Книга «Взгляд со стороны на историю русской и советской философии», вышедшая в петербургском издательстве «Алетейя» результат многолетнего научного труда Эверта ван дер Звейрде, профессора политической философии в университете Рэдбауда (Неймеген, Нидерланды). Причем результат, что называется, включенного наблюдения, не вполне «со стороны»: профессор ван дер Звейрде не понаслышке знаком с предметом своего исследования. В 1980-е годы он проходил стажировку на философском факультете МГУ, диссертацию защитил по теме «Советская философия», по сей день нередко бывает в России. Исходя даже из такого скудного набора биографических данных, появление подобной книги – более чем закономерно. Более основательным доводом является факт несомненного интереса автора к русской и советской философии и культуре. Этот интерес, даже любовь – критические, неравнодушные; подобное неравнодушие не только отвечает требованиям научной объективности, но и связано с характером самой философской культуры России: внутреннее разнообразие последней и, подчас, существенная противоречивость, обусловленная, в том числе, политическими факторами, подробно отражены и проанализированы на страницах книги.

Книга выстроена по хронологическому принципу, что дает читателю возможность ознакомиться с впечатляющим срезом общей картины эволюции позднесоветской, потом уже и российской философской мысли. По словам Э. ван дер Звейрде, его подход к исследованию не был сугубо историко-философским: проблемное поле «метафилософии» предполагает обращение к более широкому кругу вопросов философской культуры. Стартовой точкой в хронологии исследования является период второй половины 80-х гг. ХХ в. – время, когда дискуссия о свободе философствования в научном сообществе в частности и свободе в советском обществе в целом развернулась с особой силой и особым звучанием.

«Гегель, пытаясь понять, почему философия зародилась в античной Греции, сказал, что «исторически философия появляется там и лишь в той мере, в какой развиваются установления свободы»¹. Я считаю, что неверно автоматически ассоциировать западный мир со свободой, а советское общество — с полным ее отсутствием. Более того, истинная философия может существовать в обществе, которое свободно только в некоторой степени, и утверждение Гегеля должно быть понято также и в этом смысле: Пруссия в его время не была такой уж свободной страной», – отмечает автор в статье, открывающей книгу. Что же касается философии, продолжает профессор ван дер Звейрде, то «она может быть творческой только в том случае, если она свободна определять себя собственными критериями, свободна развиваться в собственной логике, превращаясь в конечном счёте во что-то отличное от её первоначального состояния, то есть, если говорить о марксизме-ленинизме, в не-марксистско-ленинскую философию»².

Каким же образом произошла эта трансформация, вполне очевидная уже буквально через несколько лет после того, как были высказаны вышеприведенные соображения? В названии статьи «Роль философии истории в «новом философском мышлении» в СССР» не случайно содержатся кавычки – ведь подобное обновление, очевидно, не могло быть одновременно стремительным и радикальным – но акцент на этой «новизне» сделан сознательно и, как представляется по прошествии лет, вполне оправданно. Попытки выйти за рамки до поры по времени единственно возможного марксистко-ленинского дискурса в истории философии, в особенности западной, то есть «буржуазной», изначально сводились к тому, отмечает автор, что «советские философы всё лучше учились отделять пересказ от интерпретации, и, таким образом, часто в одном материале совмещали довольно точную передачу содержания со ставшим практически ритуальным марксистско-ленинским комментарием»³. То, что советские философы (и интеллектуалы-гуманитарии в целом) блестяще владели эзоповым языком, вполне понятный факт: однако идеология и практика перестройки в политике создали возможность для возникновения всё более выраженной полицентричности философских исследований, которые, к тому же, обрели подлинный философский дух – то есть публичный, гласный (perestroika, glasnost’ – неологизмы того времени, памятные до сих пор).

Одним из направлений этой переориентации стала философия религиозная – имевшая такие мощные истоки в дореволюционную эпоху, но неспособная получить развитие в последующие десятилетия: ««ренессанс» дореволюционной русской философии, например, «религиозного идеализма» Соловьёва, Бердяева и других, который на протяжении 70 лет имел исключительно негативную репутацию...⁴» В сложившейся же «метафилософской», по выражению автора, ситуации сложилось сразу несколько конкурирующих направлений (что, на наш взгляд, для эволюции науки как раз желательно), но тут же не обошлось и без идеализации и мифологизации их содержательной части (последствия чего мы можем наблюдать до сих пор, и даже порой в более значительной, чем в 1990-е гг., степени). Это не только наблюдения со стороны: Э. ван дер Звейрде ссылается, в частности, на аргументацию В.А.Подороги и А.Л.Доброхотова: «Если верить Подороге, русскую религиозную философию начинают «использовать». На такую «ужасную опасность» указал и Доброхотов, утверждая, что необходимо этому решительно сопротивляться…» Под этими предупреждениями, полагаем, можно смело подписаться и сегодня: в особеннности же это касается замечания, что «идеологизация философии не должна происходить «сверху», с помощью политической или церковной силы⁵»…

Еще одним, и важнейшим, направлением, стоит счесть дискуссию о роли философии в утверждении идей демократии и гражданского общества в общественном сознании: Э. ван дер Звейрде раскрывает эту тему, опираясь на три смысловые «точки: в их числе «дискуссия, произошедшая между советскими философами и специалистами-правоведами в годы перестройки и посвящённая вопросам законности, верховенства права и гражданского общества. Вторую, связанную с позицией Фрэнсиса Фукуямы, известной по «Концу истории», я намереваюсь поместить в российский контекст. Третья тема — попытка Нелли Мотрошиловой способствовать «возвращению России к Цивилизации»…⁶» Несмотря, опять же, на прошедшие два с половиной десятка лет, дискуссия о возможностях и пределах верховенства права и прав человека, как мы видим сегодня, приобретает новую степень актуальности: это уже не история философии, это заряженная серьезнейшим напряжением общественно-политическая реальность, остро нуждающаяся как в рефлексии изнутри, так и в объективном «взгляде со стороны».

Продолжая разговор об отечественной традиции религиозной философии: несколько наособицу в книге представлены статьи профессора ван дер Звейрде, посвященные Владимиру Соловьеву: итог работы в рамках проекта в университете Рэдбауда, посвященного русскому религиозному философу. Его философское наследие здесь рассмотрено через призму «деконструкции и нормализации», не обойдены вниманием такие сложные и по сей день вызывающие разногласия вопросы, как оценка «антиполитической» политической философии Соловьева, его идеал «соборности», а также русско-христианский еврейский вопрос в представлении философа.

<p>В целом, основной пафос книги можно было бы определить следующим образом: это поиск точек соприкосновения, той, что называется, общей &laquo;оптики&raquo;, с помощью которой границы интеллектуальных сообществ современности казались бы более проницаемыми, создающими взаимодополняющую сложность, способствующую пониманию, а не наоборот. Тут уместнее всего было бы сослаться на слова автора: &laquo;у философских культур есть и политическое измерение: что включить или выключить, что принимать или не принимать... Если разные философские культуры, которые могут, но не должны, быть &laquo;национальными&raquo;, сосуществуют, и власти дают им сообщаться, то возникают вопросы, связанные с общением, с языком, с переводом и т.д. Здесь, как и везде где мы говорим о множестве культур, часто говорится о &laquo;диалоге&raquo;: диалог между культурами, диалог между религиями, диалог между цивилизациями (вместо их &laquo;столкновения&raquo;) и т.д.⁷&raquo;&hellip; Тем более, добавим, что между философскими культурами России и Европы сходства куда как больше, чем непреодолимых различий⁸.</p>

В настоящее время, когда политические процессы «по ту» и «по эту» сторону всё чаще ассоциируются с неким новым изданием биполярных, манихейских интерпретаций происходящего в обществе в целом, привлечение внимания к объединяющему потенциалу культуры и науки не может быть избыточным, чрезмерным или неуместным. В этом смысле появление в русскоязычном пространстве гуманитаристики книги профессора ван дер Звейрде представляется исключительно своевременным, важным и перспективным эпизодом в процессе развития диалога между читателями – как специалистами, так и неравнодушными гражданами в целом.