Везде
Дискурсивная артикуляция генерационного опыта как долгосрочный фактор доверия политическим институтам: постановка проблемы
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Дискурсивная артикуляция генерационного опыта как долгосрочный фактор доверия политическим институтам: постановка проблемы
Аннотация
Код статьи
S258770110023473-2-1
DOI
10.18254/S258770110023473-2
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Комаров Михаил Владимирович 
ORCID: 0000-0002-3134-1540
Должность: и.о. младшего научного сотрудника сектора истории политической философии, аспирант сектора философии российской истории
Аффилиация: Институт Философии Российской Академии Наук
Адрес: Российская Федерация, Москва
Лосич Жанна Витальевна
Должность: лаборант научно-проектного отдела научно-инновационного управления
Аффилиация: Государственный академический университет гуманитарных наук (ГАУГН)
Адрес: Российская Федерация, 119049 Москва, Мароновский переулок, д. 26
Выпуск
Том 7 № 1
Аннотация

В статье поднимается вопрос о рассмотрении исторического опыта поколений как фактора динамики доверия институтам. На основе гипотезы о темпоральной природе феномена доверия делается предположение о доминировании в его структуре дискурсивной составляющей. В статье высказывается предположение, что анализ дискурсивного измерения доверия применительно к генерационному историческому процессу позволяет расширить инструментальное, аналитическое и прикладное значение исследований доверия институтам для изучения политических процессов в целом. Изучение дискурса поколений и изменения общественного дискурса под воздействием генерационного перехода проиллюстрировано кейсами современной истории России и Испании. 

Ключевые слова
теория поколений, доверие, институциональное доверие, генерационный опыт, политическая социология, политические процессы, историческая травма
Источник финансирования
Статья подготовлена в Государственном академическом университете гуманитарных наук в рамках выполнения государственного задания Министерства науки и высшего образования Российской Федерации (проект N FZNF-2022-0009 - Проблема доверия к институтам как фактор политических процессов (122101000044-7)).
Классификатор
Получено
18.11.2022
Дата публикации
31.03.2023
Всего подписок
13
Всего просмотров
294
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
Доступ к дополнительным сервисам
Дополнительные сервисы только на эту статью
Преимущества сервисов
100 руб. / 1.0 SU
1 Изучение общественных настроений и фиксация восприятия группами населения и индивидами происходящих событий (в особенности политического характера) – эти задачи сближают политическую науку с социологической, заставляя экспертов формировать в междисциплинарном поле оптимальные методы их решения. Помимо непосредственно прикладных исследований электоральных предпочтений, производящихся в ходе избирательных кампаний и в преддверии таковых и использующих социологические методы для измерения настроений электората, для политической науки представляют особую ценность исследования доверия социальным и политическим институтам. Отражая восприятие гражданами политической системы своего государства, подобные измерения могут свидетельствовать, если опираться на положения институционализма, об эффективности или же, наоборот, неэффективности институционального дизайна как политической системы, так и модели общественных отношений в целом.
2 Вместе с тем многозначность и концептуальная многогранность понятия «доверие», которым оперируют подобные исследования, диктует потребность в подробном прояснении тех параметров доверия, которые предполагается осветить в каждом исследовании. За репрезентацией количественно-качественных данных, описывающих доверие граждан социально-политическим институтам, скрывается теоретическая концепция, нуждающаяся в конкретизации всякий раз, когда целью ставится получение валидного для дальнейшего изучения результата. В социолого-политических науках не сложилось жесткого определения доверия как социального феномена, однако большинство предлагаемых учеными определений так или иначе сходятся на описании доверия как базового допущения (не в психоаналитическом смысле), которое позволяет устранять неопределенность во временной перспективности общественных отношений. Темпоральная природа доверия, находящая свое отражение как в классическом определении Никласа Лумана1, так и в более поздних интерпретациях Петра Штомпки2 и Энтони Гидденса3, является для исследователя основополагающим свойством феномена доверия.
1. Luhmann N. Trust and Power / Trans. by Howard Davis, John Raffan and Kathryn Rooney. John Wiley & Sons, 1979. P. 10.

2. Штомка П. Доверие – основа общества / Пер. с польск. Н.В. Морозовой. М.: Логос, 2012. C. 440.

3. Гидденс Э. Последствия современности / Пер. с англ. Г.К. Ольховикова, Д.А. Кибальчича. М.: Издательская и консалтинговая группа «Праксис», 2011. C. 352.
3 В центре темпоральной природы доверия, по утверждению Лумана, находится потребность в устранении неопределенности будущего или, образно выражаясь, в приручении контингентности потенциального. Вступая в социальные отношения, индивид не обладает и не может обладать всей полнотой знания о субъекте, с которым он контактирует, о результате своего контакта с ним, о последствиях такого контакта, — это создаёт зону опытной неясности между субъектами социального отношения. Доверие, возникающее в качестве презумпции, служит как средство преодоления этой эмпирической пропасти, т.к. действие из ситуации отсутствия опытного понимания невозможно. На данном аспекте следует подробнее акцентировать внимание, потому как в понимании природы доверия проходит значимый раздел между концептуальной линией Лумана, развиваемой Петром Штомпкой, и концептуальной линией Гидденса.
4 Для первых двух феномен доверия имеет рациональную сознательную природу и обращен в будущее. По утверждению Штомпки, доверие в базовом своем понимании состоит из уверенности и реализации на практике этого убеждения в рационально понимаемом результате4. Он также отмечает, что доверие – это «понятие из области активного дискурса»5, т.е. оно носит преимущественно про-активный характер в рамках сознания субъекта. Вместе с тем, когда подобное определение доверия сталкивается с доверием к институтам, появляется проблема пассивного доверия/недоверия, которое нельзя связать с активным дискурсом, обращенным в будущее, – социальное отношение между индивидом и социальным институтом армии не обязательно возникает для того, чтобы сформировать у субъекта рациональную уверенность в армии как институте. Даже вне рамок институционального измерения, которое является фокусом данного исследования, у рационально-перспективистского понимания доверия есть свои слабые места. Их подсвечивает теоретическая линия, развиваемая подходом Гидденса, который описывает доверие как убеждение, обусловленное не только и не столько рациональной презумпцией, сколько предшествовавшим опытом субъекта6. По утверждению автора, доверие не может восприниматься как продукт рационального генезиса, как минимум в силу своей темпоральной протяженности:
4. Штомка П. Доверие – основа общества. С. 80–81.

5. Там же. С. 82.

6. Гидденс Э. Последствия современности. С. 149–150.
5 «Но бесполезно связывать понятие доверия со специфической ситуацией сознательного размышления индивидов над различными доступными им образами действий. Состояние доверия обычно длится гораздо дольше, чем предполагается в этом случае»7.
7. Там же. С. 148–149.
6 Протяженность во времени уже актуализирует проблему комплексности того убеждения, которое позволяет преодолеть зону неопределенности, предваряющую социальное взаимодействие. В той или иной степени доверие состоит из совокупности предшествовавшего опыта – Гидденс опирается на теорию идентичности Эрика Эриксона. Исходя из теории последнего, необходимое для адекватного восприятия реальности «базовое доверие» формируется в сознании субъекта (в случае исследований автора – ребенка) на основании всего предшествовавшего взаимодействия с реальностью8. Доверие в таком случае становится гарантом адекватного здорового самовосприятия индивида и его окружения, оно позволяет обозначать внутри сознания человека его положение по отношению к объектам социальной реальности. Таким образом, артикуляция такого опыта становится залогом формирования идентичности субъекта и обозначает формулу опыт – доверие – опыт – идентичность.
8. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис / Пер. с англ., общ. ред. и предисл. А.В. Толстых. 2-е изд. М.: Флинта; МПСИ; Прогресс, 2006. С. 110.
7 Исходя из этого, представляется уместным, опираясь на точку зрения Гидденса, утверждать, что доверие как феномен обуславливается не только рациональным выбором в момент социального отношения, но и предшествовавшими переживаниями, накопление и артикуляция которых не являются чисто рациональными. Дело в том, что всякий воспринятый опыт, в особенности генерационный, о котором пойдет речь в дальнейшем, не поддается постоянной рациональной рефлексии, которая обеспечивала бы его актуализацию для каждой ситуации. Более того, в большинстве ситуаций такая рационализация опыта субъекту не требуется, т.к. совокупность пережитого им формирует синхроническую систему памяти9, которая сама по себе является инструментом восприятия реальности. Память формирует «доверие самому себе», которое обеспечивает деятельность субъекта. Это обстоятельство, как предполагается, позволяет утверждать первостепенность опытной опосредованности для изучения феномена доверия.
9. Рикёр П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике / Пер. с фр., вступ. ст. и коммент. И.С. Вдовиной. М.: Академический Проект, 2008. С. 73–74.
8 Как правило, современные социолого-политические исследования, посвященные измерению доверия институтам, фокусируют свое внимание лишь на ряде формальных критериев респондентов. Безусловно, рассмотрение всех свойств анализанта в рамках даже совокупности исследовательских работ представляется затруднительным. Более того, в основание любого социологического измерения необходимо закладывать погрешность недоверия респондента социологу, процент отказов от участия в опросе и воздействие представлений о социально-конвенциональных ответах на некоторые вопросы10. С поправкой на подобные ограничения, выбор в качестве основных критериев ранжирования в рамках исследований доверия социально-политическим институтам базовых социальных ролей (пол, возраст, уровень достатка, уровень образования) выглядит оправданным. Профессиональные дискуссии о совершенствовании методов социологических опросов ведутся многие годы, и потому представляется малопродуктивным освещать все нюансы, обуславливающие методологические трудности проведения опросов, тем более связанных с таким сложным комплексным явлением, как доверие в его социально-политическом значении.
10. Ноэль-Нойманн Э. Общественное мнение. Открытие спирали молчания. М.: Прогресс-Академия, 1996. С. 242.
9 Однако в рамках данной статьи предполагается вынести на обсуждение оптику исследования, которая будет использовать стандартное возрастное ранжирование респондентов как основание для анализа генерационного опыта, или исторического опыта поколений. Предполагается, что динамика доверия институтам в разных генерационных стратах обуславливается не только свойственным им (или таргетированным им) дискурсом, но и долгосрочным воздействием накопленного социально-политического исторического опыта. Такая оптика позволит трактовать ответы респондентов об уровне доверия или недоверия институтам, не прибегая к дополнительному усложнению социологического опроса и допущению формирующих вопросов (учитывая, что доверие, как было упомянуто, не является исключительно рациональным феноменом). Более того, имея возможность соотнесения реакций респондентов с историческим опытом их генерации, исследователь может отмечать расхождения и несоответствия между генерационным уровнем доверия и индивидуальным, генерационным и групповым, генерационным и стратическим. Это позволит сделать исследования доверия социальным институтам более конкретными, а также, следует отметить, повысит их прикладную значимость. В частности, как представляется, для таких расхождений будет уместно проводить корреляцию со знаковыми политическими событиями или результатами политических процессов, происходящих в рамках того политического сообщества, в котором проводится исследование.
10 Важно отметить, что подобное рассмотрение не равнозначно демографической категоризации респондентов. Акцент на поколении предполагает установление привязки анализируемой группы к отражающемуся в дискурсе пространству темпорального исторического переживания. Генерация включается в пространство трансгенерационной передачи опыта, а также дискурсивное напряжение между различными поколениями, выражающее течение естественного времени11. Формулируя собственную теорию поколений, Карл Мангейм утверждал необходимость равного рассмотрения генераций наравне классовыми и иными социальными группами, т.к. общее положение в социальном и историческом процессе наделяют представителей одного поколения таким же специфическим диапазоном потенциального опыта, что и иные группы12.
11. Koselleck R. Begriffsgeschichten. Studien zur Semantikund Pragmatik der politischen und sozialen Sprache. Frankfurt a/M.: Suhrkamp, 2006. S. 34.

12. Mannheim K. The Problem of Generations / In P. Kecskemeti (ed.). Essays on the Sociology of Knowledge. London: Routledge and Kegan Paul, 1952. P. 293.
11 Формирование генерационного опыта представляет собой специфический процесс, который включает в себя как трансгенерационную преемственность, так и самостоятельное накопление впечатлений индивидами в сознательном возрасте. Также на формирование генерационного опыта влияет специфическое дискурсивное пространство, свойственное поколенческим стратам. В данном случае речь идет о формировании специфического квазиязыка, особого вокабуляра, связанного с современными периоду идентификации поколения культурными единицами, социальными и политическими явлениями. Это явление отмечается многими социолингвистами, в частности Пенелопой Эккерт, которая отдельно проблематизирует возрастное разделение языковых изменений не только в делении «взрослые-дети», но в градации поколенческих страт13.
13. Eckert P. Age as a Sociolinguistic Variable // The Handbook of Sociolinguistics. Coulmas, Florian (ed.). Blackwell Publishing, 1998. Wiley Online Library. [Электронный ресурс]. URL: >>>> (дата обращения: 30.10.2022).
12 Как отмечал Райнхардт Козеллек, даже сосуществующие одновременно поколения, в силу дискурсивных и иных причин, не могут не различаться по характеру воспринимаемого и проживаемого опыта14. Специфическая конфигурация эмпирического и дискурсивно воспринятого знания каждой генерации формирует, согласно утверждению Дэниэла Суслака, специфическую «семиотическую модальность», которая изменяет восприятие и артикуляцию пережитого опыта15. При этом следует учитывать тот факт, что помимо поколенческой обусловленности (которая не является идентификационной категорией для субъекта, а скорее отражает его социальное положение по умолчанию) существуют также иные социальные среды, в рамках которых индивид проживает и воспринимает современное ему бытие. Таким образом, исследуя восприятия респондентами институтов или иных объектов исследования, не следует абсолютизировать влияние генерационного опыта. Более того, представляется уместным предварительно обозначить, что всякая генерация как умозрительная категория будет, так или иначе, при более внимательном рассмотрении представляться как неоднородная по своим воззрениям масса. Однако эта неоднородность скорее касается частных случаев, отдельных групп внутри поколений, так как социально-политический исторический контекст для локализованных в одном социально-политическом дискурсивном пространстве людей будет одинаков или максимально схож.
14. Буллер А. Следы и слои времени (со статьями Райнхарта Козеллека). М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2022. С. 187.

15. Suslak D.F. The sociolinguistic problem of generations // Language & Communication. 2009. Vol. 29. Issue 3. P. 202.
13 Вместе с тем следует отдельно прояснить взаимоотношение концепций «исторического опыта» и «генерационного опыта» в данном аспекте. Предполагая вводить в исследования доверия институтам концепцию поколенчески обусловленного опыта, не уводит ли исследователь практическое социолого-политическое исследование в область философского изыскания? Данный вопрос уместно возникает при попытке конкретизировать критерии выявления специфической смысловой нагрузки, которая должна связываться респондентами разных возрастных групп с теми или иными институтами. Для того чтобы устранить неясность в данном вопросе и перейти к разбору практических примеров, представляется уместным обозначить сущность генерационного опыта. Поколенческий опыт представляет собой частный случай исторического опыта, отраженного в локализованном в рамках возрастной страты дискурсе и существующего в разделяемой субъектами темпоральности (в отличие от исторического опыта per se, который может находиться за пределами воспринимаемого субъектом времени).
14 Как было упомянуто ранее, генерационный опыт включает в себя как активно воспринимаемую часть, связанную с совокупностью впечатлений от сознательного проживания индивидами тех или иных социально-политических событий, так и пассивно воспринимаемую трансгенерационную часть, которая усваивается от предшествующих поколений. Пассивная часть генерационного опыта закладывается в процессе взросления представителей страты и в той или иной степени ложится в базу первичной исторической идентификации ее представителей. Основным институтом трансгенерационной трансляции является семья, где опыт в рамках формирования групповой памяти16 выражается в локальном дискурсе, который становится основой групповой исторической идентичности17, однако в масштабах страты такая трансляция происходит посредством доминирующего дискурса. В рамках данного исследования представляет интерес именно та часть пассивного генерационного опыта, которая формируется в результате активного рефлексивного проживания представителями поколения тех или иных исторических событий, которые могут повлиять на восприятие институтов. Однако имеет смысл отдельно упомянуть явление в рамках трансгенерационной передачи, которое актуально для обеих частей генерационного опыта и которое частично объясняет воспроизводство установок доверия/недоверия отдельным институтам среди нескольких поколений. Речь идет о дискурсивной травме, которая может проявляться как на уровне семейных групп, так и на уровне целого общества.
16. Тарабрина Н.В. Феномен межпоколенческой передачи психической травмы (по материалам зарубежной литературы) // Консультативная психология и психотерапия. 2013. № 3 (78). С. 104–105.

17. Линченко А.А. Как история становится семейной? Образы прошлого и исторические события в пространстве семейной памяти // Наука и образование: новое время. Научно-методический журнал. 2019. № 2 (15). С. 4.
15 Дискурсивная травма – это своеобразное выпадение каких-либо высказываний из дискурса, которое происходит не само собой (отсутствуют данные об объекте, нет свидетелей происшествия и т.д.), а которое связано с намеренным сокрытием какого-то переживания, своего рода изъятием его из обсуждения. Не имея возможности вербализовать и символизировать «вырванный» из дискурса опыт, субъект лишается возможности артикулировать оный, и таким образом формируется травма18. По замечанию Марии Яссы, формирующиеся таким образом «лакуны» не вытесняются из индивидуального, группового или общественного сознания – наоборот, такие места повествования, не поддающиеся рефлексии, занимают свою нишу в воспроизводящемся дискурсе19.
18. Торок М. Французская психоаналитическая школа / Под ред. А. Жибо, А. В. Россохина. СПб.: Питер, 2005. С. 327–329.

19. Yassa М., Abraham Т., Torok М. Тhe inner crypt // The Scandinavian Psychoanalytic Review. 2002. 25:2. P. 87.
16 Как и в случае семейной группы, в которой дискурсивная травма передается из поколения в поколения, становится частью процесса идентификации, пока не будет ре-вербализована и ре-идентифицирована20, дискурсивные травмы передаются сквозь поколения внутри политического сообщества. Исследователи данного вопроса также отмечают, что в рамках первых трех поколений заметна даже устойчивая воспроизводимость типов переживания травмы, после чего определение травмирующего опыта становится затруднительным или стратегии переживания его нивелируются идентификационной абсорбцией. Важным фактором создания, воспроизведения или, наоборот, избавления от травмы в случае целых поколений является формирование господствующего в политическом пространстве дискурса. Он может стать как причиной ее формирования, ассоциированной с доверием институтам, так и инструментом ее ликвидации.
20. Тарабрина Н.В. Феномен межпоколенческой передачи психической травмы (по материалам зарубежной литературы). С. 112.
17 Безусловно, не всякий генерационный опыт, соотнесенный с политическими и социальными историческими событиями, следует рассматривать как травму. Однако более-менее фиксированное отношение к ним, выражающееся и фиксирующееся в поколенческом дискурсе, в ассоциативных и интертекстуальных связях, которое уже фиксируется социологическим инструментарием, представляется уместным трактовать в категориях генерационного опыта. И, как следствие, использовать эти трактовки для выявления долгосрочных факторов динамики доверия социально-политическим институтам.
18 В свете вышеизложенного, необходимо привести два практических примера, дающих представление о важности генерационного опыта в вопросе изучения как политических процессов в целом, так и доверия институтов в частности. В качестве иллюстративного кейса в данной статье выбраны эволюция восприятия режима Франко в Испании и ее влияние на процесс становления демократии в стране, а также восприятие возрастными группами периода «девяностых» в Российской Федерации.
19 Продолжительные периоды политических потрясений, связанные с революцией, гражданской войной или диктатурой, запечатлеваются не только в культуре, но прежде всего в дискурсах поколений, которые становятся современниками таковых или наследуют современникам. Политическая история Испании XX века демонстрирует несколько внушительных кейсов, достойных рассмотрения в русле предлагаемой методики анализа, однако наиболее валидным представляется уделить внимание влиянию «франкистского опыта» на политические процессы в стране. Длившаяся тридцать девять лет личная диктатура Франциско Франко закончилась со смертью автократа и поставила перед испанским обществом вопрос о необходимости политической реорганизации21. Обладая опытом гражданской войны, ставшей для Испании крупнейшей трагедией XX века, политические силы страны (как легальные в годы Франко правые, так и бывшие вне закона в то же время левые) пришли к консенсуальному решению, которое получило название «Пакта забвения». Направление доминирующего социально-политического дискурса было выбрано в сторону избегания обсуждения диктатуры. К тому моменту основные возрастные страты уже имели травмирующий опыт или гражданской войны, или жизни в репрессивном государстве, или вынужденной политической эмиграции (в рамках отдельных групп). Таким образом, негласный запрет на обсуждение трагедии франкистского режима подкрепил «выпадающий опыт» в сознании испанцев. В то же время, т.к. большинство молодых и зрелых испанцев не застали политических (и части социальных) институтов Второй Испанской республики, их генерационный опыт не был отягощен ни позитивным, ни негативным восприятием демократических институтов. Таким образом, основным фактором доверия/недоверия новым институтам для них являлось приобретаемое в процессе становления демократической институциональной модели отношение. Однако уже у последующих поколений (в частности, тех, что застали период перехода от диктатуры к парламентской демократической монархии) отмечается иное восприятие этого периода22. Воспитанные в демократизирующемся обществе, эти поколения начали перенаправлять общественный дискурс, активно полагаясь на институты демократического общества (электоральная агитация, свобода печати, свобода демонстраций и т.д.), результатом чего стало расшатывание консенсуса вокруг дискурсивного избегания «франкистской трагедии». Более того, подобный процесс наблюдается не только в идеологическом измерении левых и центристских сил (что позволяло бы списать это изменение на идеологическое противоборство), но и в среде правых наследников франкизма23.
21. Прохоренко И.Л. «Войны памяти» в разделенных обществах: испанский случай // Ибероамериканские тетради. 2021. 9 (3). С. 71.

22. Там же. С. 72.

23. Василенко Ю.В. Трансформации политической идеологии франкизма в современной Испании // Антиномии. 2022. Т. 22 (1). С. 100–101.
20 Возобновление дискуссии вокруг фигуры Франко, актуализированное перезахоронением останков диктатора в 2019 году, показало нарастающую готовность испанцев дискутировать о некогда сокрытой трагедии франкистской диктатуры. Более того, как показывают социологические данные, идеологический дискурсивный запал демократизации, который позволил первым поколениям демократической Испании поддержать процесс демократизации, иссяк. Поколения, готовые к общественной дискуссии вокруг фигуры Франко (пусть все еще крайне поляризованной), также приобрели опыт взаимодействия с демократическими институтами, и он побуждает испанцев к представлению о необходимости серьезных реформ в политической системе страны24. Это позволяет утверждать, что динамика доверия к действующим политическим институтам испанского государства имеет тенденцию к устойчивому снижению. Таким образом, дискурсивная травма испанского общества, возникшая вокруг осмысления диктатуры Франко, перестает оказывать свое влияние на восприятие институтов. Однако параллельно этому она переходит в иные измерения дискурса, а ее место занимают практики, сформировавшиеся за годы существования демократической Испании.
24. Citizens in Advanced Economies Want Significant Changes to Their Political Systems. [Электронный ресурс]. URL: >>>> (дата обращения: 30.10.2022).
21 Приближаясь к завершению данной статьи, представляется уместным описать кейс, связанный не столько с травмой поколенческого дискурса, сколько с восприятием исторической эпохи, которая играет большую нарративную роль в современной России и которая показательно иллюстрирует разницу в генерационном опыте и восприятии институтов. Речь идет, как ранее было указано, о восприятии событий 1990-х годов – первого постсоветского десятилетия, рефлексия над которым еще не завершена, но уже сейчас оказывает влияние на динамику доверия политическим институтам.
22 Опрос, проведенный в 2020 году социологической службой «Левада-центр», демонстрирует фиксируемый разброс в оценках «девяностых» среди трех возрастных групп: 18–36, 37–59, 60+25. Несмотря на то, что такое ранжирование не удовлетворяет требованию исследователя об оценке генерационного опыта (в каждую группу попадают минимум по два поколения), оно интересно тем, что обозначает две группы, которые имели опыт непосредственного сознательного переживания этой эпохи, и одну или пограничную, или вовсе не имевшую опыта переживания 1990-х. Следует отметить, что разброс между ответами респондентов не разителен, что, во-первых, можно объяснить смягчающим воздействием трансгенерационной передачи, во-вторых, относительной «свежестью» эпохи и, в-третьих, доминирующим дискурсом, навязывающим негативное отношение к данному периоду26.
25. Восприятие «девяностых». [Электронный ресурс]. URL: >>>> (дата обращения: 30.10.2022).

26. «Лихие девяностые» и общественное восприятие. [Электронный ресурс]. URL: >>>> (дата обращения: 30.10.2022).
23 Среди представителей старшей возрастной группы количество негативных оценок различных аспектов жизни в «девяностых» преобладает, что в целом характеризует их неприятие данного периода. Респонденты этой страты воспринимают современное положение как более приемлемое, но их ответы также демонстрируют соотнесение 1990-х годов с предшествовавшей советской эпохой (о чем говорят результаты ответов на открытые вопросы о негативных аспектах «девяностых»)27. Фокус на соотнесении с советским прошлым для этой страты важен тем, что их восприятие как ситуации в стране, так и институтов, возникших после распада СССР, обусловлено опытом жизни в абсолютно иной институциональной системе. Политический плюрализм, пришедший на смену авторитарной однопартийности, и вовлекший бывшее тогда «в авангарде» социальных сил поколение (представителям которого на момент опроса уже минимум 60 лет), постфактум оставил негативное впечатление у старшей возрастной группы. Первичный недемократический опыт этих генераций в сопоставлении с куда более инертным, чем в «девяностые», политическим пространством России двухтысячных, формирует в их восприятии более выраженное недоверие к институтам28, сформированным в 1990-х и бывшим в центре общественно-политического дискурса. Вместе с тем большим доверием в данной возрастной категории пользуются институты, «стоявшие в отдалении» в первое десятилетие постсоветской России: армия, президент, ФСБ и церковь29. При этом следует оговориться, что рост доверия к институту президентства уместнее воспринимать как проекцию доверия к личности президента.
27. Опрос по репрезентативной выборке населения России. [Электронный ресурс]. URL: >>>> (дата обращения: 30.10.2022).

28. Доверие институтам. [Электронный ресурс]. URL: >>>> (дата обращения: 30.10.2022).

29. Аникин Д.А. Точка (не)возврата: распад СССР и становление новой России в мемориальном дискурсе РПЦ // Tempus et Memori. 2021. Т. 2. № 3. С. 31. DOI 10.15826/tetm.2021.3.020
24 Среди средней возрастной группы преобладает менее резкое восприятие «девяностых», что объясняется меньшим количеством у данных генераций опыта вовлеченности во взаимодействие с советской институциональной системой. Реакцию этих генераций можно описать скорее как «прагматическую», что связано с совпадением эпохи 1990-х для них с выходом в самостоятельную жизнь. Поэтому в их ответах преобладает восприятие проблем периода в экономическом ключе. Вместе с тем, т.к. «девяностые» совпали для этих генераций и с периодом начала политической активности, нестабильность и политические противостояния в парламенте сформировали в восприятии генерации триггер недоверия к парламентским институтам в России. Однако имеет смысл предположить, ввиду малочисленности конкретизирующих данных, и контргипотезу: инертность политической борьбы в рамках Государственной думы, к которой представители этих генераций испытывают недоверие, связана именно с привычкой отождествлять парламент с местом для реальных дискуссий и противоборств.
25 Младшая возрастная группа, присутствующая в рассматриваемом исследовании, в большей или меньшей степени не имеет опыта проживания «девяностых». В этой связи, их восприятие эпохи сформировано или под воздействием трансгенерационной передачи опыта в рамках семьи, или частичным восприятием доминирующего дискурса, или восприятием эпохи посредством принятия исторического нарратива. Отстраненность этих поколений от данных переживаний демонстрируется в большом количестве затрудняющихся ответить среди представителей группы30. Также именно среди этой категории респондентов наиболее высокий уровень фиксируемого одобрения 1990-х годов и их вклада в историю России. Для данных генераций опыт «девяностых» не стал фактором, опосредующим их доверие политическим институтам, т.к. их политическая жизнь началась уже в XXI веке.
30. Опрос по репрезентативной выборке населения России. [Электронный ресурс]. URL: >>>> (дата обращения: 30.10.2022).
26

В завершение статьи резюмируем основные положения, представляющие потенциально новую оптику исследования проблемы институционального доверия. Так как доверие носит протяженный во времени характер и основывается на предшествующем опыте социального взаимодействия, имеет смысл обращать исследовательскую оптику на историческое измерение доверия. Для того чтобы не абсолютизировать фактор прошлого в формировании отношения к настоящему, необходимо сохранять акцент на дискурсивной природе артикуляции пережитого поколенческими стратами. Использование генераций в качестве объектов изучения в данном контексте позволяет ориентироваться не только на социологические опросы, но также на исследование лингвистических практик, сленга, исторического развития политического процесса и институтов внутри политического сообщества. А также прогнозировать возможную динамику доверия институтам с учетом долгосрочных факторов, лежащих в генерационном опыте поколений, и изучать отклонения в ней как маркер воздействия более значимых или неучтенных факторов.

Библиография

1. Аникин Д.А. Точка (не)возврата: распад СССР и становление новой России в мемориальном дискурсе РПЦ // Tempus et Memori. 2021. Т. 2. № 3. С. 27–35.

2. Буллер А. Следы и слои времени (со статьями Райнхарта Козеллека). М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2022. С. 208.

3. Василенко Ю.В. Трансформации политической идеологии франкизма в современной Испании // Антиномии. 2022. Т. 22 (1). С. 91–108.

4. Гидденс Э. Последствия современности / Пер. с англ. Г.К. Ольховикова, Д.А. Кибальчича. М.: Издательская и консалтинговая группа «Праксис», 2011. С. 352.

5. Линченко А.А., Полякова И.П. Как история становится семейной? Образы прошлого и исторические события в пространстве семейной памяти // Наука и образование: новое время. Научно-методический журнал. 2019. № 2 (15). С. 14–17.

6. Ноэль-Нойманн Э. Общественное мнение. Открытие спирали молчания. М.: Прогресс-Академия, 1996. С. 352.

7. Прохоренко И.Л. «Войны памяти» в разделенных обществах: испанский случай // Ибероамериканские тетради. 2021. № 9 (3). С. 67–78.

8. Рикёр П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике / Пер. с фр., вступ. ст. и коммент. И.С. Вдовиной. М.: Академический Проект, 2008. С. 73–74.

9. Тарабрина Н.В. Феномен межпоколенческой передачи психической травмы (по материалам зарубежной литературы) // Консультативная психология и психотерапия. 2013. № 3 (78). С. 96–119.

10. Торок М. Французская психоаналитическая школа / Под ред. А. Жибо, А. В. Россохина. СПб.: Питер, 2005. С. 576.

11. Штомка П. Доверие – основа общества / Пер. с польск. Н.В. Морозовой. М.: Логос, 2012. С. 440.

12. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис / Пер. с англ., общ. ред. и предисл. А.В. Толстых. 2-е изд. М.: Флинта; МПСИ; Прогресс, 2006. С. 344.

13. Восприятие «девяностых». [Электронный ресурс]. URL: https://www.levada.ru/2020/04/06/vospriyatie-devyanostyh/ (дата обращения: 30.10.2022).

14. Доверие институтам. [Электронный ресурс]. URL: https://www.levada.ru/2020/09/21/doverie-institutam/ (дата обращения: 30.10.2022).

15. «Лихие девяностые» и общественное восприятие. [Электронный ресурс]. URL: https://indicator.ru/humanitarian-science/likhie-devyanostye-i-obshestvennoe-vospriyatie.htm (дата обращения: 30.10.2022).

16. Опрос по репрезентативной выборке населения России. [Электронный ресурс]. URL: https://www.levada.ru/cp/wp-content/uploads/2020/04/Devyanostye_Tablichnye-raspredeleniya.pdf (дата обращения: 30.10.2022).

17. Citizens in Advanced Economies Want Significant Changes to Their Political Systems. [Электронный ресурс]. URL: https://www.pewresearch.org/GLOBAL/2021/10/21/CITIZENS-IN-ADVANCED-ECONOMIES-WANT-SIGNIFICANT-CHANGES-TO-THEIR-POLITICAL-SYSTEMS/ (дата обращения: 30.10.2022).

18. Eckert P. Age as a Sociolinguistic Variable // The Handbook of Sociolinguistics. Coulmas, Florian (ed). Blackwell Publishing, 1998. Wiley Online Library. [Электронный ресурс]. URL: https://onlinelibrary.wiley.com/doi/epdf/10.1002/9781405166256.ch9 (дата обращения: 30.10.2022).

19. Koselleck R. Begriffsgeschichten. Studien zur Semantikund Pragmatik der politischen und sozialen Sprache. Frankfurt a/M.: Suhrkamp, 2006. S. 560.

20. Luhmann N. Trust and Power / Trans. by Howard Davis, John Raffan and Kathryn Rooney. John Wiley & Sons, 1979. P. 235.

21. Mannheim K. The Problem of Generations / In P. Kecskemeti (ed.). Essays on the Sociology of Knowledge. London: Routledge and Kegan Paul, 1952. P. 276–320.

22. Suslak D.F. The sociolinguistic problem of generations // Language & Communication. 2009. Vol. 29. Issue 3. P. 199–209.

23. Yassa M., Abraham N., Torok М. The inner crypt // The Scandinavian Psychoanalytic Review. 2002. № 25:2.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести