Когда мы говорим об исторических взаимоотношениях между Европой и Россией, то нам сразу вспоминаются такие исторические феномены, которые легли в основу непрекращающихся общественно-политических дискуссий, как: деятельность Петра I – это было зло или благо для Российского государства, Россия – это европейская или славянская держава? Каков геополитический код России – если такой код в принципе существует?

В начале XX в. в эмигрантской философии возникло направление классического евразийства, которое по-своему определяло геополитический код России, который ограничивался рамками срединной империи между Европой и Азией – евразийская держава. Безусловно, данное направление вызвало достаточно широкую критику со стороны философов и общественных деятелей разных лет. Например, Н.А. Бердяев не принимал радикальное антизападничество евразийцев, так как оно было «превратно и ложно, и подобное отношение заслуживает наименования азиатства, а не евразийства»¹. Философ Федор Степун, в свою очередь, солидарен с мнением немецкого историка Отто Гётча, который отметил, что «по своим корням и по своему изначальному развитию Россия, сумевшая преодолеть и ассимилировать разные племена, представляет собою младшую сестру индогерманской семьи европейских народов»². Мы можем заметить, что своим творчеством В. Цымбурского в рамках неоевразийской школы геополитической мысли пытается ответить на вопрос классиков евразийской мысли 1920-х гг. На новом витке исторического развития. Что есть Российская цивилизация после 1991 г.? Мы расширим данный вопрос: на чем зиждется российская геополитика в отношении Старого Света, через какие константы мы можем её описать?

Российский политолог С.В. Хатунцев замечает, что циклическая модель геополитического взаимодействия России и Европы, выработанная В. Цымбурским, «дает разгадку преимущественной сосредоточенности российской геополитики – начиная как минимум с петровских времен – на «территориях-проливах», находящихся в Восточной Европе»³. Иными словами, последние 300 лет геополитический код России, в основном, определялся своеобразными попеременными фазами натиска и возврата с территорий Прибалтики и Восточной Европы, которые для России считаются «буферной зоной» от западноевропейской экспансии. Окончательная же цель данного движения заключалась, как минимум, в контроле политической ситуации, происходящей в Западной Европе, как максимум – определение выгодного для нашего государства регионального порядка.

В. Цымбурский замечал, что для нормального понимания взаимоотношений между Европой и Россией «плодотворным было бы закрепление в научном обиходе представления о возможности таких объектов, как системы цивилизаций»⁴. Только в такой терминологии было бы уместно проводить исследование динамики движения России и Европы в ретроспективе. Изначально различные ученые и политологи (А. фон Гумбольдт, В.Н. Татищев, Ф. Страленберг, В.И. Ламанский) пытались проанализировать и точно вымерить границы двух цивилизаций, которые обеспечивали геополитическую жизнь на евразийском пространстве: романо-германской и российской. При этом, стоит учитывать, что для В. Цымбурского важно геополитическое противостояние между этими участниками, которые, принимая на себя термин «цивилизации», точно описывают взаимодействие между собой в историческом процессе.

Автор «острова России» отмечал, что «к востоку от балтийско-черноморского "междуморья" в XV-XVII вв. кристаллизовалась и вырастала первоначальная Россия как северный геополитический оплот православия. К западу от линии балтийско-адриатической локализовалось романо-германское ядро западной цивилизации, там был ее основной географический дом — до расширения Запада за Северную Атлантику, ставшую его внутренним проливом»⁵. Именно балто-черноморская система, которая потенциально будет включена в «территории-проливы» в конце XX в., является барьером между двумя социокультурными мирами в политическом и, как следствие, в цивилизационном плане.

Для того, чтобы правильно исследовать геополитику циклов «похищения Европы» и роль России в них, нам следует обозначить ключевые характеристики романо-германской и российской цивилизаций. Если мы говорим о романо-германской цивилизации, то стоит отметить, что она является, в первую очередь, «не просто культурной общностью, но особым образом структурированной геополитической системой»⁶. Данная цивилизационная система складывается географически в западной части европейского полуострова и усиливает свое могущество к XI веку. Следующей особенностью является то, что этот ареал был защищен совокупностью государственных образований в балтийско-черноморско-адриатической полосе, конфессионально ориентирующейся на западное католическое христианство. Еще одной особенностью системы стоит назвать также то, что она за все II тысячелетие испытывала 3 угрозы нападения извне, которые были успешно отражены приграничными, цивилизационно формирующимися государствами. Так, в этой полосе остановилось монгольское наступление XIII в. «Позднее, когда в 1520-х и 1683-х гг. турецкая опасность зависала над Веной,… турки были в первый раз сильно изморены войною на венгерских и чешских землях, а во второй раз сокрушены польским контингентом»⁷. Вся эта группа факторов в сумме дает нам панорамный взгляд на отличительные черты романо-германской цивилизации.

Если обратить внимание на российскую цивилизацию, то стоит отметить, что в допетровскую эпоху, отмечал В. Цымбурский, «московские цари, не выходят за пределы автономной балтийско-черноморской конфликтной системы, включавшей Россию XVII века вместе с Польшей, Турцией и Скандинавией»⁸. Кроме того, уже было сказано выше, что Россия ко времени XV-XVII вв. приобрела статус геополитического оплота православия (концепция «Москва-Третий Рим» / «Москва - Новый Иерусалим»). Иными словами, религиозная вертикаль являлась еще одним становым хребтом, который определял паттерн поведения Российской цивилизации в системе взаимоотношений Россия-Европа в период до Петра I. Именно Петр I «— европейским культурным креном — создает лишь предпосылки новой российской геостратегии»⁹.

Переходя к участию России в сверхдлинных военных циклах, мы оговорим некоторые детали, касающиеся данной концепции. Во-первых, В. Цымбурским было выявлено, что со времени правления Петра I происходит циклическое изменение российской геостратегии. Своеобразная геополитическая программа России в XVII веке заключалась в том, что «при всех претензиях на доступ к Балтике,… страна в основном вбирала в себя сибирские и приморские трудные пространства»¹⁰. Во-вторых, данный цикл состоит «из пяти фаз, где четыре непосредственно образуют "европохитительский" сюжет, а пятая — "закат"… цикла — имеет характер евразийской интермедии. В такие интермедии отброшенная из Европы Россия пытается в обход влиять на мировую, т.е. евроатлантическую политику, оперируя, главным образом, на пространстве между Каспием и Тихим океаном»¹¹. Обобщенно результаты данной проработки циклов В. Цымбурским приводятся в таблице 1.

Как можно заметить, данная таблица пытается отобразить с научно-геополитической точки зрения взаимоотношения между Россией и Европой. Российский политолог пытался отразить системный характер изменений, которые влияют до сих пор на возникновение соответствующих общественно-политических тенденций в смене стратегий поведения двух цивилизаций. Например, «для "европейских максимумов" Империи (фаза С) типичны идеологемы, постулирующие соединение России с Европой в единый "гроссраум" по российской инициативе, часто агрессивно-мессианистской. Напротив, наши "евразийские интермедии" представляют золотые времена для разных доктрин обустройства автономного "российского мира", не контролируемого или лишь формально контролируемого Западом»¹².

Тем не менее, В. Цымбурский отмечал, что возникает проблема: что является причиной временной по объему разницы между первыми 4 фазами A-D и евразийской интермедией? В случае «европохитительства» продолжительность колеблется от 15-16 лет до 130-140, в то время как евразийская фаза – 15-50 лет. Причина кроется, утверждал российский ученый, в тесной взаимозависимости циклов «похищения Европы» и концепции сверхдлинных военных циклов (СВЦ) Запада в Новое и Новейшее время. «Со времени подключения России к европейской системе ее военно-политическая история определяется взаимоналожением двух одновременно развивающихся сюжетов. Один из них основан на ритме СВЦ, и Россия подчинена этому ритму как элемент притянувшей ее системы в числе иных элементов — евро-атлантических государств»¹³. Российская цивилизация играет преобразующую роль в биполярной структуре Запада. Другой сюжет связан с разницей в продолжительности данных периодов, заложенной в «европохитительских» циклах. Роли России, по логике протекания модели, «сменяются в одной и той же последовательности: "вспомогательная внешняя сила во внутренних тяжбах Запада" — "жертва западной агрессии" — "претендент на гегемонию" — "отбрасываемый Западом антагонист" — "евразийский аутсайдер Европы"»¹⁴.

Концепция СВЦ Запада состоит из экспансивных и депрессивных циклов. «В экспансивных циклах большие столкновения ведущих держав наблюдаем в инициальные 50—70 лет, когда утверждается новое видение победы и отвечающий ему масштаб военно-политических целей, а также в финальном 30-летии — в фазе всеобщей "Тридцатилетней войны"»¹⁵. Медиаль представляет из себя интермедию, где государства решают задачи в рамках своих границ и сфер влияния, избегая столкновений между собой, но при этом к концу данного цикла создаются различные проекты передела европейского порядка и перераспределения баланса сил. Отличительными чертами депрессивных циклов являются: «снижение масштаба милитаристской активности держав в инициальной и особенно в финальной фазах, при ее резком всплеске в медиальном 60-летии, в котором участники игры позволяют себе ставить большие задачи типа созидания или разрушения империй»¹⁶. Результаты данного анализа В. Цымбурского приводятся в таблице 2.

При сопоставлении результатов таблиц 1 и 2 мы поймем, что Российская цивилизация 14 раз переживала фазовые переходы между циклами. Если говорить коротко, то эти переходы основаны на следующих исторических изменениях. «Россия впервые "входит в Европу" на протяжении отмеченной крупными войнами медиали депрессивного СВЦ I. Весь этот период она — резерв Австрии то против Франции, то против возвышающейся Пруссии»¹⁷. Затем наше государство вошло в фазу стратегического пата, который на 30 лет наступает в Европе после Семилетней войны и образует финаль в данном депрессивном цикле»¹⁸. В эпоху правления Екатерины II произошло разделение Польши вместе с Пруссией и Австрией, что приблизило царскую Россию к географическому ядру европейской цивилизации, но, тем не менее, сохраняло роль лишь вспомогательной силы в европейской системе баланса сил XVIII века. Далее, «наступает затяжная, как бы раздвоенная 30-летней паузой Священного Союза инициаль экспансивного СВЦ II — и смена ролей в цикле России резко ускоряется. Из соучастницы Тильзитского сговора она превращается в добычу "двунадесяти языков", а затем в "освободительницу Европы" и лидера Священного Союза»¹⁹. Милитаристская активизация происходит снова в 1848 году, связанная с подавлением восстания в Венгрии и активизирует механизмы протекания российского геостратегического цикла. За одно десятилетие Россия теряет сначала влияние на европейские дела в Крымской войне, затем «открывает евразийскую интермедию аннексией междуречья Амура и Уссури»²⁰. В очередную «тридцатилетнюю войну» 1914-1945 годов СВЦ II Россия проносится через все пять фаз по второму кругу: "возвращается" в Европу как член Антанты, переживает интервенцию, в начале 1920-х гг. пытается вновь прорваться в Германию уже как гегемон европейской революции, терпит крах этих попыток и проходит через вторую евразийскую интермедию "социализма в одной стране"»²¹. Финаль экспансивного цикла СССР раскрывается через трехфазовое изменение своего геостратегического статуса за 6 лет. Сначала Россия становится союзником Третьего Рейха, потом оказывается под ударом нацистской Германии и уже по окончании фазы приобретает часть восточноевропейских территории по результатам Ялтинской и Потсдамской конференций 1945 года. В рамках инициали СВЦ III СССР находится в состоянии «перевеса уничтожения над мобилизацией»²² и на протяжении 40 лет сохраняет такой перевес при некоторых изменениях внутри России. На фазу медиали данного цикла приходится надлом потенциала Советской России, «когда по всему Западу Евро-Азии расцветают "имперские" и "антиимперские" проекты, увязанные с пониманием победы как сделки, а стрельбы — как "более энергичного способа вести переговоры"»²³. Графически, результаты можно увидеть в таблице 3.

На основе проанализированных характеристик, мы можем выделить некоторые параметры, присущие Российской цивилизации согласно В. Цымбурскому. Особенностью является «опора нашего государства все 450-500 лет его существования… на лесную и лесостепную зоны»²⁴. Мы можем вспомнить, что представители классической евразийской мысли при конструировании своей модели Российской цивилизации в физико-географическом плане делали акцент на степном строении. На базе данного тезиса выстраивались и все остальные элементы цивилизации. У В. Цымбурского соотношение между степью и лесом происходит таким образом, что по отношению к лесу степи выступают «внешним поясом»²⁵. Отчасти, степной внешний пояс проявляется в наличии таких государств «Великого Лимитрофа» как Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Узбекистан, Туркмения. Четыре константы российской геополитики, которые помогают определить Россию как самостоятельную цивилизацию являются: «государственное раздробление российской платформы; поглощение ее какой-либо из «цивилизаций теплых морей» (или раздел ее между несколькими такими цивилизациями); абсорбция (поглощение) западных межцивилизационных «территорий-проливов» Евро-Атлантикой… аннексия трудных пространств нашего востока или юго-востока народами какой-либо из соседних цивилизаций или «территорий-проливов». Все эти пределы в той или иной степени отображают контуры современной России, которая исторически складывалась на севере Евразии под влиянием данных внешних условий.

Во-вторых, геостратегической характеристикой нашей цивилизации В. Цымбурский называл трактовку упомянутых ранее циклов «похищения Европы». Ключевая характеристика этих циклов базируется на двунаправленном процессе смены Россией своего геостратегического статуса как части Европы или как самостоятельной «евразийской державы» вне Старого Света. В. Цымбурский заявлял, что «я не делал ни малейшего исключения и для нашего евразийства, доказывая постоянное присутствие в евразийской внешней политике императоров и большевиков примат «инвертированного европеизма», «окольного европохитительства»²⁶.

В-третьих, геополитической характеристикой является выделение политики внутреннего развития как одного из направлений внешнеполитических интересов России. В. Цымбурский отмечал, что «откат России с ее параевропейских и параазиатских пределов, «отход на остров», должен способствовать регионализации и выдвижению на первый план проблем внутренней геополитики, особенно относящихся к трудным пространствам Новой России за Уралом»²⁷. В отличие от классического евразийства, где внутреннее развитие рассматривалось в виде объединения всех соседних и культурно схожих народов под эгидой единой цивилизации России-Евразии, здесь оно рассматривается как комплекс мер, направленный на развитие районов Урала и Сибири.

Интересно, что выделение данного направления в рамках внутренней геополитики коррелирует с высказываниями некоторых политических деятелей и управленцев в современной России. Например, Игорь Холманских, полпред президента в УрФО, заявил, что «Уральский федеральный округ по праву признается одним из важнейших в стране. На его территории располагаются крупнейшие нефтяные, газовые, машиностроительные, металлургические, оборонные и иные предприятия. Реализуются крупнейшие проекты, имеющие значение в рамках федерального хозяйственного комплекса»²⁸. Президент России В.В. Путин в июне 2019 г. на пленарном заседании Петербургского международного экономического форума (ПМЭФ) заявил, что «освоение пространств Центральной и Восточной Сибири, и не как сырьевой базы, а как научно-промышленного центра, должно сделать этот регион связующим звеном между Европейской частью России и Дальним Востоком, между рынками Китая, стран Азиатско-Тихоокеанского региона, Европы, включая Восточную Европу»²⁹.

Характеристика «территорий-проливов», данная В. Цымбурским, не в полной мере отражает экономическое развитие некоторых государств «Великого Лимитрофа». Согласно показателям экономических итогов 2019 г., подведенным на заседании ЕАЭС в феврале 2020 г., страны Союза, которые в большинстве своем являются территориями-проливами, совокупно показали рост 8% ВВП, что многократно превышает российский рост в 1,3%. Лидером по росту оказалась Армения, которая показала 7,5% ВВП³⁰.

Что же касается критики концепции В. Цымбурского, то, в основном, она строится на следующих критериях: во-первых, его работы, в основном, были написаны в конце 1990-х – нач. 2000-х гг., когда международная обстановка в сопредельных России государствах была качественно иной, чем сегодня, что требует повторных исследований и проверок в данной области. Во-вторых, указанный рост Армении (как пример страны-участника ЕАЭС с высокими экономическими показателями) отображает лишь динамику экономического развития. В геополитическом отношении Армения находится в глубоком политическом кризисе. Подтверждением данному тезису является достигнутое 9 ноября 2020 г. трёхстороннее соглашение по Нагорному Карабаху между Армений, Азербайджаном и РФ.

Во-вторых, В. Цымбурский утверждал, что сегодня на европейском направлении внешней политики России следует учитывать так называемые «шельфовые земли». Эти территории, «иногда прямо подходя к краю «острова», как Прибалтика,… по восток Германии, очень медленно притягивающиеся к ядру Европы, но остающиеся зоной либо «неинституционального» приложения западных капиталов, либо в крайнем случае сепаратной активности отдельных европейских государств – пока, прежде всего, Германии»³¹. Таким образом, экспансия российского государственного капитала в Германию и другие экономически лояльные России государства стала бы в перспективе важным элементом внешней геоэкономической доктрины РФ. В этом контексте логичными следствиями являются заявления некоторых политиков в ФРГ о снятии санкций с нашей страны. Например, об этом заявлял Вальдемар Гердт, член международного комитета Бундестага³². Остается лишь неразрешимым вопрос, какой статус должен носить Крым и, соответственно, «остров Россия» в новой конфигурации. Изначально В. Цымбурский причислял Крым к территориям «шельфовых земель», что означало сохранение скрытого влияния России при де-юре существовании данной области в составе Украины. Теперь, когда после присоединения Крымского региона к РФ изменилась геополитическая ситуация в Черноморской акватории, мы уже не можем причислить данный регион к «шельфу», что влечет за собой изменение теоретических параметров концепции «острова России».

В-третьих, сегодняшние геоэкономические отношения на территории Евразии, заявлял В. Цымбурский, можно описать «в форме отношений между нею (Россией), народами Лимитрофа-Евразии и государствами тех цивилизаций, чьи платформы также выходят на Лимитроф»³³. Аргументами такого распределения сил является то, что на землях Лимитрофа происходит борьба за цивилизационный передел «советского наследства», в который должна быть включена и Россия. Проиллюстрируем на современных примерах. Например, сегодня существует проблема положения уйгуров на границе Китая и Казахстана. «9 сентября Human Rights Watch опубликовала доклад о преследованиях мусульманского населения китайского региона Синьцзян: по данным организации, в последние годы там массово и зачастую безосновательно задерживают уйгуров, помещая их в тюрьмы и воспитательные лагеря»³⁴. Мы можем понять, что данная ситуация влияет на региональное взаимодействие КНР и Казахстана. Как следствие, можно предположить, что предпринимаемые шаги в отношении уйгуров, отчасти, являются отрицательным элементом геополитической стратегии Китайского государства по проецированию своего политического влияния в Евразии в рамках инициативы «Один пояс – один путь».

Уместно отметить, что обозначенные геостратегические и геоэкономические особенности островного положения России сегодня могут быть в перспективе взяты для решения отечественных политических проблем. Использование экономической силы российского капитала может быть реализовано с целью обеспечения финансирования проектов, направленных на внутреннее развитие России. Несмотря на этот тезис, проблема определения научных критериев внутреннего развития страны на базе материалов В. Цымбурского должна быть исследована отдельно.

Кроме того, следует помнить, что выстраивание равноправных отношений с соседними странами «Великого Лимитрофа» должно занимать особенную роль при выработке геоэкономической стратегии РФ на этом направлении, поскольку пространство лимитрофных государств в будущем будет являться ареной все большего количества политических конфликтов и разногласий. Иными словами, базовые константы внутренней политики России должны строиться на мирной внешней политике на основных направлениях, учитывая свои потенциальные возможности и социально-экономическое состояние соседних стран, расположенных по периметру границ нашей страны. К сожалению, на сегодняшний день мы должны констатировать, что территории государств «Великого Лимитрофа» (конституционный кризис в Белоруссии, обострение конфликта в Нагорном Карабахе, политический кризис в Киргизии, кризис армянской государственности) модифицируются из «буферного» пояса безопасности России в геополитический «пояс опасности».

Если мы будем говорить о критике концепции циклов «похищения Европы» В. Цымбурского, то следует обратиться к мнению политолога Е. Холмогорова. Он замечает, что, несмотря на логичность и стройность геополитической модели, она, как и все циклические концепции, замыкается на «необъяснимости, в большинстве случаев, их механики»³⁵. На сегодняшний момент одна из популярных циклических концепций принадлежит Н.Д. Контратьеву, который в 1920-1930-е гг. сумел выявить закономерность смены периодов расширения рыночных возможностей мировой экономики и затем их понижения, которые отражались, в свою очередь, на уровне развития политической ситуации в различных регионах. Данная модель сама по себе также не является идеальной, поскольку пытается апеллировать научными сведениями надгосударственного характера, которые склонны меняться вне рамок выявленных закономерностей. Эта проблема сужает способность к политическому прогнозированию будущих международных событий. Кроме того, заключает Е. Холмогоров, «второй огрех теорий циклов скорее морального свойства - в их фундаментальной неисторичности, исключающей всякую свободу человеческого действия в изменении своей судьбы»³⁶. Конечно, данный тезис носит отчасти духовный характер, который может быть подвержен дискуссии, но, поскольку этот вопрос не является темой исследования, мы должны остановиться на важной характеристике большинства циклических моделей – попытка научного описания закономерностей поведения человека как единицы социума государств. В гуманитарной области (в том числе в политической науке) всегда будет присутствовать проблема выявления объективных законов человеческого поведения, так как в основу исследований в данной области поставлен человек с его идеями, желаниями и страстями, которые не могут быть досконально описаны политологами, социологами и философами. События, происходящие на евразийском пространстве сегодня, мы не будем пытаться описать через категории циклов В. Цымбурского, поскольку накопленный материал, описанный ученым, уже должен помочь текущей политической элите РФ правильно выстроить свою геополитику, которая бы обходила пройденные характерные черты межцивилизационного взаимодействия России и Европы.

Таким образом, мы можем сказать, что роль России в системе сверхдлинных военных циклов Нового и Новейшего времени, выделенная В. Цымбурским, зависела от протекания двух процессов. С одной стороны, она зависела от действий романо-германской цивилизации. С другой стороны, наша страна зависела от собственных попыток навязывания своего видения на региональный порядок в Европе. В рамках данного «коридора циклов» Россия определяет свой геополитический код. Оригинальная концепция «похищения Европы» требует повторных исследований и эмпирических проверок, которые учитывали бы геополитическое состояние и взаимодействие России и государств-участников ЕАЭС как представителей «территорий-проливов» на современном этапе.