Везде
Гибридные угрозы – новый вызов или жупел постдемократии? (западный дискурс)
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Гибридные угрозы – новый вызов или жупел постдемократии? (западный дискурс)
Аннотация
Код статьи
S258770110023746-2-1
DOI
10.18254/S258770110023746-2
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Федоров Александр Валентинович 
Должность: доцент
Аффилиация:
1) Государственный академический университет гуманитарных наук
2) Московский государственный технический университет им. Н.Э. Баумана
Адрес: Российская Федерация, 119049 Москва, Мароновский переулок, д. 26; Российская Федерация, 105005 Москва, 2-я Бауманская улица, 5, стр. 4
Выпуск
Том 6 № 4
Аннотация

По мере развития российско-украинского конфликта после событий 2014 года и особенно с началом специальной военной операции на Украине Россия в политической публицистике ряда стран Запада получила статус основного источника гибридных угроз. Неясность для большинства населения терминов «гибридная угроза» и «гибридная война» делала это обвинение еще более зловещим и вызывающим панический ужас перед всем, ассоциирующимся с Россией. Вместе с тем исторически эти феномены, а точнее, политические конструкты никакого отношения к указанным событиям не имеют и порождены военно-политической мыслью США за четверть века до них. Однако, поняв, что в этой новой геостратегической ситуации начинающие уходить из политической топики конструкты вполне удобны для целей информационного противоборства, ряд западных стран стал использовать их для интерпретаций любых противоречащих интересам США и НАТО действий России, а заодно для общности и других «недемократических» стран. В официальных документах появились призывы информировать людей о существовании «гибридных угроз» и способах борьбы с ними, выработки общих мер реагирования, основанных на знаниях. В статье делается вывод, что в настоящее время в подобных призывах стала более просматриваться скорее пропагандистская, нежели предвосхищающая угрозу составляющая. 

Ключевые слова
гибридная война, гибридная угроза, информационная война, информационное противоборство
Классификатор
Получено
14.08.2022
Дата публикации
28.12.2022
Всего подписок
6
Всего просмотров
374
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
Доступ к дополнительным сервисам
Дополнительные сервисы только на эту статью
Преимущества сервисов
100 руб. / 1.0 SU
1 В последние годы в лексикон многих западных политиков, общественных деятелей, военных, экспертов общественно-политического профиля прочно вошел термин «гибридная война» и как производный от него – «гибридные угрозы». Причина появления такого феномена заключается в том, что с конца ХХ века развитие международной обстановки и в первую очередь в Старом Свете идет по кризисному сценарию, для которого характерны обострение межгосударственного, политико-экономического, технологического и информационного противостояния, для чего до последнего времени не было общего понятия.
2

При этом западные публицисты и политики считают «гибридные угрозы» неотъемлемой частью нашей реальности. Сложность их изучения они видят в том, что множество событий, характеризуемых в публичном пространстве как «гибридные угрозы», может неограниченно увеличиваться уже в силу главного – отсутствия четкого понимания их сущности и отсутствия дефиниции этого феномена. «Гибридная война, – признают даже специалисты НАТО, – остается спорной концепцией, и нет общепринятого определения гибридной войны. Ее подвергли большóй критике в связи с отсутствием концептуальной ясности, в связи с тем, что это лишь общая фраза или модное словечко, и в связи с тем, что ничего нового в политические дебаты это не привнесло»1. Еще более усложняет решение вопроса выявления и противодействия его проявлениям на практике ставшее общепринятым императивное отнесение понятия «гибридности» к контексту информационной войны2.

1. Bilal, Arsalan. Hybrid Warfare – New Threats, Complexity, and ‘Trust’ as the Antidote// NATO Review 30.11.2021. Available at: >>>>

2. В плену такого подхода оказались и некоторые российские исследователи. См., в частности: Евстафьев Д.Г., Манойло А.В. Гибридные войны в контексте постглобализации // Контуры глобальных трансформаций: политика, экономика, право. Т. 14. № 4. С. 160–175; Лаут О.А., Бибарсова Г.Ш., Власенко М.А. Гибридные войны в теории общих войн. 2015. URL: >>>>
3 Нельзя сказать, что работа в этом направлении в западных политических и научных центрах не ведется. Определенное основание для разработки терминологии и общей типологии гибридных угроз закладывает концептуальная модель, разработанная в 2021 г. Европейской комиссией и Европейским центром передового опыта по противодействию гибридным угрозам3. Эту цель, вероятно, имели в виду и устроители пошедшего 16–17 июня 2021 года в Таллине (Эстония) онлайн-семинара по «гибридным угрозам» и их влиянию на европейскую безопасность, проведенного Институтом внутренней безопасности Эстонской академии наук в тесном сотрудничестве с представителями Европейского колледжа разведки4. Целевой аудиторией семинара стали главы и высокопоставленные чиновники европейских разведывательных ведомств и служб безопасности, представители правоохранительных органов, соответствующих министерств и образовательных учреждений. Участники представили обзор «гибридных угроз» с точки зрения политиков, законодателей, исследователей и специалистов-практиков.
3. Giannopoulos G., Smith H., Theocharidou M. The Landscape of Hybrid Threats: A Conceptual Model // European Commission JRC and Hybrid CoE. 2021. February 5. URL: >>>>

4. Hybrid Threats and their impact оn European Security. 2021. July 18. URL: >>>>
4 Итоги семинара могут быть сведены к следующим основным тезисам:
5 – «гибридная война» представляет собой милитаризацию всего, что касается общества в целом, и оказывает влияние на все сферы его жизни для создания xaoca; – целью «гибридной войны» является оказание влияния на общество конкретной страны с тем, чтобы изменить курс ее развития и процесс принятия решений в желаемом направлении или подготовиться к возможной интервенции в будущем; – ключевую роль в ведении «гибридной войны» играют разведывательные службы и средства массовой информации «недемократических» стран5.
5. Countering hybrid threats: Council calls for enhanced common action // The Council of the EU. 2019. December 10. URL: >>>>
6 Таким образом, для западной аналитики выстраивается круг задач, без решения которых «теория гибридных войн» рискует остаться политической игрушкой или еще одним инструментом информационного противоборства, нарративом, созданным в противостоянии с «недемократическими» в его видении странами, в первую очередь Россией. Прежде всего продвижение позиции коллективного Запада требует систематизации терминологии и категоризации гибридных угроз. Однако само происхождение термина, его приложения и политизация становятся существенной помехой на этом пути.
7

Гибридные угрозы. История термина
8 Появление в военно-политической топике ряда стран Запада термина «гибридная война», ставшего позже прародителем термина «гибридные угрозы», относится к 1990-м годам и связано с попытками американских военных определить сущность происходящих в конце ХХ века изменений в характере вооруженных конфликтов, но так, чтобы роль США в них выглядела сугубо реактивной, т.е. сводилась бы только к реакции на этот объективный процесс. Сразу следует подчеркнуть, что Россия, ее деятельность и проходящие на ее территории процессы ни в коей мере как исходный военно-политический и исторический материал для вновь формируемого сначала военно-теоретического, а затем и политического концепта не рассматривались.
9

Считается, что впервые термин «гибридная война» был использован в 1995 году Томасом Мокейтисом в книге «Британская борьба с повстанцами в постимперскую эпоху»6 для обозначения различных военных и невоенных кампаний, не носящих межгосударственный характер.

6. Mockaitis T. British Counterinsurgency in the Post-imperial Era. 1995. Available at: >>>>
10 В публичном пространстве термин «гибридная война» был впервые профессионально использован в работе майора ВМС США Уильяма Дж. Немета «Война будущего и Чечня: пример гибридной войны»7, опубликованной в 2002 г. в издании военно-морского училища в Монтерее, США. Немет, опираясь на анализ чеченской войны, показал, что в рамках «гибридной войны» существенно размыто различие между «комбатантом» и «некомбатантом», а также естественно применение актов терроризма, массовых убийств и бесчеловечного обращения с военнопленными для достижения желаемого конечного результата. Развивая свой анализ, Немет выдвинул на первый план ближайшего будущего тип ведения войны, который, как он считал, был бы специфичным для формируемого информационного общества и который сочетал бы в себе обычные и нерегулярные тактические элементы с современными информационными инструментами и процедурами8.
7. Nemeth Wiliam J. Future war and Chechnya: a case of hybrid warfare. / Naval Postgraduate School Monterey, CA USA. 2002. Available at: >>>>

8. Теоретические прогнозы Немета были развиты позже Джоном Маккуеном (McCuen J.J. “Hybrid Wars” // Military Review. март-апрель 2008. Available at: >>>> Он предположил, что гибридная война будет проходить на трех уровнях: на первом вооруженные силы атакующего государства столкнутся как с обычными, так и с асимметричными (нерегулярными) угрозами; на втором объектом их внимания станет местное население атакуемого государства, которое подлежит контролю и убеждению в позитивных намерениях нападающего и безальтернативности новой власти; и на третьем уровне – гражданское население своего государства и международное сообщество, поддержка которых необходима, особенно в затяжных конфликтах на истощение.
11 Однако в международный дискурс термин «гибридная война» был введен только в ноябре 2005 года после публикации в журнале Proceedings статьи двух старших офицеров Корпуса морской пехоты США – генерал-лейтенанта Джеймса Н. Мэттиса и подполковника (в отставке) Фрэнка Г. Хоффмана – «Войны будущего: рост гибридных войн», подготовленной по материалам выступления генерала Джеймса Мэттиса на военном форуме, организованном Военно-морским институтом и Ассоциацией корпуса морской пехоты США в сентябре 2005 года9.
9. Mattis James N., Hoffman Frank G. Future Warfare: Rise of Hybrid Wars // U.S. Naval Institute/ Proceedings Magazine. Issue: November 2005. Vol. 132/11/1,233. Available at: >>>>
12 В своей статье, опубликованной в рамках дискуссий вокруг готовящегося Пентагоном четырехлетнего обзора защиты (Quadrennial Defense Review – QDR) 2006 года, Мэттис и Хоффман, делая упор на человека, а не технические навыки, призвали переосмыслить сложность современной войны. По их мнению, Америке предстояла «борьба с этнически мотивированными военизированными формированиями и набором радикальных террористов». Эта новая угроза, впервые непосредственно проявившаяся в Ираке в 2003–2004 годах, могла, по оценке авторов, быть более смертоносной и дестабилизирующей, чем все, с чем Запад столкнулся в предыдущие десятилетия. В статье авторы утверждали, что будущие угрозы будут представлять собой слияние различных способов ведения войны, которые они назвали «синтезом гибридных войн». Однако, описав ключевые характеристики модели гибридной войны, они не дали определения последней.
13 Два года спустя Ф. Хоффман опубликовал монографию «Конфликт в 21 веке: рост гибридных войн»10 и сформулировал в ней собственную концепцию гибридной войны, которую позже развил в статье «Гибридная война и гибридные вызовы»11. Многие полагают, что именно работа Хоффмана популяризировала термин «гибридная война» в академических и военно-практических кругах США. Более того, как считают американцы, Хоффман в значительной степени сформировал понимание термина «гибридная война» у специалистов армии США. В своей работе Хоффман представил гибридные войны как объединение различных способов активной борьбы, в том числе информационного противоборства, применение специальных средств и методов при использовании военизированных формирований, нерегулярной тактики – террористических актов, насилия, целенаправленного принуждения населения путем нагнетания обстановки через СМИ, преступлений и беспорядков, которые могут быть реализованы как государственными, так и негосударственными субъектами. Кроме того, эти мультимодальные действия, утверждал он, могут проводиться для достижения синергетического эффекта в рамках физического и психологического измерения конфликтов на всех трех операционных уровнях – тактическом, оперативном и стратегическом. Таким образом, эффективность гибридной войны определяется конвергенцией и координацией, позволяющими заинтересованным сторонам работать вместе для достижения общего результата, а также разрушительным потенциалом в постоянном развитии современных систем вооружений. Однако появление трактовки Хоффмана не означает, что обычная война неактуальна или устарела, а скорее отражает новый, с его точки зрения, уровень угрозы, которой современные вооруженные силы должны быть в состоянии противодействовать. Согласно Хоффману, «гибридная война охватывает широкий спектр различных типов ведения войны, включая обычные средства, нерегулярные/асимметричные формирования и тактику, террористическое насилие и принуждение, а также криминальные беспорядки»12.
10. Hoffman F. Conflict in the 21st Century: The Rise of Hybrid Wars // Potomac Institute for Policy Studies. 2007. December. Available at: >>>>

11. Hoffman F. Hybrid Warfare and Challenges. Available at: >>>>

12. Подход Ф. Хофмана, развил Петри Хуовинен (Huovinen Petri, Hybrid warfare – Just a Twist of Compound Warfare? Views on warfare from the United States Armed Forces perspective, National Defense University, 2011. Available at: >>>> который рассматривает гибридную войну как объединение обычных военных возможностей, повстанческого движения, терроризма, партизанской войны, организованной преступности, кибервойн и передовых военных технологий.
14 «Гибридная война», появившаяся как модель будущих конфликтов, обрела, по оценке Хоффмана, реальность уже в 2006 году в ходе войны между Израилем и Хезбаллой. Действия таких «нерегулярных акторов», как Хезбалла, чьи возможности и тактические навыки обрели «штатные» формы армии (авиация, артиллерия, противотанковые ракеты, беспилотники и т.д.), усиленные преимуществами «нерегулярности» (неуловимая тактика, моральная асимметрия, народная поддержка и др.), получили в американской военной топике название «гибридные угрозы», а в крайней форме – «гибридные войны».
15 В дальнейшем после появления на вооружении государственных, а позже и негосударственных участников конфликтов информационных средств «гибридные угрозы» как новый модный тренд были перенесены на информационное противоборство.
16 В 2009 году на конференции в Вашингтоне Объединенное командование вооруженных сил США приняло «полуофициальное» определение гибридной угрозы как наличия «противника, который одновременно и гибко использует в пространстве конфронтации адаптированное сочетание обычных, нерегулярных, террористических и преступных ресурсов, а также ресурсов негосударственных субъектов»13. Следует подчеркнуть, что вышеприведенное определение касается только применения силы и насилия, не учитывая использование политических, дипломатических и экономических инструментов.
13. Glenn R. Thoughts of Hybrid Conflict // Small Wars Journal. 2009. 02 March. Available at: >>>>
17 В большинстве случаев в специальной литературе не проводится четкого разграничения «гибридной войны» и «конфликта гибридного характера». В этой связи можно согласиться с определением гибридного конфликта как кризисной ситуации с широким спектром взаимодействий, включающим как физическое, так и концептуальное измерения: первое – это борьба с вооруженным противником, а второе – комплексная борьба за получение поддержки народа в зонах конфликта, общественной поддержки государств, участвующих в операции, и поддержки международного сообщества14.
14. См., в частности: McCuen J.J. Op. cit., а также: Liviu Ioniţă. Physiognomy of Contemporary Conflicts. The Rise of Non-linear Approaches. 2018. P. 23 (Цит. по: Stancu Mihai-Cristian. Hybrid Warfare and its Mfnifestations in the Crisis in Ukraine // National Defense University, USA. Available at: >>>> ).
18 Несмотря на ведущуюся до сих пор полемику, во многих доктринальных документах армия США использует определение «гибридной войны» (или «гибридной угрозы») Ф. Хоффмана или его доработанные версии. Например, как отмечено в подготовленной в ведущем учебно-научном центре армии США в Форт Ливенворсе (Fort Leavenworth), учебный циркуляр армии США (TC) 7-100 кодифицирует «гибридные угрозы» – «как разнообразную и динамичную комбинацию регулярных войск, нерегулярных сил и/или криминальных элементов, объединенных для достижения взаимовыгодных целей»15. В выпущенной в 2019 г. «Доктрине армии» США 3-0 «гибридные угрозы» определяются как разнообразная и динамичная комбинация регулярных войск, нерегулярных сил, террористов или преступных элементов, действующих согласованно для достижения взаимовыгодной цели16.
15. Fleming Brian P. The Hybrid Threat Concept: Contemporary War, Military Planning and the Advent of Unrestricted Operational Art // School of Advanced Military Studies United States Army Command and General Staff College, Fort Leavenworth. Kansas. 2011. Available at: >>>>

16. Army doctrine publication ADP 3-0. July 2019. Available at: >>>>
19 Организация Североатлантического договора приняла термин «гибридная война» в официальный лексикон в 2014 г., когда во время саммита в Уэльсе описала гибридную войну как «широкий спектр военных, военизированных и гражданских тайных или открытых действий... осуществляемых по высокоинтегрированному замыслу»17. Саммит принял концепцию гибридной войны как официальную. Это способствовало широкому использованию этого понятия вместо других, таких как «нелинейная война», «непрямая война» или «конфликт полного спектра».
17. Wales Summit Declaration Issued by the Heads of State and Government participating in the meeting of the North Atlantic Council in Wales. Available at: >>>>
20 Вместе с тем, что редко бывает, в Стратегии Союза безопасности EC 2020–2025 этот военно-политический феномен в отличие от натовского определяется как сочетание принудительных и подрывных практик, включающих традиционные и нетрадиционные методы (дипломатические, военные, экономические, технологические), которые могут использоваться на скоординированной основе правительственными или негосударственными акторами для достижения конкретных целей, но без официального объявления войны18. Примечательно, что это различие не вызвало никаких дискуссий.
18. Communication from the Commission to the European Parliament, the European Council, the Council, the European Economic and Social Committee and the Committee of the Regions on the EU Security Union Strategy Brussels. 2020. Julie 24. Available at: >>>>
21 Таким образом, можно констатировать, что западные, в первую очередь американские, военные теоретики представили миру гибридную войну как конфликт, предполагающий одновременное использование обычных (государственных) и нетрадиционных вооруженных сил (неофициальных или негосударственных вооруженных формирований) для ведения боя и постоянную адаптацию политических, военных, экономических, социальных, информационных и дипломатических средств для достижения поставленных политических целей. Такой подход вполне удовлетворял имевшиеся в то время военно-политические запросы США и позволял на определенную перспективу легитимировать действия Пентагона и вести военное планирование и военное строительство по своим разработанным, в том числе с учетом концепции гибридных войн как войн будущего, нормам и правилам. Остальные же западники, в первую очередь Старый Свет, пошли в кильватере «большого брата» и приняли американскую позицию, дополнив ее еще большей, чем у Вашингтона, русофобией.
22 Иная ситуация сложилась в научном дискурсе. Приведенные трактовки терминов «гибридная война» и производного, но все более используемого «гибридные угрозы» в последнее время вызывают противоречивое отношение в среде аналитиков сферы безопасности и ученых. Некоторые аналитики расценивают его как полезный инструмент для освещения новых вызовов системе безопасности, благодаря которому «можно хорошо разобраться в современных и будущих проблемах обороны и безопасности»19. Другие же отвергают данное понятие как вводящую в заблуждение аналитическую категорию, которая не столько объясняет меняющуюся природу стратегической конкуренции и конфликтов, сколько затеняет ее20 .
19. Bilal Arsalan. Cit. op. Rietjens S. A warning system for hybrid threats – is it possible? // Hybrid CoE Strategic Analysis. 2020. June. Available at: >>>>

20. Van Puyvelde, Damien. “Hybrid War – Does it Even Exist?” // NATO Review. 2015. Available at: >>>>
23 Тем не менее «гибридная» терминология уже прочно вошла в обиход, и, вероятно, в дальнейшем ее уверенно продолжат использовать в западном стратегическом планировании.
24 Вместе с тем проработка вопроса дефиниций в этой области далека от завершения. Однако в общих чертах на сегодня термин «гибридные угрозы» в западно-европейских экспертных кругах используется как характеризующий сложный набор действий, используемых государственными или негосударственными субъектами для манипулирования системными уязвимостями целевых государств или организаций. Как обобщение подходов, выработанных в исследовательских НПО США и Великобритании (американская Potomac Foundation и британская Mayak Intelligence), специализирующихся в том числе на российских исследованиях, магистр международной политики Университета Нью-Йорка Сарма Гинтере приводит такое определение гибридной войны: «Стратегическая форма ведения войны, направленная на ограничение жесткой военной мощи при использовании информационной и психологической войны, наряду с политическими, технологическими, социальными и экономическими средствами, для получения преимущества над государством-мишенью и использования любой его слабости. Применение силы осуществляется тайными и военизированными средствами, а поддержка шпионажа и пропаганды позволяет противнику перевести конфликт в выгодное русло»21.
21. Gintere Sarma. Russia’s Hybrid Warfare in Georgia, Ukraine and the Baltic States // New York University / THE EUROPEAN RESPONSE TO HYBRID THREATS // Latvijas intereses eiropas savieniba. 2017. No. 2. P. 11. Available at: >>>>
25 Это определение мы привели не как признанное и фундаментальное, но лишь как иллюстрацию того, как сегодня западные специалисты обосновывают свой нарратив о современных гибридных войнах их отличием от прежнего вооруженного противоборства. На самом деле это отличие, и то с натяжкой, может быть обосновано разве что доминирующим присутствием таких факторов, как информационные и кибератаки, дезинформация, экстремизм, а также нацеленность на критические инфраструктуры, необходимые для нормального функционирования государства и общества. Все это в той или иной контемпоральной форме вместе или по отдельности (их комплексность не выставляется как обязательное условие) присутствовали всегда в любой войне. Как отмечалось на проведенном в июле 2021 г. европейском семинаре по вопросу влияния гибридных угроз на европейскую безопасность22, их менее заметное, но не менее опасное измерение проявляется в форме операций влияния, которые могут препятствовать достижению внешнеполитических целей государств или даже непрерывность бизнеса и услуг в государственном и частном секторах. В этом отношении гибридная война смыкается со стратегическими информационно-психологическими операциями.
22. Hybrid Threats and their impact оn European Security // Estonian Academy of Security Sciences 2021. Available at: >>>>
26

Теория и политика
27 Аксиомой западных политических исследований стало положение о том, что европейская демократия, по сути ставшая уже постдемократией, подвергается угрозам как никогда раньше. В рамках этой парадигмы угрозы многоплановы, имеют разные источники, формы и уровни опасности. Они часто трудноразличимы, поскольку имитируют те самые европейские демократические ценности, разрушать которые, как ни парадоксально, они предназначены. Четыре краеугольных камня европейской демократии – минимально необходимое государственное ограничение, плюрализм, свобода СМИ и экономическая открытость – предоставляют возможности для враждебных внешних сил оказывать влияние на европейское демократическое общество с помощью точно настроенных, скрытых средств, предназначенных подорвать внутреннее единство и ускорить политическую поляризацию внутри системы «демократических государственных сообществ».
28 Параллельно в общественном сознании, включая профессиональные сообщества, утверждается мнение о том, что процесс милитаризации информационного пространства привел к слиянию информационных и силовых методов противоборства. То есть информационное противоборство в острой фазе, проявляясь как информационная война и соединяясь с классической войной, образует «войну гибридную». Однако такой механистический подход далек от реальности и не отражает изменение стратегического видения межгосударственных конфликтов. Это проявилось уже в системе выработанных в научных и военных кругах дефиниций: ни одно из приведенных выше определений гибридных угроз не ограничивается объединением информационных и силовых мер. Понимая это, сторонники «гибридизации» современных конфликтов, в том числе ориентированные на американский подход к «гибридным угрозам» и видящие в нем едва ли не только антироссийскую сущность, европейские политикоформирующие круги в инструментарий «гибридных войн» включают психологические операции, пропаганду, кампании дезинформации, кибератаки, манипулирование законом (lawfare), теории заговора, деятельность неполитических организаций, групп сопротивления, тайные операции, переписывание истории и т.д. Целями их применения указываются создание хаоса и продвижение собственных интересов в отдельно взятом государстве. В частности, участники упомянутого выше семинара в Таллине причислили к «гибридным войнам», за которыми якобы стояла Россия, «Бронзовую ночь» (включая массированные кибератаки) в Эстонии в 2007 году, «нападение» на Грузию в 2008 году, «аннексию» Крыма в 2014 году. По оценкам участвовавших в семинаре «экспертов», «гибридные» военные действия, как правило, осуществляются не вооруженными силами, а службами безопасности, разведкой либо отдельными лицами, но могут, хотя и не обязательно, включать в себя также элементы кинетической войны. Надо отметить, что этот пример, в котором крупные европейские специалисты в вопросах войны признают, что военные действия могут проводиться не вооруженными силами, показывает сугубую политизированность и постдемократичность их позиций. Они допускают, что акторами и движителями войны гибридной могут быть не только и не столько государства, сколько отдельные государственные и бизнес-структуры, реализующие свои интересы, далеко не всегда отражающие интересы государства в целом.
29 Принимая во внимание вышесказанное, «гибридную войну» с точки зрения Запада можно назвать «милитаризацией всего», где возможно использовать любые уязвимые места выбранной для атаки цели23. Кроме того, гибридные действия нередко ассоциируются с цифровыми и сетевыми средствами и технологиями. Это естественно уже в силу объективного процесса развития последних и связанной с ним цифровизации не только вооружений, но также производственных, экономических и социальных процессов. Объективно это усложняет процесс выявления и противостояния угрозам в этих сферах.
23. McCuen J.J. Op. cit.
30

Стремясь снизить уровень критики своей позиции, западники заявляют, что методы ведения «гибридной войны» так же многоплановы, как и сам термин. Так, натовские эксперты утверждают, что гибридные военные действия ведутся против всего общества и его демократических институтов и атакующий использует любые возможные средства для достижения своей цели. По их же оценкам, «в большинстве ситуаций целью «гибридной войны» является изменение решений, принимаемых в конкретной стране, путем вмешательства в ее внутренние дела и/или подготовки ее населения к поддержке готовящейся интервенции (например, референдум о статусе Крыма). В то время как кибератаки, таможенные ограничения, политическое давление или «фейковые новости» они считают возможным отнести к прямым гибридным атакам, существуют и более скрытные способы, в которых трудно изначально увидеть признаки «гибридной войны». К таким, по мнению подобных аналитиков, следует отнести использование созданных государством-агрессором в стране-мишени неправительственных организаций, местных агентов влияния, «мягкой силы» в виде фильмов, музыкальных клипов или книг, детских летних лагерей, стипендий для обучения в университетах, международного телевидения и других каналов СМИ и т.п. При этом считается, что только Россия и иже с ней подобные методы применяет в целях гибридной войны, а начавшееся практиковаться задолго до этого «несение демократии» не только упомянутыми, но и просто насильственными методами должно рассматриваться как миссионерство. Как образно отметил в своем выступлении на открытии Европейской дипломатической академии 13 октября 2022 года Жозепп Боррель: «Европа – это сад… это лучшая комбинация политической свободы, экономической перспективы и социальной сплоченности… Большая часть остального мира – это джунгли. А джунгли могут вторгнуться в сад. Поэтому нужно беречь свой сад»24. В результате такого подхода и приведенной аргументации внутри Евросоюза практически не существует разногласий относительно «гибридных угроз». В данной сфере, несмотря на все противоречия и незавершенность теоретической проработки, «наблюдается взаимопонимание и общность взглядов».

24. >>>>
31

Вместе с тем перенос всех этих рассуждений в область внутренней политики и внутренних политических отношений по сути ничего не меняет и не выявляет никаких противоречий. Однако акторами таких отношений в условиях постдемократии, к которой многие политологи уже относят общественные отношения Старого Света, становятся ранее считавшиеся неполитическими бизнес, структуры информационной сферы, СМИ, а теперь и системы социальной коммуникации (блогосферу, социальные сети и пр.). Не остается в стороне и криминал. Но именно этот коктейль, в случае его активизации, и составляет, следуя приведенным выше определениям, гибридные угрозы. При этом в политических публикациях все чаще встречаются ссылки на то, что в  США  и других западных государствах в настоящее время преобладающей становится политика постправды25, «в рамках которой объективные факты оказывают меньшее влияние на формирование общественного мнения, чем апелляции к эмоциям и личным убеждениям»26, и «правильная» направленность публичного дискурса обеспечивается не историко-политологическим анализом, а 24-часовым новостным циклом на каналах ангажированных СМИ и  социальных сетей 27.

25. Значение термина «постправда» в основных западных словарях трактуется как «информационный поток, который намеренно конструируется в современном обществе с помощью средств массовой коммуникации для создания виртуальной, отличной от действительности, реальности в целях манипулирования общественным сознанием».

26. В 2016 г. Оксфордским словарем английского языка (Oxford Dictionary) именно в таком значении термин был признан «Словом года». URL: >>>> Oxford Word of the Year 2016| Oxford Languages

27. Keane John.  Post-truth politics and why the antidote isn't simply 'fact-checking' and truth . Available at: >>>>
32 Таким образом, оправдывая новый конструкт гибридных войн угрозой с Востока, Запад, по сути, описал собственные военно-политические риски, возникающие в процессе перехода к постдемократии, в рамках которой либеральная военная парадигма «демократии между собой не воюют» уже не работает.
33

Типология гибридных угроз
34 Идея «гибридной войны» в ее западном понимании заключается в том, чтобы избежать традиционных сражений на поле боя, но разрушить политическое единство противника изнутри путем использования тщательно взвешенного сочетания невоенных средств и методов, которые усиливают политические, идеологические, экономические и другие социальные разногласия внутри общества противника, таким образом приводя к его внутреннему краху.
35 Исходя из такого понимания последствий реализации гибридных угроз, западные исследователи предлагают классификацию гибридных действий, выделяющую три основных типа: гибридное вмешательство, гибридные операции и гибридная война как абсолютная реализация гибридных угроз. Следует оговориться, в данном исследовании направление гибридной войны мы оставим в стороне, поскольку, как отмечено выше, исходим из того, что любая классическая полномасштабная война является гибридной, по сути и форме неся в себе все ее характеристики. Дискуссию по этому вопросу, как представляется, вести не следует, или если возникнет такая необходимость, то сделать это полезнее будет на площадке военной науки. Здесь же важнее разобраться с европейским политическим дискурсом по данному пункту.
36 Приведенные типы гибридных угроз в западных исследованиях различаются по трем принципиально важным характеристикам: средства (невоенные, военизированные, военные), отрицание собственной причастности (правдоподобное, неправдоподобное, отсутствие возможности отрицания) и вид устанавливаемого контроля (рефлекторный, функциональный, территориальный), рассматриваемый как цель гибридных действий. По оценкам европейских исследователей, подобное структурирование сферы гибридных угроз обладает рядом преимуществ. Оно, во-первых, предоставляет единый аналитический инструмент по идентификации и сравнению различных гибридных угроз; во-вторых, помогает, руководствуясь типологией, формулировать обязанности различных институтов, а также способствует сотрудничеству между различными институтами и координации их деятельности; и, в-третьих, помогает разрабатывать контрмеры, беря за основу четкое понимание всей сферы гибридных угроз, вследствие чего подход к противодействию гибридным угрозам может быть более таргетным.
37 Степень использования агрессором невоенных, военизированных или военных средств, очевидно, является ключевой дифференцирующей характеристикой различных гибридных угроз. Военный потенциал по-прежнему играет заметную роль в современном наборе средств для разрешения конфликтов, однако полемика относительно гибридности и конфликтов в «серой зоне» помогает пролить свет на методику, в рамках которой конфликтная деятельность все чаще осуществляется невоенными способами, такими как дезинформация, экономическое вмешательство и подрывная деятельность.
38 Второй важный отличительный признак гибридной угрозы – возможность отрицания агрессором своей причастности к конфликтным действиям. Традиционной войне свойственно открытое использование силы. В ходе нерегулярных военных действий, ведущихся в том числе с привлечением террористических или партизанских вооруженных групп, возможность отрицания своей причастности не играет заметной роли. Однако агрессору иногда выгодно сохранение определенной возможности отрицания своей причастности и, предпочтительно, правдоподобного отрицания. Но агрессоры все же могут прибегнуть к заведомо неправдоподобному отрицанию, что позволит им использовать неопределенность и заявлять о собственных намерениях без официального признания своих действий.
39 В общественное сознание вошло понимание того, что практика международных конфликтов современности реализовала классическую интенцию – «между боями война не заканчивается». Современные войны (информационные, экономические и в том числе гибридные) перестали быть совокупностью баталий и уже не могут быть определены как просто вооруженная борьба. Теряет определенность само понятие оружия. Глобализация вслед за экономикой коснулась и их, превратив в перманентные на большом периоде отношения деструктивной конкурентной борьбы по всем направлениям социальной активности, к чему, по сути, сводятся все приведенные выше определения гибридной войны. Ее целью, в отличие от войн прежних, является не захват территорий или уничтожение армии противника, а установление контроля над его ресурсами и использование их в своих интересах. Тип контроля, установления которого стремится добиться агрессор, определяет выбор средств, а также возможность и форму манифестируемости или отрицания своей причастности. Их суть можно представить следующим образом.
40 Рефлекторный контроль выражается в установлении влияния через рефлекторные, бессознательные реакции со стороны государства-мишени. В этом случае применяемые средства выбираются с целью вызвать предсказуемые и стратегически благоприятные для агрессора реакции.
41 Функциональный контроль эффективен в случаях, когда целью агрессии является подчинение себе критически важных функций государства-мишени, через которые агрессор может влиять на государство-мишень или управлять им.
42 Территориальный контроль соотносится с более прямой целью обеспечения широкомасштабного физического присутствия на территории государства-мишени напрямую или через своих ставленников в местном руководстве.
43 Разделение понятия гибридной угрозы на отдельные категории, по оценке западников, позволяет прояснить их различия и выявить аналитическую логику модели. В соответствии с основной военной парадигмой западного либерализма – «демократии между собой не воюют» – гибридные наступательные военные действия на территории Европейского союза западниками исключаются, их разработка не будет иметь смысла. Однако практика последних лет, трактуемая, в том числе с позиций постдемократии, вызывает определенные сомнения в общности этого тезиса.
44 Из множества основных форм, рассматриваемых европейскими теоретиками в качестве типологии гибридных угроз, в западных исследованиях особо можно выделить гибридное вмешательство и гибридные операции.
45 Гибридное вмешательство, выражающееся в применении широкого диапазона невоенных стратегий с целью установления рефлекторного контроля над структурами, являющимися объектами стратегического интереса других государств, по сути, является одним из видов секретной операции, сосредоточенной вокруг логики «подрывной деятельности», которая выражается в преднамеренной попытке государства-агрессора дестабилизировать ситуацию и подорвать власть в стране-мишени через разного рода агентов, действующих в его интересах. Цель в первую очередь состоит в ослаблении существующей системы правления, при возможном усилении позиции агрессора. Ослабленные государства окажутся менее способными противостоять агрессору напрямую, они также будут выглядеть менее привлекательными в качестве моделей успеха и партнеров для других стран. Кроме того, выставляя государства коррумпированными и неуправляемыми, власти агрессора меньше подвергаются риску оказаться под критикой своего собственного населения.
46 Центральной частью гибридного вмешательства рассматривается использование экономических инструментов. Оно может включать захват стратегических секторов в экономике, финансах, СМИ, с помощью которых агрессор может способствовать дестабилизации ситуации в стране-мишени и, манипулируя местными экономическими условиями, достичь желаемого политического влияния.
47 Такая стратегия видится западникам особенно опасным вызовом, поскольку может быть применима и во внутриполитических конфликтах. Открытый плюрализм внутри EC с множеством противоречивых интересов стран-членов можно эксплуатировать, внося раздор между различными фракциями и потенциально усиливая конфликты до такого масштаба, когда они уже начинают угрожать механизмам управления. Гибридное вмешательство умышленно разработано в целях усиления политизации и поляризации, которые, возвращаясь бумерангом к его создателю, затрудняют для общих структур EC и НАТО и отдельных стран-членов сдерживание агрессии и достижение своих интересов гибридными методами, а также дифференциацию внешних и внутренних конфликтов.
48 Гибридные операции, иногда называемые «тактикой серой зоны», в западных исследованиях рассматриваются как скоординированные действия, включающие любую гибридную угрозу, целью которой поставлено установление прежде всего функционального и, когда это представляется необходимым, рефлекторного контроля над государством-мишенью или целевой областью при помощи сочетания главным образом невоенных и военизированных операций, при этом минимальным требованием является обеспечение возможности хотя бы неправдоподобного отрицания своей причастности. Таким образом, этот тип гибридных угроз охватывает действия, в ходе которых государства избегают агрессивного использования военных сил и, следовательно, не пересекают границы открытого конфликта, что отличает их от традиционной войны. Понятно, что его использование во внутренних конфликтах также не встретит непреодолимых преград.
49 Ключевым средством в попытках организаторов гибридных операций способствовать радикализации настроений в обществе и средством стимулировать подрывную деятельность рассматривается дезинформация. Разжигание с помощью дезинформации протестных движений, которые затем могут наводняться провокаторами с целью подстрекательства к насилию, является весьма важной частью комплекса военизированных инструментов для гибридных операций. При наличии в государстве-мишени действующих информационных и соцсетей и характерной возможности отрицания своей причастности к подрывным действиям радикально настроенные местные активисты легко могут быть активированы без большого риска прямой атрибуции.
50 Хотя гибридные операции могут иметь целью установление рефлекторного контроля, однако более важным является влияние на функциональные возможности страны-мишени или их нарушение, из-за чего страна-мишень могла бы попасть в зависимость от организатора гибридной операции.
51 Европейский союз и его государства-члены во многих аспектах считают себя уязвимыми для этого вида вмешательства. Неотъемлемыми составляющими европейской демократии являются ограничение роли государства в экономике, верховенство закона и высокая степень свободы автономного и активного гражданского общества. Однако с функциональным ограничением роли «охраны» общества государство ограничило возможности по выявлению гибридных операций и защите от них. Точно так же демократический принцип свободных СМИ создает трудности для европейских правительств при защите от кампаний по дезинформации. Следовательно, задействовав комплекс СМИ для трансляции наступательных кампаний по дезинформации, обладающий большими возможностями агрессор или другая политическая сила может использовать эту открытую, нерегулируемую площадку в том числе и во внутриполитической борьбе. Усиливает риски в части влияния на общество широкое распространение в Европе социальных сетей. Экономическая открытость европейских демократических государств также делает их уязвимыми для внешнего захвата и эксплуатации, особенно в отношении стратегических секторов экономики, таких как критически важные объекты инфраструктуры. Действительно, как стратегическая практика гибридные операции умышленно планируются с целью использования открытости демократической экономики и общества, но не снижают своей эффективности в условиях постдемократии.
52

Решение проблемы в повышении устойчивости
53 Что же видят в Европе в качестве средства защиты от гибридных угроз? Ответ ЕС на этот вопрос ставит под сомнение саму проблему.
54

По мнению европейцев, противостояние гибридным угрозам – непрерывный процесс, где ключевую роль играет… повышение устойчивости на социальном, национальном и межгосударственном уровнях28. Надо однако отметить, что речь идет о не принятиии каких-то мер, либо шагов в направлении предтвращения или хотя бы снижения уровня гибридных угроз в мире. Никаких инициатив, предусматривающих активные действия  в этой области европейцы не выдвигают. Правда, для государств Старого света такая позиция не нова и даже привычна. Как следствие, модель готовности, основанная на социальном конструкте «устойчивости общества», становится все более популярной в политической работе EC. 

28. В документах Еврокомиссии (European Commission. Building resilience: The EU’s approach. Brussels, Belgium, 2016. Available at:  >>>> ) устойчивость определяется как «способность отдельного человека, домохозяйства, сообщества, страны или региона противостоять, справляться, адаптироваться и быстро оправляться от стрессов и потрясений, таких как насилие, конфликты, засуха и другие стихийные бедствия, без ущерба для долгосрочного развития».
55 Устойчивость как понятие используется в официальных европейских документах везде, где рассматриваются цели выживания и преодоления неблагоприятных событий и кризисов. В то же время точное значение и дополнительные ценностные смыслы данного понятия остаются неопределенными. Известные документы не дают ясности относительно того, как именно соотносятся понятия «устойчивость» и «гибридная угроза».
56 В этой связи в европейском дискурсе ощущается явная потребность в развитии концепции устойчивости к гибридным угрозам, особенно в смысле разграничения различных стратегических подходов к формированию устойчивости и более точного определения социальных возможностей, на которые должны опираться ответные стратегические меры. Недостаток аналитической точности препятствует пониманию, а возможно, выработке европейской и национальной политики на этом направлении29.
29. Cross Maia K. Davis. The EU Global Strategy and diplomacy // Contemporary Security Policy. 2016. Vol. 37. No. 3. P. 402–413. Available at: >>>>
57 Для разъяснения стратегической и операционной ценности устойчивости в контексте гибридного вмешательства в ЕС разработали типическую модель комплексной социальной устойчивости30. Данная модель характеризуется двумя аспектами. Во-первых, она рассматривается как основа действий в кризисной ситуации, в которой социальная устойчивость должна рассматриваться как временной процесс, состоящий из сопротивления, поддержания функциональности и адаптивного обучения. Во-вторых, как отличительная черта, пронизывающая общество. Для эффективности модели устойчивость необходимо анализировать как «вложенный» или многоступенчатый признак. Ожидается, что выводы, полученные на основе такой комплексной модели устойчивости, будут использоваться для оценки применяемых EC альтернативных стратегических способов создания устойчивости против гибридного вмешательства. При этом надо учитывать, что основная масса рассуждений в рамках европейского дискурса по данному предмету по сути своей носит гипотетический характер. Как выше показано, реализуемость гибридных угроз в условиях демократии вызывает серьезные споры и даже скепсис. С этих позиций, как представляется, следует рассматривать и применимость предлагаемых мер противодействия.
30. Hyvönen Ari-Elmeri, Juntunen Tapi. From spiritual defence to robust resilience in the Finnish comprehensive security model // Nordic Societal Security. 2020. July. Available at: >>>>
58 Комплексная социальная устойчивость к гибридным угрозам в европейских исследованиях представляется как сформированная из трех частично пересекающихся областей:
59

(1) особенности защищаемого социума (сплоченность, сознание национальной идентичности, уровень образования и пр.), увеличивающие сопротивление и непоколебимость общества, используемые для нейтрализации риска подверженности непосредственному воздействию реализуемой угрозы;

(2) ресурсы, необходимые для поддержания общей функциональности и идентичности общества при сохранении неблагоприятных условий;

(3) институциональные и социальные механизмы, не только для успешной адаптации к ситуации после исчезновения угрозы, но также и для инициации рефлекторного процесса обучения увеличению комплексной устойчивости общества в целях противостояния другим подобным сбоям в будущем31.

31. Подобный вид процессуальных моделей создания устойчивости был разработан в контексте устойчивости европейской городской среды (Rademaker, Michael et al. Making cities in conflict areas more resilient // Netherlands Institute of International Relations ‘Clingendael’, 2018).
60 Другой важный момент, который, по оценкам европейских «специалистов», необходимо было бы учитывать при рассмотрении путей противодействия гибридным угрозам, – это потребность расширения концепции социальной устойчивости за рамки традиционного понимания социальных кризисов в силу неопределенности границ сферы возникновения и применения гибридных угроз. Современные концепции социальной устойчивости разрабатывались главным образом в контексте кризисного управления. Актуализация гибридных угроз, наоборот, не должна рассматриваться как приводящая к кризису в традиционном смысле. Гибридные угрозы не имеют явно заметных пространственных и временных измерений, но они провоцируют социальные бедствия, способные привести к кризису, который имеет «длительный период развития и может продолжать ощущаться даже после того, как “горячая фаза” кризиса уже пройдена»32.
32. Boin Arjen et al. Hiding in Plain Sight: Conceptualizing the Creeping Crisis // Risk, Hazards & Crisis in Public Policy. 2020. Vol. 11. No. 2. P. 120. Available at: >>>>
61 В контексте гибридных угроз фактический потенциал угрозы не столь заметен, чтобы усилить общее осознание кризиса, особенно потому, что он относится к гибридному вмешательству, которое, как считается на Западе, нацелено на разделение, поляризацию и стимулирование социальной напряженности среди населения стран-мишеней тайным путем. Низкий уровень внимания к фактическому потенциалу угрозы и декларируемая в рамках западного либерализма фундаментальная ценность уважения к прозрачности культуры принятия решений в демократической среде подразумевают, что политика противодействия гибридным угрозам не может положиться на тот тип особых политических мер, который используется в традиционных контекстах кризисного управления.
62 Следовательно, при усилении базовых социальных структур с целью противодействия гибридным угрозам необходимо прежде всего спланировать процесс формирования устойчивости на основе комплексного подхода. Так, тактика гибридного вмешательства, основанная на дезинформации, потребует целенаправленных социальных контрмер.
63 Таким образом, важно отметить, что усиление устойчивости к гибридному вмешательству извне не может быть ни сведено до краткосрочных мер, направленных на предотвращение воздействия конкретной угрозы, ни спланировано с целью как можно быстрее вернуться к доконфликтному статус-кво. Это проистекает просто из-за затяжного характера гибридного вмешательства, когда отсутствует явное предкризисное или посткризисное состояние, к которому можно было бы вернуться. Напротив, повышение устойчивости в ответ на гибридное вмешательство должно основываться на докризисном потенциале устойчивости конкретного общества. В конечном счете это подразумевает наличие у общества достаточных способностей противостоять долгосрочным эффектам любого невоенного вмешательства. Поэтому вызывает сомнение предположение некоторых авторов о том, что повышение устойчивости само по себе усилит эффект «демократического сдерживания» потенциальных гибридных агрессоров33. И уж точно оно не сработает, если гибридное вмешательство носит внутренний характер и обусловлено постдемократическими процессами.
33. Wigell Mikael. Democratic Deterrence: How to Dissuade Hybrid Interference // The Washington Quarterly. 2021. Available at: >>>>
64

Заключение
65 Формы межгосударственных конфликтов на протяжении всей современной истории, не меняя политической сущности войны, изменялись вместе с изменениями, происходившими в обществе, в том числе под влиянием политических, технологических, экономических и информационных факторов. Однако «новое поколение войны» поставило в тупик лиц, принимающих решения на Западе, от государственных до негосударственных субъектов (НАТО, ЕС, ОБСЕ и т.д.) и вызвало обеспокоенность в международной среде из-за отсутствия адекватной типологии конфликта и средств для предотвращения и противодействия таким военным действиям. Западные эксперты назвали это проявление конфликта «гибридной войной», актуализируя некоторые теории XX века в свете проблем, возникших в наше время.
66 Вместе с тем практика показывает, что «удивленный Запад», быстро перестроившись под свои политические цели, стал использовать вновь выявленный конструкт («гибридная война») не иначе как для интерпретаций любых противоречащих интересам США и НАТО действий России, Китая, Ирана, Северной Кореи и ряда других стран34, а также прикрываемых их действиями постдемократических процессов в странах коллективного Запада.
34. Summary of the 2018 National Defense Strategy of The United States of America // Department of Defense. 2018. January 17. Available at: >>>>
67 В документах европейских правящих структур красной нитью проводится мысль, что очень важно информировать людей о существовании «гибридных угроз» и способах борьбы с ними. Однако в таких призывах просматривается более пропагандистская, нежели предвосхищающая угрозу составляющая. При этом европейские аналитики обращают внимание на необходимость выработки общих мер реагирования, основанных на знаниях35, отсутствие которых подчеркивается самим этим призывом. В настоящее время, несмотря на множество публикаций, среди научного сообщества нет единого подхода к понимаю того, что собой представляют «гибридная война» и «гибридная угроза». Трудно также привести исторический пример войны, не включающий в себя гибридный компонент.
35. Communication from the Commission to the European Parliament, the European Council, the Council, the European Economic and Social Committee and the Committee of the Regions on the EU Security Union Strategy Brussels. 2020. Julie 24. Available at: >>>>
68 Мало того, само существование проблемы определения сущности и специфических качеств «гибридной войны» сводит последнюю только к политическому конструкту, символизирующему современное межгосударственное, а подчас и внутриполитическое противоборство.
69 Вместе с тем в странах коллективного Запада предпочитают однолинейный и однонаправленный (с Востока на Запад) подход, основанный на классических парадигмах войны. Любые мероприятия России квалифицируются Западом как гибридные операции. При этом западные политики и практики в основном ассоциируют термин «гибридная война» с ненасильственными операциями по дестабилизации. По оценке Дэвида Кэттлера, помощника Генерального секретаря НАТО по разведке и безопасности, гибридные методы направлены на то, «чтобы заставить нас чувствовать себя в безопасности, затруднить нам отличение правды от лжи и подорвать наше доверие к нашим лидерам и правительствам»36.
36. Cattler David. What is NATO doing to address hybrid threats? Assistant Secretary General for Intelligence and Security. 21 Apr. 2021. Available at: >>>>
70 Гибридные угрозы как политический конструкт стали для Запада очень удобным инструментом, поскольку, ссылаясь на мнение того же помощника Генсека НАТО, «общественность менее осведомлена о других новых технологиях, таких как искусственный интеллект, дипфейк и криптовалюты, которые позволяют государственным и негосударственным субъектам более эффективно и скрытно проводить враждебную деятельность»37.
37. Ibid.
71 В этой связи, например, приписываемое России вмешательство в выборы в Соединенных Штатах в 2016 году, кибератаки России на западные институты и использование Беларусью ближневосточных беженцев в качестве оружия были также названы актами гибридной войны. Это указывает на то, что западные политики и военные, принимая решения, используют этот термин таким образом, который противоречит даже их собственным определениям, что усугубляет отсутствие концептуальной ясности в отношении «гибридной войны».
72 Видимо, политическая целесообразность выше привычной логики.

Библиография

1. Army doctrine publication ADP 3-0. July 2019. Available at: https://www.kobo.com.

2. Bilal A. Hybrid Warfare – New Threats, Complexity, and ‘Trust’ as the Antidote // NATO Review 30.11.2021 Available at: https://www.nato.int/docu/review/articles/2021/11/30/hybrid-warfare-new-threats-complexity-and-trust-as-the-antidote/index.html

3. Boin Arjen, Ekengren Magnus and Rhinard Mark. Hiding in Plain Sight: Conceptualizing the Creeping Crisis // Risk, Hazards & Crisis in Public Policy. Vol. 11, No. 2, 2020, p. 120. Available at: https://onlinelibrary.wiley.com/doi/full/10.1002/rhc3.12193.

4. Cattler David. What is NATO doing to address hybrid threats? Assistant Secretary General for Intelligence and Security 21 Apr. 2021. Available at: https://www.nato.int/cps/en/natohq/news_183004.htm?selectedLocale=en

5. Communication from the Commission to the European Parliament, the European Council, the Council, the European Economic and Social Committee and the Committee of the Regions on the EU Security Union Strategy Brussels. 2020. Julie 24. Available at: https://www.eur-lex.europa.eu/legal-content.

6. Cormac Rory and Aldrich Richard J. Grey is the new black: covert action and implausible deniability. International Affairs. 2018. 94(3). P. 477–494.

7. Countering hybrid threats: Council calls for enhanced common action // The Council of the EU. 2019. December 10. URL: https://www.consilium.europa.eu/en/press/press-releases/2019/12/10/countering-hybrid-threats-council-calls-for-enhanced-common-action.

8. Cross Maia K. Davis. The EU Global Strategy and diplomacy // Contemporary Security Policy. 2016. Vol. 37. No. 3. P. 402–413. Available at: https://www.sv.uio.no/arena/english/research/publications/2010-2020/publications-2016/cross-the-eu-global-strategy-and-diplomacy.html.

9. European Commission. Building resilience: The EU’s approach. Brussels, Belgium, 2016. Retrieved from https://ec.europa.eu/echo/files/aid/countries/factsheets/thematic/EU_building_resilience_en.pdf

10. Fleming Brian P. The Hybrid Threat Concept: Contemporary War, Military Planning and the Advent of Unrestricted Operational Art // School of Advanced Military Studies United States Army Command and General Staff College, Fort Leavenworth, Kansas, 2011. Available at: https://indianstrategicknowledgeonline.com/web/2753.pdf.

11. Giannopoulos G., Smith H., Theocharidou M. (2021) The Landscape of Hybrid Threats: A Conceptual Model // European Commission JRC and Hybrid CoE. 2021. February 5. URL: https://www.hybridcoe.fi.

12. Gintere, Sarma. Russia’s Hybrid Warfare in Georgia, Ukraine and the Baltic States. New York University /The European Response to Hybrid Threats // Latvijas intereses eiropas savieniba. 2017. No. 2. P. 11. Available at: https://politologubiedriba.lv/latvijas-intereses-eiropas-savieniba-2017

13. Glenn R. Thoughts of Hybrid Conflict // Small Wars Journal. 2009. 02 March. Available at: http://smallwarsjournal.com/mag/docs-temp/188-glen.pdf

14. Hoffman F. Conflict in the 21st Century: The Rise of Hybrid Wars // Potomac Institute for Policy Studies. 2007. December. Available at: https://potomacinstitute.org/images/stories/publications/potomac_hybridwar_0108.pdf.

15. Hoffman F. Hybrid Warfare and Challenges. Available at: https://www.semanticscholar.org/paper/Hybrid-Warfare-and-Challenges-Hoffman/e5b93b0b627509c178902874936d0fd62f643534.

16. Huovinen Petri. Hybrid warfare – Just a Twist of Compound Warfare? Views on warfare from the United States Armed Forces perspective. National Defense University. 2011. P. 7. Available at: https://www.doria.fi/bitstream/handle/10024/74215/E4081_HuovinenKPO_EUK63.pdf.

17. Hybrid Threats and their impact оn European Security (pdf.)// Estonian Academy of Security Sciences 2021. Available at: https://digiriiul.sisekaitse.ee/bitstream/handle/123456789/2837/2021%2010%20h%C3%BCbohud%20seminar%20A4-web.pdf?sequence=1&isAllowed=y

18. Hybrid Threats in the Context of European Security, Report of the international conference organized at the National Defence Institute (IDN) on 18 May 2021 under the framework of the Portuguese Presidency of the Council of the European Union. Available at: https://comum.rcaap.pt/bitstream/10400.26/37389/1/COSTARita_Hybridthreatsincontextofeuropeansecurity_ E_BriefinsPapers_Maio_2021.pdf

19. Hyvönen Ari-Elmeri, Juntunen Tapio. From spiritual defence to robust resilience in the Finnish comprehensive security model // Nordic Societal Security. 2020. July. Available at: https://www.researchgate.net/publication.

20. Keane John. Post-truth politics and why the antidote isn't simply 'fact-checking' and truth. Available at: https://theconversation.com/post-truth-politics-and-why-the-antidote-isnt-simply-fact-checking-and-truth-87364

21. Liviu Ioniţă. Physiognomy of Contemporary Conflicts. The Rise of Non-linear Approaches. P. 23. (Цит. по: Stancu, 2019.)

22. Mattis James N.; Hoffman Frank G. Future Warfare: Rise of Hybrid Wars // U.S. Naval Institute / Proceedings Magazine. Issue: November 2005. Vol. 132/11/1,233 Available at: http://milnewstbay.pbworks.com/f/MattisFourBlockWarUSNINov2005.pdf

23. McCuen J.J. “Hybrid Wars” // Military Review, ars-April 2008. Available at: http://au.af.mil/au/awc/awcgate/milreview/mccuen08marapr.pdf.

24. Mockaitis T. British Counterinsurgency in the Post-imperial Era. 1995. Available at: https://journals.lib.unb.ca/index.php/jcs/article.

25. NATO's Response to Hybrid Threats. Available at: https://www.files.ethz.ch/isn/195405/fp_24.pdf

26. Nemeth Wiliam J. Future war and Chechnya: a School case of hybrid warfare. / Naval Postgraduate Monterey, CA USA. 2002. Available at: https://core.ac.uk/download/pdf/36699567.pdf

27. Rademaker, Michael et al. Making cities in conflict areas more resilient. Netherlands Institute of International Relations ‘Clingendael’, 2018. p.8.

28. Rietjens S. A warning system for hybrid threats – is it possible? // Hybrid CoE Strategic Analysis. 2020. June. Available at: https://www.hybridcoe.fi/wp-content/uploads/2020/06/Strategic-Analysis_22_WarningSystem-1.pdf.

29. Stancu Mihai-Cristian. Hybrid Warfare and its Mfnifestations in the Crisis in Ukraine// National Defense University, USA. Available at: https://www.academia.edu/43839021/HYBRID_WARFARE_AND_ITS_MANIFESTATIONS_IN_THE_CRISIS_IN_UKRAINE?email_work_card=abstract-read-more.

30. Summary of the 2018 National Defense Strategy of The United States of America (2018) // Department of Defense. 2018. January 17. Available at: https://www.defense.gov.

31. Van Puyvelde Damien. “Hybrid War – Does it Even Exist?” // NATO Review. 2015. Available at: https://www.nato.int/docu/review/articles/2015/05/07/hybrid-war-does-it-even-exist/index.html

32. Wales Summit. Declaration Issued by the Heads of State and Government participating in the meeting of the North Atlantic Council in Wales. Available at: https://www.nato.int/cps/ru/natohq/official_texts_112964.htm

33. Wigell Mikael. Democratic Deterrence: How to Dissuade Hybrid Interference // The Washington Quarterly. 2021. Available at: https://www.tandfonline.com/doi/full/10.1080/0163660X.2021.1893027

34. Евстафьев Д.Г., Манойло А.В. Гибридные войны в контексте постглобализации // Контуры глобальных трансформаций: политика, экономика, право. Т. 14. № 4. С. 160–175. DOI: 10.23932/2542-0240-2021-14-4-10.

35. Лаут О.А., Бибарсова Г.Ш., Власенко М.А. Гибридные войны в теории общих войн. 2015. Available at: https://proxy.library.spbu.ru:2228/download/elibrary_36477717_26913125.pdf

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести