловеков – / Ныне, поверженный в прах, душами властвую их93.

93. Архиепископ ХильдебертЛавардинский. Первая элегия о Риме. Пер. М. Гаспарова. Цит. по: Аверинцев С.С. «Римская идея» и средневековая реальность. «Серебряные орлы» (URL: >>>> (дата обращения 5.10.2020).
84 Идея незабвенности заложена в исторических нарративах, которые, как уже говорилось, в Сербии представлены в основном текстами агиографической направленности: это жития и родословы. В социальном контексте это означает, что «memoria являлась еще и важным политическим моментом, легитимирующим властные претензии аристократических родов, то “ качество рода” подкреплялось такими формами репрезентации memoria, которые были призваны “подтвердить “законность” этих претензий: от написания биографии предков или истории “дома” до фамильных портретов и монументальных памятников, украшающих родовые некрополи, обьединяя таким образом , прошлое и настоящее в одном измерении – в историческом или художественном пространстве текста»94. По словам Ю.М. Лотмана, каждая культура сама задает свою парадигму того, о чем следует помнить, а что подлежит забвению. Так, подлежащее забвению оказывается за бытием и перестает существовать (от сербо-греческого царства до сербо-греческого царства). Но линия памяти и забвения способна претерпевать изменения, и на сломе эпох может оказаться, что то, что считалось несуществующим, становится «в некотором роде не существующим» и подлежащим забвению, переходя, таким образом, в другой тип существования, а потом и сделаться существующим, существенным и значимым95.
94. Малыгина И.В. Идентификационный ресурс культурной памяти: от «помнящей культуры» к «культуре забвения» // Культура и образование: информационный журнал вузов культуры и искусств. 2013. № 1. С. 43.

95. Лотман Ю.М. Текст как семиотическая проблема // Лотман Ю.М. Избр. ст. в 3 т. Т. 1. Статьи по семиотике и топологии культуры. Таллинн: «Александра», 1992. С. 201.
85 Небесная Сербия
86 Сербская история строится вокруг константы, рода Неманичей. Царь Лазарь Хребелянович не был царского рода и, строго говоря, Неманичем он не был, но это продолжение той же истории: он завершил собой золотой век Неманичей, сложив голову в Косовской битве – и завершив золотой век.
87 О сербской истории после Косовской битвы можно говорить как о жизни после конца – или после точки. Сам термин «постистория» предполагает, в том числе, что речь идет о завершении – прекращении социального, это своего рода отказ от истории и добровольный выход из нее. Та точка, после которой наступает «пост-», принципиально важна для определения формы постистории. Начиная с Канта, конец истории - это завершение развития общества с наступившим равновесием и расцветом человечества. Точка постистории может быть поставлена по разным причинам: достижение социального благосостояния, развитие индустрии, расцвет либерально-ориентированного мышления, обесценивание человеческого фактора в эпоху цифровизации и пр. От этого зависит смысловое наполнение термина – и понимание золотого века. Постистория может, в свою очередь, выглядеть как золотой век или его противоположность. А может быть «борьбой за признание», цель которой – отвоевать и вернуть человека.
88 Гречество, кроме «другого», мыслится еще и как «макроистория». Поэтому любое грекофильское сознание строится так, как будто эта макроистория единственная, поэтому агональность, образующаяся в грекофильском русле, одновременно и борьба «равного с равным», и «истинного» и «праведного» с «частным», стало быть, отступническим, лукавым, ненастоящим.Грекофильский дискурс, с его агональностью, анагогичностью, керигматичностью, агиографичностью как определяющими чертами, несет в себе еще и ретротопичность96 (архаизацию) – в том числе и как напряженное внимание к тому, что выбрано началом.
96. Ретротопия – термин Зигмунта Баумана. См.: Бауман З.Ретротопия. М.: ВЦИОМ, 2019. 160 с.
89 Фактическая история, существующая в сознании, воссоздается воспоминанием – работа памяти связана с истоками, которые реконструируются и воспроизводятся в форме праздников и в ритуалах. Таким образом, история через воспоминание становится мифом, и это вовсе не делает ее нереальной – именно так она и становится реальностью в смысле постоянной и формирующей силы. Поэтому культурные воспоминания всегда несколько сакрализованны. Поэтому нужны герои, воины, святые, барды: по словам Б.Андерсона, «нация – воображенное политическое сообщество, и воображается оно как что-то неизбежно ограниченное, но в то же время суверенное». В концепте «золотой век» соединяется, с одной стороны, идеальный образ нации, ее акме, а с другой – идеальный образ мира, причем в случае с грекофильским мышлением две системы соединяются с линией «я и другой», которые совпадают в агональности, рождая принятие мира. В нашем сознании золотой век может жить только в таком, агональном виде, и целое остается неким конструктом, которое входит в сознание как некий супин, достигательное наклонение. Историческое сознание оказывается паронимически разорванным. Золотой век собирает; это форма/эйдос истории. Но у сознания есть важная способность: «оно неуклонно возрастает, потому что может отразить всё, в чем не видит себя; и оно, конечно, не видит себя ни в одной из вещей мира»97 - отсюда постоянный поиск и отстаивание своего, но тут снова возникает ситуация борьбы, «потому что могло бы узнать себя только в согласии целого, а как бы оно могло это сделать, не перестав быть собой, не отдавшись миру? Оно возникло, когда не увидело себя в мире» «что делает, что сделало сознание с человеческим существом, присутствием? Скорее всего, то, что оно делает всегда: прежде всего отразило. Отраженное, конечно, не перестает существовать»98.
97. Бибихин В.В. Указ.соч.С. 71.

98. Там же.С. 72.
90 Идея повторения, воспроизведения золотого века связана со спецификой исторического времени: в наступившем мы узнаем «то самое», «возвращающая то самое – существо времени, вечность не в воображенном смысле длящегося постоянства, рая, который хуже ада, а вечность – эон: эонное как сама новь»99.
99. Там же.С. 129.
91 Ангел истории, известная акварель Пауля Клее100, которой вдохновлялся Вальтер Беньямин и о которой писал Зигмунт Бауман, изображает ангела перед лицом того, что «хуже ада» и является ярким символом своей эпохи – а главное, символом, выражающим определенный тип исторического сознания, рисующим ангела, несущимся из рая в будущее, к прогрессу101. Зигмунт Бауман видит ангела по-другому: «полет Ангела меняет направление – Ангел истории запечатлен вмомент разворота, когда его лик разворачивается от прошлого к будущему, его крылья заломлены за спину шквальным ветром, который в этот раз дует из воображаемого, предвосхищенного, заранее пугающего ада будущего в сторону рая прошлого (каковым, вероятно, он ретроспективно видится после утраты и разрушения), но крылья его по-прежнему вывернуты с такой силой, “что он уже не может их сложить”»102.
100. Angelusnovus - название «ангел истории» работа получила в трудах В. Беньямина.

101. Беньямин В. О понятии истории // НЛО. 2000. № 46. С. 84. IX.

102. Бауман З.Указ.соч. С. 15-16.
92 Символ сербской истории - белый ангел Вознесенского монастыря Милешева. Монастырь был основан сыном Стефана Первовенчанного Владиславом в 1219 г., впоследствии туда из Тырнова были торжественно перенесены мощи свт. Саввы, и Милешево стало местом паломничества. Фрески монастыря были созданы греческими мастерами, вероятно, из Солуни.
93 Белый ангел Милешева сидит на гробе Господнем, указывая мироносицам правой рукой на опустевшую гробницу. Его взгляд устремлен вперед, на нас – человек включен в иконописное пространство. Рука ангела указывает на центр истории, вокруг которого будут разворачиваться сербские исторические нарративы, субъект которых – святой или битва за святость.
94 Сербская история перфектна, и это, говоря словами Яна Ассмана, может быть связано с «горячей» исторической памятью103, восприятие сербской истории строится на поступке, личной, родовой истории (и обрядовая система, самым ярким элементом которой является Слава, поддерживает «горячую» память); милешевский ангел - символ диалогичный, это речь и ожидание ответа, который связан с миром в целом и вызывающий изменения в нем (ср. фраза Бибихина: «событие – это всегда событие мира»).
103. Тему «горячей» памяти затрагивает египтолог, переводчик Т.А. Баскакова, в воспоминаниях о Яне Ассмане: «-Меня поразила его мысль о том, что память может быть “горячей” (эмоционально затрагивающей человека) и “холодной”. И он полагает, что в Древнем Египте вообще очень долго не было никакой исторической памяти, всех интересовал только живущий ныне фараон и его деяния. Считалось, что фараон действует в заданной роли, у него есть определенные ритуальные обязанности: война, охота, культовое строительство. И естественно, в этих военных надписях вы никогда не прочтете, что Египет потерпел поражение. - То есть фараон не вполне индивидуум? - История как будто бесконечно повторяется. Поэтому памяти как таковой не существует».
95 Теологический дискурс, как считал Ассман, возможен там, где есть потребность объяснять «суть божества». Это темы справедливости, оправдания завоеваний и проигранных битв, начала и конца истории народа и мира, но самое главное любой истории – это золотой век, который, как ни парадоксально, может быть расположен и в прошлом, и в будущем. Время внутри золотого века представляет собой то, о чем можно говорить «гадательно», потому что мы рассказываем золотой век с помощью нашего времени, а события золотого века происходят там, где нашего времени нет. Золотой век лежит за пределами супина, но о нем можно рассказать в перфекте, что тоже создает проблему: как свидетельствовать о том, чего нет? Или в этой настойчивой перфектности звучит рассказ о завершенном (совершенном) не мной, но принятом мной, и теперь отстаиваемом как «свое», и тогда, если я - «сейчас», и я каждый раз не имею времени, то и золотой век – проблема не времени, он длится до сих пор и ничто не может прервать его дления, поскольку это момент моего выбора и моей свободы?
96 Начала у золотого века всегда два – одно в событийной истории и второе – в повествовании историографа (слепого певца, песнь которого поддерживается исторической памятью). А о конце золотого века говорить сложнее, потому что тут нет времени в чистом виде, это скорее как закрывание двери, когда улей наполнился и оставшиеся снаружи туда не попадают.
97 Потеря золотого века – это трагедия, нарушение мира, когда как раз и начинается наше историческое время, хотя ясно, что ни от мира, ни от нас почти ничего не осталось. После золотого века начинается другое время – время-шествие, время-страдание, которое позволяет потерпевшим видимое поражение отвоевать золотой век и вернуть себя. Так начинается «последняя битва», которая всегда ведется до конца.
98 Любой золотой век должен закончиться поражением, которое делает текущее время другим временем, которое становится illudtempus и длится, пока не настанет будущее. Память о золотом веке течет в нарративах как память о цельности, и наше время видится как путь к золотому веку, это дорога в прошлое, которая идет по будущему: пережить утрату золотого века можно только с помощью нового, начавшегося только что времени, и этот дедлайн подчеркивает внутренняя форма «нового» как того, что «ныне», сейчас, только что, это и «ныне отпущаеши», и мотив Великого входа как начала нового, небывалого времени.
99 Этот прорыв к новому прорастает в кумуляции «новых городов», римов, царьградов, иерусалимов (создание «константинополя» в Велико-Тырново – Царьград Тырнов – в Первом Болгарском царстве и в эпоху Душана Сильного). То же стремление пробиться к «тому самому», и древнее здесь делается синонимом нового, выражает традиция возведения рода правителя к римским или византийским императорам, например указание на происхождение Стефана Немани от римского императора Лициния, такой же принцип прослеживается и в генеалогии литовских князей, и в идее шапки Мономаха в русском историческом сознании.
100 Сербский князь Лазарь Хребелянович не называл себя ни королем, ни царем – его период правления называется «кнежевиной». Однако когда ему понадобилось укрепить авторитет Сербии в борьбе с венгерским королем, он возвел свою родословную по линии жены Милицы к старшему сыну Стефана НеманиВукану и прибавил имя «Стефан» к своему имени, как римляне прибавляли «Август», и в некоторых документах стал именовать себя «самодержцем всей сербской земли». Интересно, что именно при Лазаре происходит признания Константинополем Сербского патриархата, т.е. идея симфонии, заложенная Стефаном Неманей и его сыновьями, находит свое завершение.
101 С именем князя Лазаря связано важнейшее событие сербского мира – Косовская битва и, хотя столкновения с турками продолжались довольно долго и крупных битв было несколько, но судьба этой битвы, случившейся на Видовдан1389 г., в историческом сознании необычна. Она «случилась» во многом после случившихся событий, и продолжается до сих пор, поскольку т.н. Косовский миф занимает центральное место в идее сербства. Это событие, которое восстанавливает целое, ведет к полной реализации заданных пунктиром событий сербской истории. Косово как исторический символ показывает время иначе, чем это происходит в других повествованиях о военных эпизодах. Время Косово – не собственно временное, а, если можно так сказать, антифонное, когда каждый, проживающий нарратив, переживает перемену в себе и дает место в себе новому, узнав в нем «то самое», и так участвует в восполнении мира. Косовская битва была проиграна в 1389 г. и переосмыслена как победа духовная.
102 Великомучеником князя Лазаря назвала церковь почти сразу после гибели. Агиографические и гимнографические тексты, прославляющие подвиг св. Лазаря, строились вокруг гибели его и его войска, которая, дала начало новой, небесной Сербии. Интересно, что гимнографические нарративы создавались особенно интенсивно примерно до второй половины XV в., после чего последовала пауза, которая длилась до конца XVII в., однако устная фольклорная традиция не прерывалась, и во время «великого переселения» сербов в австрийские земли (1690) именно здесь, на севере, хранилась и поддерживалась народная память о Косово.
103 XIV в., переломный в сербской истории, дал начало новому смыслу – но этот новый смысл, небесная Сербия, стал трансформацией старой византийской, ромейской (и доромейской) идеи об империи, которая является земным отображением небесного царства.
104 Со священным царством связана идея перенесения империи, translatioimperii – переселение Энея в Италию и Рим как преемник Трои, а в пределах христианской ойкумены эта линия ведется от пророчества Даниила о четырех царствах, сон Навуходоносора, II в. до Р.Х. и относится к падению всех языческих царств кроме Царства Сына Божия.
105 У Евсевия Кесарийского история так же движется от Сотворения мира к Страшному суду, но эпоха Константина Великого описывается как «великая реставрация, возврат золотого века»104, и paxromana становится условием победы христианства. Мессианский смысл приобретает ведущую роль, поскольку задача империи понимается как «сделать мир целым», восстановить его, добиться справедливости, и онтологической, и этической, и правовой.
104. Об этом см.: Курдыбайло Д.С. Библейские источники в конструировании мифа о Константине Великом // Вестник РХГА. 2018. С. 89-102 - исследователь анализирует концепцию Евсевия Кесарийского. Византийский историограф уподобляет царя Константина в различные периоды жизни пророку Моисею, апостолам, Христу Спасителю, что граничит скорее со старой римской моделью.
106 Идея мессианства перерастает в образ последней битвы. Эта битва никак не связана с подведением политических итогов боя, напротив, последняя битва всегда поражение (а если победа – то Пиррова), что включает регистр gloriavictis. Беньяминовский ангел присутствует при конце истории, он, застыв с распростертыми крыльями, видит последнюю битву – и все обломки империи. Битва проиграна, но в этом страшном, разгромном и окончательном поражении светится победа, и горбатый карлик из шахматного автомата повергнут ниц.
107 Исторический нарратив фиксирует победы и поражения (хотя вопрос, кто пишет историю, на самом деле не может быть разрешен), и в любой национальной истории побед должно быть больше, поскольку в победе расширяется и упорядочивается пространство, «от моря до моря», от края до края земли, но паззл никогда не удается собрать, потому что главным оказываются не победы, а поражения, и может быть, именно поражения ценнее побед и способны собрать целый мир; поражения помнятся и составляют существо человека, потому что в них зов последней битвы за то самое, что дается псевдо-дионисиевской триадой «очищение-просвещение-соединение». (В гимнографических текстах князь Лазарь назван «мучеником за истину»).
108 «Косовский завет» – такое же определяющее сербское историческое сознание понятие, как и «светосавље», это завет между князем Лазарем и его народом, подтверждающий готовность идти на мученическую смерть ради «целого». По словам сербского богослова и публициста архимандрнтаИустина Поповича, «косовские мученики, во главе с честным князем, своим святым мученичеством повели наш народ путем страдания за небесную правду. И вели его столетиями сквозь все бури и грозы нашей полной потрясений истории. Каждый настоящий сын нашего рода отдавал самое драгоценное на земле – жизнь – ради самого драгоценного на небе – ради Правды»105, что вполне отвечает программе «восполнения бытия».
105. Jустин (Поповић). Косовска этика // Двери српске. 2004. Двоброj 3. С. 15.
109 Косовская битва становится событием мировой истории, и событием не столько политическим, сколько «метафизическим». Косовская идентичность связана с этосом жертвенности, страдания и противостояния. Собирание войска князя Лазаря рассматривается к исторической памяти как подготовка к жертвоприношению, и это сопровождается линией собирания целого, так, в Кнежевойклетве князь Лазарь призывает выйти на битву каждого, «кто есть», и их потомков.
110 Поражение, прославленное и воспетое как победа, акме народа, позволяет воспринимать Косовскую битву как предельно краткий, вне временных отношений, золотой век, моделируя иеротопос Косово как новый Град/Рим/Царьград/Иерусалим, которые в конце концов становятся проекцией Небесного града.
111 По преданию, перед битвой князю Лазарю во сне явился ангел (в другом варианте – пророк Илия), который спросил его, какое царство ему дороже, земное или небесное; если он выберет земное царство, то выиграет битву и будет долго править своим царством, а если небесное, то битва будет проиграна. Князь Лазарь выбрал вечное, небесное, понимая, что он и его войско погибнут в предстоящем бою, приняв мученическую кончину: приняв смерть, победил ее.
112 Гимнографические и агиографические тексты, в лучшем случае оказывающиеся заметками на полях исторических исследований, выходят на первый план, если дело касается теологического дискурса. Так, тема победы – то, на что нанизываются евангельские и гимнографические образы, связанные с мученичеством; мученики в гимнографии названы «добропобедными», в их честь слагаются тропари (тропарь и кондак Кресту, гимн «Взбранной Воеводе» Романа Сладкопевца), что предполагает победу и трофеи, «духовный шлем», «меч», «воин Христов»; мученики принимают мученический венец по аналогии с венком победным.
113 Образ правителя-воина также прочно вошел в число гимнографических символов, и важным компонентом этого образа является сон перед (последней) битвой, т.е. сон «на границе», между победой и поражением. Самый известный из таких снов - сон/видение императору Константину перед битвой на мульвийском мосту креста-лабарума вместе со словами inhocsignovincis106. Видению князю Лазарю о его поражении взамен небесной Сербии тоже относится к числу «победных снов», невзирая на социально-политический итог битвы, т.к. цель этого топоса – восполнение мира, а не собственно о «предречение».
106. Тит Ливий указывает, что накануне битвы двум консулам, возглавлявшим римское войско, Титу Манлию и ПублиюДецию Муссу привиделся один и тот же сон: победить должно то войско, чей командир погибнет. Тогда консулы решили возглавить разные фланги, чтобы тот, кто начнет отступать, принес себя в жертву ради общей победы (Тит Ливий.История Рима от основания города. 8, 9-10).
114 Ангел Беньямина ужаснулся поражению; он оставляет свой народ без помощи – и сам он, безвольный, устремлен крылами в рай. Милешевский Белый ангел в момент поражения охвачен действием: он указывает на средоточие истории, которое, по сути, является ее началом. Оба ангела изображены в момент тяжкого общечеловеческого поражения, но в одном случае места для человека нет, а в другом ясно, что «мир нельзя устроить, забыв, что он с самого начала уже был для человека тем целым, без которого человека еще нет»107.
107. Бибихин В.В. Указ.соч. С. 124.
115 Образ другой, духовной победы состоит в том, что поражение проходит некий путь по ступеням. Победное шествие выглядит так: поражение перед победой как залог будущей победы, поражение как жертва во имя грядущей победы, перенесение победы в надмирную область, связь поражения с будущей обетованной победой (поэтому «на реках вавилонских» в контексте христианской эортологии воспринимается как залог победы, горечь поражения звучит победным гимном). Победа мыслится как восстановление, апокатастасис, и удивительный образом евангельское упоминание пророка Илии рифмуется с упоминанием Илии в видении князя Лазаря.
116

Жажда золотого века, попытка прорваться к нему выражается в идее similitudotemporum - подобии времен (термин, взятый Г.С. Кнабе для объяснения «римства»), что подразумевает выход за пределы времени. Такимидеальным топосомдлягрекофильской культуры был Рим, преломившийся в Царьград как мечту русских князей («и пошли Аскольд и Дир войной на греков», Олегов щит, тютчевское «перекрестясь, ударить в колокол Царьграда»). В Болгарии таким Римом был Цареград Тырнов эпохи Симеонова золотого века, когда страной правил «царь греков и болгар». Для Сербии Римом стал Константинополь, впитанный с детства Душаном Сильным, ставшим в 1345 царем сербов, болгар и греков. Поворот течения истории к золотому веку не просто возвращение как попытка возродить, взрастить, медиевалистски реконструировать прошлое – в этой идее, направленной, казалось бы, в будущее, есть преодоление времени и рекурсивное достижение к той точке, когда мир перестал быть целым – или еще сохранял свое целое.

Библиография

1. Аверинцев С.С. «Римская идея» и средневековая реальность. «Серебряные орлы» [Электронный ресурс] URL: https://litresp.ru/chitat/ru/П/parnickij-teodor/serebryanie-orli/17

2. Алексеев С.В. «Агиографический шаблон» и историческая реальность (два примера из житий святосавского цикла) // Научн. тр. Московского гуманитарного университета. История и археология. 2015. № 1. С. 26-32.

3. Алексеев С.В. Памятники сербской средневековой историографии XIII-XVII вв. В 2 т. Т. 1. Жития святых Симеона и Савы. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2016. 720 с.

4. Алимов Д.Е. Известие Константина Багрянородного о крещении сербов и хорватов в правление императора Ираклия: проблема интерпретации // ХЧ. 2018. № 4. С. 214-224.

5. Баскакова Т.А. Модели религиозного развития древних ближневосточных обществ (Ассмановская концепция «теологического дискурса» в Eгипте и вопрос о ее применимости к религиозной истории других ближневосточных обществ 2 - начала 1 тысячелетия до н.э.) // Вестник древней истории. 1999. № 2(229). С. 3-31.

6. Бауман З.Ретротопия. М.: ВЦИОМ, 2019. 160 с.

7. Белов М.В. Косовская легенда: от церковного культа до национального [Электронный ресурс] URL: http://www.srpska.ru/article.php?nid=5077

8. Беньямин В. О понятии истории // НЛО. 2000. № 46. С. 81-90. С. 84. IX.

9. Бервенаж Б. Время, присутствие и историческая несправедливость [Электронный ресурс] URL: http://gefter.ru/archive/5835

10. Бибихин В.В. Мир. Язык философии. СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2016. 488 с.

11. Кнабе Г.С. Европа с римским наследием и без него. СПб.: Нестор-история, 2001. 260 с.

12. Константин Багрянородный. Об управлении империей. М.: Наука, 1991. С. 143.

13. Курдыбайло Д.С. Библейские источники в конструировании мифа о Константине Великом // Вестник РХГА. 2018. С. 89-102

14. Липовая Л.П. Победа и поражение: экзистенциально-онтологический анализ. Автореф. дисс. на соиск. уч. степ.д.ф.н. Ростов-на-Дону, 2008.

15. Мациевич И.В. Семедов И.А. Политические религии в современном мире // Вестник Института социологии.2012. № 4. Май. С. 36-50.

16. Палаузов С.Н. Век болгарского царя Симеона. СПб.: типография Императорской академии наук, 1852. 16 с.

17. Самойлов А.Н. Формирование концепции горизонта как границы топики жизненного мира в феноменологии Э.Гуссерля // Среднерусский вестник общественных наук. 2014. № 6. С. 25-31.

18. Субботич М. Святой Савва и славянство // Вестник Череповецкого университета. 2014. № 5. С. 36-44

19. Толстой Н.И.Избр. тр. В 3. т. Т. 2. Славянская литературно-языковая ситуация. М.: Языки русской культуры, 1998. 544 с.

20. Фабрикант М.С. Нарратив еврейской истории в Российской империи: евреи как типичная “малая нация” // Тирош. Труды по иудаике, славистике, ориенталистике. 2019. № 19(19). С. 156-172.

21. Чернышов Ю.Г. Древний Рим: мечта о золотом веке.М.: Ломоносовъ, 2013. 240 с.

22. Чиркович С. История сербов. М., 2009. 112 с.

23. Числов И. К истории конфликта святителя Саввы Сербского с архиепископом Охридским Димитрием Хоматианом [Электронный ресурс] URL: http://www.rv.ru/content.php3?id=13127

24. Элиаде М. История веры и религиозных идей. Том 1. От каменного века до Элевсинских мистерий. М.: Критерион, 2002. 464 с.

25. Элиаде М. Трактат по истории религий. М.: Академический проект, 2020. 394 с.

26. Бубало ђ.ВремеДушановогзаконика // Slovene=Словене. International Journal of Slavic Studies/ 2015. № 2. С. 119-146.

27. Jустин (Поповић). Косовска этика // Двери српске. 2004. Двоброj 3. С. 15.

28. Фаjфриh Ж. Света лоза Стефана Немање [Электронный ресурс] URL: http://www.rastko.rs/istorija/loza_nemanjica/fajfric-svloza_1_c.html#gl03

29. Шаркиh С. Утицаjвизантиjског права насредњовековносрпско право. Slovene=Словене. InternationalJournalofSlavicStudies/ 2015. № 2. С. 106-119

30. Zivkovic T. On the Baptism of the Serbs and Croats in the Time of Basil I (867-886) // StudiaSlavicaetBalcanicaPetropolitana. 2013. № 1(13). С. 33-53.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести