Везде
Город как палимпсест: феномен «пустых мест» в городской среде
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Город как палимпсест: феномен «пустых мест» в городской среде
Аннотация
Код статьи
S258770110022905-7-1
DOI
10.18254/S258770110022905-7
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Шарова Вероника Леонтьевна 
ORCID: 0000-0002-7405-2992
Должность: научный сотрудник сектора философии российской истории
Аффилиация: Институт философии РАН
Адрес: Российская Федерация, 109240 Москва, ул. Гончарная, д. 12, стр. 1
Выпуск
Том 6 № 3
Аннотация

В статье предпринята попытка в феноменологической оптике проанализировать явление «пустых мест» в городе как специфически организованном пространстве жизни человека. В междисциплинарном духе, на стыке теоретической урбанистики, исследований памяти и политической философии рассмотрено соотношение пространства, места и пустоты в городской среде. Отталкиваясь от концепций Зиммеля, Хайдеггера, Башляра и др., автор приходит к выводу, что город представляет собой род «палимпсеста», память о котором возникает под воздействием не только тех элементов среды, которые существуют в актуальном визуальном опыте повседневности, но и тех, что остаются лишь в формате «руин» или «призраков», обладающих при этом существенным символическим содержанием в контексте повседневного городского ландшафта – в том числе, ландшафта постсоциалистического города.

Ключевые слова
философская урбанистика, феноменология архитектуры, постсоциалистический город, пространства памяти, пространство и место, не-места, руина, призрак, жуткое, memogination, память-воображение
Классификатор
Получено
15.07.2022
Дата публикации
31.10.2022
Всего подписок
10
Всего просмотров
597
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
Доступ к дополнительным сервисам
Дополнительные сервисы только на эту статью
Преимущества сервисов
100 руб. / 1.0 SU
1

                                                                          Свято место пусто не бывает

                                                                                      (Русская пословица)                  
2

Теперь так мало греков в Ленинграде,

что мы сломали Греческую церковь,

дабы построить на свободном месте

концертный зал. В такой архитектуре

есть что-то безнадежное.

(И.А. Бродский. Остановка в пустыне. 1966)
3

Как отмечалось в предыдущей статье, посвященной практикам коммеморации в постсоциалистическом городе, для понимания механизмов динамики восприятия и идентичности такого города есть смысл обратиться к вопросу о соотношении присутствующего и отсутствующего в визуальном опыте повседневности1. Мы будем работать с понятиями территории, пространства, присутствия, пустоты; начать же, на наш взгляд, стоит с феномена места как такового.

1. Шарова В.Л. Постсоциалистический город: визуальный опыт повседневности как фактор нациестроительства // Полилог/Polylogos, 2022, № 1, том 6. [Электронный ресурс]. URL: >>>>
4 Наше внимание сосредоточено на современных сюжетах; при этом сложно игнорировать тот факт, что категория места – одна из старейших, исследованных в контексте философского знания: «существует оно или нет, и как существует, и что оно такое» – этими вопросами относительно места (ho topos), задаётся Аристотель в «Физике»2. Отсылая к строкам Гесиода:
2. Аристотель. Физика // Философы Греции. Основы основ: логика, физика, этика / сост. В. Шкода. М.: Эксмо-Пресс, Харьков: Фолио, 1999. С. 651
5

 Прежде всего возник Хаос, а уж затем

 Гея широкогрудая…
6 Аристотель приходит к выводу, что «место представляет собой нечто наряду с телами и что всякое чувственно-воспринимаемое тело находится в [каком-либо] месте… если место существует, трудно решить, что оно такое – масса ли тела или какая-нибудь иная природа, ибо прежде всего надо установить его род. Оно имеет три измерения: длину, ширину и глубину, [т. е. те самые измерения], которыми определяется всякое тело…»3 Эти позитивные характеристики места всё же не снимают, следуя аристотелевской логике, условного наклонения («если место существует» (курсив мой – В.Ш.)) в размышлениях об устройстве пространства, и те же сомнения распространяются на противопоставленную месту пустоту. «Пустота действительно кажется местом, в котором ничего нет»4. Эта кажимость нам понадобится в дальнейшем. Релевантной для подобных размышлений представляется феноменологическая оптика: ею мы стартуем, но не ограничимся.
3. Там же. С. 652-653

4. Там же. С. 664
7 В своей ранней (1922 год) работе «Феноменологические интерпретации Аристотеля» Хайдеггер упоминает местопребывание (Aufenthalt) в качестве необходимого этапа становления «бытия-в-мире»5. Категория пространства выступает необходимым условием «встречи с миром» (как отмечает в связи с этим Н. Ищенко, у Хайдеггера понятие пространства выступает «способом конституирования бытия»6). Визуальный опыт обретает черты экзистенциального переживания: Хайдеггер, далее интерпретируя Аристотеля, использует понятие «обзорное усмотрение» (die Umsicht) для описания «определенности предметных связей мира в отношении их облика»7. Обзорное усмотрение, по мысли философа, выступает как способ или механизм прочтения мира, а именно: «поставляет жизни ее мир как истолкованный согласно тем аспектам, в которых мир встречается и ожидается как предмет озабочения (Besorgnisgegenstand), в которых мир поставлен в качестве ряда задач, и в которых к нему прибегают как к убежищу (Zuflucht)»8.
5. Хайдеггер М. Феноменологические интерпретации Аристотеля / пер. с нем., предисл., послесл., словари терминов Н.А. Артеменко. СПб.: Издательский Центр «Гуманитарная Академия», 2012. С. 60-61

6. Ищенко Н.И. Понимание пространства присутствия М. Хайдеггером: к онтологии выразительности // Артикульт. 2011. №3. С. 1-12

7. Хайдеггер М. Феноменологические интерпретации Аристотеля / пер. с нем., предисл., послесл., словари терминов Н.А. Артеменко. СПб.: Издательский Центр «Гуманитарная Академия», 2012. С. 60-61, 196.

8. Там же. С. 62
8 Истолкование/убежище; если не рядоположенность, то рядом-положенность этих понятий, как представляется, даёт нам дополнительный угол зрения в контексте размышлений об устройстве обитаемого пространства. Как из него, изначально неограниченного, выхватывается место жизни и обозревается/прочитывается как таковое? В хайдеггеровском тезаурусе понятие захват места жизни (die Standnahme des Lebens)9 встраивается в этот смысловой ряд.
9. Там же. С. 194
9 О соотношении места, пространства и жительствования (Wohnen)10 Хайдеггер продолжает размышлять в эссе «Строительство жительствование мышление», написанном уже в 1954 году (на основе доклада 1951 года, прочитанного для аудитории, преимущественно состоящей из архитекторов – на симпозиуме «Человек и пространство» в Дармштадте). Спустя долгое время философ возвращается к сюжетам и образам, лёгшим в основу «феноменологии архитектуры», как её обозначает Кристиан Норберг-Шульц, один из главных представителей этого направления в ХХ веке11. В подобном ключе Хайдеггер рассматривает феномен строительства: не с «точки зрения архитектурного мастерства или инженерного искусства». Строительство должно быть возвращено «обратно в область, к которой принадлежит все, что есть»12.
10. Перевод хайдеггеровского понятия Wohnen как «жительствование» предлагает переводчица эссе, Д. Колесникова, «так как оно наиболее полно отражает процесс повседневного бытия в мире, в области обыденного». См.: Хайдеггер М. Строительство жительствование мышление // Журнал Фронтирных Исследований. 2020. №1 (17). С. 157-173.

11. См., например: Norberg-Schulz C. Phenomenon of Place // Architectural Association Quarterly. 1976. № 4. P. 3-10 / О феномене, структуре и духе места у К.Норберг-Шульца [Электронный ресурс] >>>> (дата обращения 10.09.2022)

12. Там же.
10 Всё, что есть, соответственно – присутствует в месте жизни, или, в данном случае, «“на земле” уже означает “под небом”. И то, и другое означает также совместность “пребывания перед божественным” и включает “принадлежность друг к другу”… Земля, служащая носительница, цветущая подательница плодов, раскинувшаяся в камнях и потоках, плодящая всходы и зверье», почти с аристотелевской интонацией уточняет Хайдеггер.
11 Нас же по-прежнему больше интересует то, чего нет в этом пространстве, определенном для жизни.
12 Отправной точкой наших рассуждений является следующее предположение: обитаемая среда вообще и городская среда в частности – это текст; текст, который может быть прочитан отчетливо или сбивчиво, плавно или по слогам, он может быть интерпретирован, переведен, расшифрован, заучен или забыт. В городе мы наблюдаем вымаранные из текста строки – пустые места, прирастающие новым содержанием, которое может коррелировать с предыдущим, противоречить ему или находиться с ним в каком-либо ином соотношении. Город – это палимпсест.
13 Башляр пишет: «... с принятой нами точки зрения философии литературы, философии поэзии, есть смысл в таких выражениях, как «запись комнаты», «прочтение комнаты», «прочтение дома». Едва открыв стихотворение, почти сразу, с первых же слов читатель, «прочитывающий комнату», прерывает чтение и погружается в размышления о каком-то прежнем жилище»13. Этот образ считываемого пространства мы проецируем на предмет наших размышлений. Есть ли возможность восстановить подлинный текст? И что, при обнаружении такой возможности, считать критериями подлинности?
13. Башляр Г. Избранное: Поэтика пространства / пер. с франц. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2004. С. 32-33
14 Подобные вопросы уводят нас в плоскость исследований памяти: учитывая то впечатляющее методологическое разнообразие, которое существует в настоящее время в науке в отношении memory studies, мы, со своей стороны, полагаем, что опыт философско-литературного исследования задает угол зрения, перспективный для дальнейших размышлений14. Мы предлагаем использовать в этом отношении оригинальное понятие memogination, которое, на наш взгляд, достаточно удачно совмещает в себе смыслы «памяти/memory» и «воображения/imagination» не ради компактности формулировки, а с целью того, чтобы подчеркнуть, что два этих механизма освоения жизненного мира и присутствия человека в нем совмещаются в пространстве символического, рождая новые образы и смыслы, особым способом воспроизводящие реальность прошлого в настоящем. Это и есть, в частности, та поэтика пространства, которую описывает Башляр: «Каждый мог бы рассказать о своих дорогах, перекрестках, скамейках. Каждый должен составить кадастр утраченных ландшафтов... Так мы храним в себе мир чертежей нашей жизни. От них не требуется особой точности. Они должны лишь соответствовать по тональности характеру нашего внутреннего пространства»15.
14. В частности, подобные попытки ранее были предприняты автором в ходе осмысления темы пространства в творчестве И.А. Бунина: а именно, в его прозе, созданной в эмиграции и посвященной воспоминаниям писателя-философа о России. См.: Шарова В.Л. Философское осмысление пространства в прозе И.А. Бунина // Философские науки. 2020. Т. 63. № 6. С. 133-145. DOI: 10.30727/0235-1188-2020-63-6-133-145

15. Башляр Г. Избранное: Поэтика пространства / пер. с франц. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2004. С. 32-33
15 Предположим, что утраченный ландшафт – лишь один из вариантов пустотности в обитаемой среде; например, пустота разрушенного места: руина. Далее рассмотрим также, что собою представляют пустое утопии и пустое после катастрофы с учетом социально-политических аспектов таких ландшафтов – в частности, в постсоциалистическом городе.
16 Зиммель, обращаясь к феномену руины, приходит к выводу, что это, по сути, промежуточное состояние между заполненным местом и местом пустым: особое состояние объекта, символизирующее дисбаланс между материальным и духовным, между формой и идеей: «равновесие между механической, тяжелой, пассивно противодействующей давлению материей и формирующей, направляющей ввысь духовностью нарушается в то мгновение, когда строение разрушается»16. Предположим следующее: в руине, как и в том, что предшествовало ей (и подверглось разрушению), в определенном соотношении присутствуют три основания жизни человека в среде: природное, техническое, социальное; по Зиммелю, в этом случае «силы природы начинают господствовать над созданием рук человеческих: равенство между природой и духом, которое воплотилось в строении, сдвигается в пользу природы»17.
16. Зиммель Г. Руина // Зиммель Г. Избранное. Т. 2. / пер. с нем. М.И. Левиной. М.: Юристъ, 1996. С. 227

17. Там же.
17 В городской среде, в том числе в постсоциалистическом городе, мы можем наблюдать различные типы руинирования. Самобытный пример «старого города» (не только хронологически) – район Конд в Ереване, руинированный естественным образом и именно в силу этого обретший характерный для него колорит: наслоения эпох, техник строительства, деталей быта различных культурных и субкультурных сообществ и так далее. В контексте специфики городской среды, как нам представляется, есть смысл разводить понятия «руинированного» и «трущобного»: в этом смысле называть районы, подобные Конду, трущобами, неверно18. Характерный пример – мечеть Тапабаши, построенная в XVII веке и превратившаяся со временем в жилое здание, несмотря на обрушившийся купол. По свидетельству А. Тащян, «На его месте жители высадили сад, и корни деревьев, прорастая сквозь крышу, разрушают кладку все больше и больше» 19… Так на практике подтверждаются предположения Зиммеля о превращении архитектурного в природное в результате процессов, где человек становится соучастником природы в разрушении (или преображении) рукотворных объектов: зданий, сооружений, произведений искусства, которым присуще все то «проблематичное, волнующее, часто невыносимое, что мы ощущаем, видя эти выпадающие из жизни пристанища, служащие обрамлением жизни»20.
18. Согласно определению, данному урбанистом Жаном-Клодом Болэ, трущобы – это состояние городской среды, обусловленное исключительно социоэкономическими и политическими факторами; в случае с «руиной» мы учитываем также и природный фактор, а в ряде случаев полагаем его доминирующим. См.: Bolay J.-C. Slums and Urban Development: Questions on Society and Globalisation. European Journal of Development Research. 2006, June. DOI: 10.1080/09578810600709492

19. Тащян А. Ереван, который мы почти потеряли. Район Конд: трущобы или старый город? [Электронный ресурс] URL: >>>> (дата обращения: 10.10.2022)

20. Зиммель Г. Руина // Зиммель Г. Избранное. Т. 2. / пер. с нем. М.И. Левиной. М.: Юристъ, 1996. С. 229
18 Руина, в отличие от трущобы, не лишена духовного содержания. Это обстоятельство Зиммель описывает в терминах и категориях конфликтности: с одной стороны, руина свидетельствует о нарушении равновесия между природой и духом, с другой – она же являет собой новую форму существования физического объекта в среде: «На одном полюсе типичного конфликта между природой и духом находилась чисто внешняя форма или символ: очертания горы, определяемые ее разрушением. Но на другом полюсе бытия этот конфликт находится полностью в человеческой душе, этой арене борьбы между природой, каковой является душа, и духом, который также является ею». Вопрос, поставленный социологом (и им же мы невольно задаемся, глядя на руины, что бы они собою ни представляли): до какой степени нечто должно быть руинировано, чтобы сохранить свое бытие формой (какой-нибудь; в сущности, какой угодно)? Возможно, только если руина нам что-то напоминает, она является полноценным средообразующим элементом; в этом случае, правда, мы вынуждены мысленно занимать позицию наблюдателя, рассуждать от потенциального субъекта: где проведена символическая, воображаемая граница между природным (камни, растения) и рукотворным (дома, храмы, общественные сооружения). Или, по Зиммелю, «до тех пор, пока еще можно говорить о руине, а не о куче камней, природа не низводит творение человека до бесформенной материи; возникает новая форма, с точки зрения природы вполне осмысленная, понятная и дифференцированная... там, где руина разрушена до такой степени, что неспособна создать ощущение ведущей вверх тенденции, ее метафизически-эстетическое очарование исчезает»21.
21. Там же. С. 232
19 Обратная сторона вопроса о сути и смысле руин – феномен «города-музея». Целесообразность и возможные/желательные пределы музеефикации прошлого – слишком обширная тема, чтобы можно было затронуть ее в этом тексте сколь бы то ни было полноценным образом. Обширную эту тему можно разворачивать в самых разных плоскостях и на многочисленных примерах (от борьбы футуристов и авангардистов начала ХХ века с классическим наследием, расцениваемым не иначе как «мертвечина», до современных нам дискуссий о судьбе памятников «колониальной эпохи» в Европе, Америке и так далее). Вопрос можно уточнить следующим образом: что в городе заслуживает памяти, а что может или даже должно быть уничтожено? В реорганизации городского пространства, во внедрении в него новых сценариев планировки, стилей домостроения, монументов и так далее, являет себя перформативное высказывание власти, наподобие такого: «теперь это [место] – объект национального наследия / памятник / мемориальное место» – очередной фрагмент городского текста; равно как и элемент действующего дискурса власти22.
22. Мы намеренно не развиваем здесь тему «войны памятников» на постсоветском пространстве, хотя этот сюжет кажется нам в высшей степени релевантным в контексте заявленной темы. Возможно, ему суждено стать предметом отдельного исследования в дальнейшем.
20 Метафора «призраков» вносит еще один акцент в размышления о том, как формируется память в городском пространстве. В частности, Мишель де Серто обращается к истории и символике Парижа, обосновывая соответствующую концепцию. В подобных «призраках» встречаются – и, разумеется, конфликтуют друг с другом – образы будущего города и его прошлого; стратегия развития становится стратегией «реабилитации национального наследия»23. «Хорошенько обдумав очертания города будущего, разве не начали мы рассматривать его в прошлом как пространство само по себе, пространство для путешествий, для погружения в его истории?» – задает вопрос философ, противопоставляя Париж (несмотря на османновские реформы, все же это «старый город») Нью-Йорку (город, лишенный всякого намека на старину – не столько хронологически, сколько, опять же, символически). И даже «“очажки сопротивления” упрямого прошлого… полагалось зачищать до tabula rasa... Лозунг тогда был простой: “Мы ничего не желаем об этом знать”. Пережитки необходимо уничтожить, чтобы поставить на их место что-то другое. Такое городское планирование принесло разрушений даже больше, чем война», констатирует де Серто.
23. Серто М. де. Призраки в городе // Неприкосновенный запас, №2, 2010. [Электронный ресурс] URL: >>>> (дата обращения: 10.10.2022)
21 Tabula rasa может быть и буквальным пустым местом – строительной площадкой, предназначенной под новое строительство; но выше мы подчеркивали, что нас прежде всего интересует пустота такого рода, на которой не задерживается взгляд прохожего – за ненадобностью; эта деталь городского ландшафта попросту ничего не означает. При этом в ней, вероятно, нет ничего странного или чуждого; эти свойства, напротив, присущи «призракам» в городе: «…призрак заклинается именем “национальное наследие”. Странность и чуждость становится оправданием его существования»24.
24. Там же.
22 Де Серто вводит понятие «жуткого» применительно к такой ситуации, когда основой или, во всяком случае, заметной составляющей визуальной повседневности становятся именно старые вещи: «В них скрывается нечто жуткое25, и оно прорывается в будни города. Это призраки, которые отныне регулярно являются системе городского планирования». В свою очередь, современный теоретик архитектуры Энтони Видлер использует понятие uncanny («жуткий», также и «сверхъестественный», «зловещий») для описания подобного восприятия архитектурных объектов и прочих вещей для жизни, наводящих при этом на мысли о чем-то небезопасном, ненормальном и подозрительном. По замечанию Видлера, архитектура давала пищу для подобных мыслей с конца XVIII века (действительно, сложно не вспомнить в связи с этим о пустующих на протяжении долгого времени домах с привидениями, которые намного больше ассоциируются с «историческим наследием», чем с современными зданиями); но при этом и «лабиринты пространств современного города истолковывались как источники современной тревоги, от революции и эпидемии до фобии и отчуждения», добавляет Видлер26.
25. В этом месте редактор перевода эссе А. Лазарев уточняет, что де Серто в данном случае использует понятие «жуткое», заимствуя его, в свою очередь, из теории Зигмунда Фрейда: в психоаналитической традиции «жуткое»(Unheimlich) означает то, что было вытеснено в бессознательное и забыто, но затем вновь возвращается в качестве чужого, неузнанного, страшного. См.: Фрейд З. Жуткое // Фрейд З. Художник и фантазирование. М.: Республика, 1995.

26. Vidler A. The Architectural Uncanny. Essays in the Modern Unhomely. Cambridge, Massachusetts: The MIT Press, 1992. С. IX
23 Рассматривая постсоциалистический город как особую разновидность городского пространства – имея в виду тип его планировки, топонимики, архитектурного облика, влияющих, в свою очередь, на специфику соответствующих коммеморативных практик – мы полагаем, что концепция «призраков» получает здесь достаточно убедительное подтверждение. О так называемом «туризме духов», в частности, пишет польский исследователь Филип Лех, апеллируя к примеру Варшавы – города, чей внешний облик (а вместе с ним и идейные и духовные смыслы) неоднократно драматически трансформировался на протяжении по крайней мере последних двух веков. «Туризм духов», по замечанию Леха, изначально предполагает некоторые «онтологические проблемы»: «ведь не можем же мы оказаться в здании, которого уже нет»27. Наблюдатель, таким образом, может лишь оказаться вблизи прошлого: в этом случае, конечно, механизмы memogination вынужденно работают по принципу воображения par excellence, а не фактической памяти, но результатом может быть то, что мы склонны считать подлинной памятью о месте.
27. Лех Ф. Десять мест в Варшаве, которых нет [Электронный ресурс] URL: >>>> (дата обращения: 10.10.2022)
24 Пространства современных постсоциалистических городов демонстрируют нам немало примеров того, как новый город создавался на месте посткатастрофических пустот (в особенности после революций и двух мировых войн ХХ века). В Варшаве, под конец Второй мировой войны практически стертой с лица земли, таким примером является район «за железными вратами» в центре города: до войны на этом месте находилось еврейское гетто (полностью уничтоженное в 1942 году), а на рубеже 1960-1970 гг. эта опустевшая и разрушенная территория застраивалась в стиле социалистического модернизма, в результате чего здесь появились почти два десятка пятнадцатиэтажных домов в узнаваемом «бетонно-панельном» стиле, характерном для всего бывшего Ostblock. «Железных ворот уже нет, но они все еще по-своему существуют в пространстве города», констатирует Лех28.
28. Там же.
25 В этом с ним солидарна польская исследовательница Габриэла Швитек. Район «за железными вратами» она рассматривает как «возможное собрание объектов памяти и практик»29; апеллируя к хайдеггеровской онтологии и одновременно к «хонтологии» Жака Деррида, она предлагает расценивать подобные места в городе в качестве «призрачного места»30. «Если город помнит исключительно посредством своих зданий, нет практически ничего, о чем можно помнить в районе «за железными вратами»: часть стены гетто, фрагменты первоначального тротуара и рельсов, несколько зданий. Можно также проследить другой нарративный путь вдоль современных улиц и площадей района «за железными вратами»; это была бы прогулка в поисках исчезнувших мест», подчеркивает Швитек31.
29. Швитек Г. За железными вратами: излишек памяти и забывание в современном городе // P.S. Ландшафты: оптики городских исследований. Сборник научных трудов / отв. ред. Н. Милерюс, Б. Коуп. Вильнюс: ЕГУ, 2008. С. 65

30. Как известно, термин «призракология» (или «хонтология», как в данном случае) — неологизм, предложенный Жаком Деррида в труде «Призраки Маркса» — сначала имел вполне конкретное применение: а именно, описание особого типа бытия идеи коммунизма. Позже он стал использоваться в расширительном смысле в ряде дисциплин: философии, теории культуры, литературоведении. Мы полагаем, он вполне применим и к области философской урбанистики; в этом смысле мы планируем пользоваться им и далее. См.: Деррида Ж. Призраки Маркса. Государство долга, работа скорби и новый интернационал / пер. с франц. Б. Скуратова; общ. ред. Д. Новикова. М.: Logos-altera, Ессе homo, 2006.

31. Швитек Г. За железными вратами: излишек памяти и забывание в современном городе // P.S. Ландшафты: оптики городских исследований. Сборник научных трудов / отв. ред. Н. Милерюс, Б. Коуп. Вильнюс: ЕГУ, 2008. С. 71
26 Другой вариант использования пустых мест и интеграции их в пространство города – то, что мы могли бы назвать пустым утопии (что само по себе звучит несколько тавтологично). В этом случае процесс реорганизации места следует за идеей; расширение города в пригород осуществляется в порядке социального и архитектурного эксперимента, в свою очередь, следующего плану32.
32. Этот случай мы могли бы обобщающим образом назвать «Черемушки». Район экспериментальной типовой застройки с таким названием впервые появился на рубеже 1950-х - 1960-х гг. на юго-западе Москвы, но довольно быстро стал нарицательным в масштабах СССР: свои Черемушки есть в Красноярске, Сочи, в других городах бывшего Союза (в частности, в Одессе).
27 Первая и вторая волны архитектурного модернизма в этом смысле достаточно заметно отличаются друг от друга. На первый взгляд, может показаться, что первая волна (новые жилые и общественные зданий в Москве, возведенные в 1920-1930-е гг. в стиле конструктивизма) была намного больше вдохновлена социально-политической идеей «нового города для нового человека», а стиль второй волны – начавшейся с конца 1950-х гг. и длившейся, с некоторыми оговорками, почти до конца советского проекта – был продиктован по большей части лишь соображениями экономии и скорости строительства. Но это не вполне так. Действительно, движущей силой социально-политических преобразований 1920-х гг. была вера в возможность радикального обновления общества; но ожидания перемен в эпоху Оттепели также дали импульс архитектурной теории и практике 1960-1970-х гг. (сыграли определенную роль и заверения власти о реальности построения коммунизма к 1980 г.). В архитектуре и городском планировании эпохи «совмода» заметно присутствие антропологического, человекоцентричного измерения (а не «государствоцентричного», как это было в случае с проектами авангарда). «Каждый человек при коммунизме будет иметь реальную и равную возможность свободно и гармонично развивать свои способности и применять их в творческом труде. Человек как творческая личность — в центре внимания коммунистического общества. С точки зрения проблемы расселения это значит, что где бы человек ни жил при коммунизме, он будет иметь одинаково благоприятную общественную и материальную среду для своего развития и творчества», так описывали свое видение будущего города молодые архитекторы, авторы проекта «Новый элемент расселения» (НЭР) в 1966 году33.
33. Бабуров А., Гутнов А., Дюментон Г., Лежава И., Садовский С., Харитонова З. Новый элемент расселения. На пути к новому городу. М.: Стройиздат, 1966. С. 22. NB: Интересно, кстати, как, по мысли теоретиков НЭР, называлось это перспективное жилое и общественное пространство, реорганизованное сообразно новым принципам городского планирования: «селитьба». Чем не «жительствование» Хайдеггера?
28 На примере Москвы, в частности, мы можем заметить, что первые конструктивистские кварталы встраивались в плотную застройку центра старого города (Арбат, район Тверских улиц) или размещались на периферии центра (Хамовники: в частности, сохранившиеся кварталы вокруг станции метро «Спортивная»). После войны ситуация меняется не только в части пресловутой «борьбы с излишествами», но и вследствие того, что заполнение последних свободных участков в капитально застроенных районах Москвы шло параллельно с освоением свободных периферийных территорий: свои «черемушки» появлялись в районах Измайлово, Хорошево и других34. Город теперь располагался не только там, где было что-то прежнее, но и там, где – с точки зрения урбанистики – вообще ничего не было.
34. См. подробнее: Новые районы Москвы / ред. П.А. Володин, А.М. Журавлев, Б.М. Иофан и др. / Академия строительства и архитектуры СССР, Институт теории и истории архитектуры и строительной техники. М.: Государственное издательство литературы по строительству, архитектуре и строительным материалам, 1960.
29 Проблематичным также является наличие в пространстве современного города так называемых «не-мест» – обладающих (порой даже избыточно) физическим выражением и в этом отношении не пустых, но лишенных достаточного идейного наполнения: пустых символически. Концепция «не-мест», предложенная французским антропологом Марком Оже в контексте его теории «гипермодерна», предполагает наличие в пространстве современного (гипермодерного?) города объектов того особого типа, которые, будучи наделенными вполне конкретным функционалом («быть аэропортом», «быть торговым центром» и т.д.) лишены собственно свойства «быть местом». Пойдем от противного: то, что Оже называет «антропологическим местом», обладает рядом свойств. «Они стремятся быть – люди стремятся сделать их – местами идентичности, отношений и истории. План дома, правила проживания, кварталы в деревне, алтари, общественные места, разграничение земли соответствуют в жизни каждого совокупности возможностей, предписаний и запретов, содержание которых и социально, и пространственно. Место является местом в той степени, в которой его обитатели могут узнать в нем приметы и вехи, не обязательно являющиеся объектами познания», – поясняет Оже35. Соответственно, можно сделать вывод, что «не-место» ни одним из этих свойств не обладает. Оно вне-антропологично – внекультурно. Проблема не-мест выводит нас на одну из фундаментальных проблем социальной философии – проблему отчуждения.
35. Оже М. Не-места. Введение в антропологию гипермодерна / пер. с франц. А.Ю. Коннова. М.: Новое литературное обозрение, 2017. С. 26
30 Здесь также сложно не усмотреть и перекличку с Хайдеггером: «не каждое здание является жилищем. Мост и аэропорт, стадион и электростанция являются зданиями, но не жилищами; железнодорожный вокзал и автобан, плотина и рынок – тоже здания, а не жилища. Тем не менее, эти здания находятся в сфере нашего жительствования»36, отмечает философ. «Перечисленные здания приючают (behausen) человека. Он обживает их, но все же не жительствует в них, если под жительствованием мы подразумеваем обретение убежища. В условиях сегодняшнего дефицита жилья это уже успокаивает: жилые дома действительно предоставляют убежище»…
36. Хайдеггер М. Строительство жительствование мышление // Журнал Фронтирных Исследований. 2020. №1 (17). С. 157-173.
31 Мы, со своей стороны, предпринимаем попытку связать проблему массового возникновения не-мест в постсоциалистических городах с социально-политическими процессами в соответствующих общества. Не-места не только не антропологичны – но они и аполитичны (будучи предназначенными для абстрактного «человека вообще», почти в духе прогрессистской оптики эпохи Просвещения). Современный город ставит принципиальный вопрос: как сочетать прогресс и аутентичность?
32 По замечанию Норберг-Шульца, феноменология характера [различных сред] должна включать обследование предъявляемых характеров, так же как изучение их конкретных детерминант. «Мы указываем, что разные действия требуют мест с разным характером. Жилище должно быть «защищающим», офис – «практичным», зал для вечеринок – «праздничным», а церковь – «возвышенной». Когда мы посещаем некий город за рубежом, мы бываем потрясены его особым характером, что становится важной составляющей опыта», – поясняет философ.
33 У Хайдеггера мы находим любопытную версию того, какие свойства присущи ein gebautes Ding – построенной вещи (город, конечно, может нами расцениваться как некая построенная вещь). Хайдеггер обращается к примеру моста: мост «по-своему собирает вокруг себя землю и небо, божественных и смертных. Наш язык именует собрание в его сути одним старым словом “thing”»37. Согласно примечанию переводчика к этому фрагменту, в немецком языке «слово Ding (вещь) происходит из древненем. thing — тинг, народное собрание, вече, публичный процесс, дело». «Построенная вещь» на уровне самого языка отсылает нас к политическому.
37. Там же.
34 Наличие пустоты в этом случае не только не противоречит «построенному», а значит, «политическому», но напротив, соотносится с ним: «Raum, Rum означает площадь, очищенную для поселения. Пространство – это что-то освобожденное, допущенное в границу, греческого περας. Граница – это не то, где что-то прекращается, но как определяли ее греки, она есть то, где что-либо начинает свою сущность»38. Агора, вечевая площадь – пусты, не застроены. Их наполнение обусловлено присутствием в их границах политического начала.
38. Там же.
35 В связи с этим еще раз обратимся к Хайдеггеру: философ, отвечая на вопрос – а что же такое, собственно, строительство, приходит к выводу, что строительство и жительствование – связаны напрямую: «слово “buan”, соответствующее строительству (bauen) – значит проживать. Это означает: оставаться на месте. Истинное значение глагола строить, а именно проживать, было потеряно для нас. Но скрытый след этого сохранился в немецком слове “Nachbar”, сосед… дословно ближний житель, тот, кто живет поблизости». Хайдеггер соответственно переводит глаголы buri, büren, beuren, beuron: жительствование, поселение. «Таким образом, древненемецкое слово buan не только напрямую указывает нам, что строить – это значить жительствовать, но и дает ключ к пониманию того как мы должны думать о производном от него – жительствовании», заключает философ39.
39. Там же.
36 В этом, как представляется, заключен важный момент, соотносящийся с предыдущими рассуждениями. Они затрагивают не только теоретические вопросы, касающиеся городского устройства, средового планирования, качества общежития и т.д., но и вполне практические, насущные проблемы современности: отчуждения человека в среде своего постоянного обитания, фактора трущоб, отсутствия механизмов влияния жителей на решения, принимающиеся властью в отношении городского планирования и развития и так далее. Отсутствие духа коммунальности, разрушение коротких связей в структурах соседства и нехватка политического начала – взаимосвязанные вещи. Или, по Хайдеггеру: «…реальная проблема жительствования состоит не только в нехватке квартир. На самом деле бедственная ситуация жительствования в действительности старше, чем мировые войны с их разрушениями, более древняя, чем рост населения Земли и проблемы положения промышленных рабочих. Настоящее бедствие заключается в том, что смертные всегда заново ищут природу жительствования, но они должны сначала научиться жительствовать»40.
40. Там же.
37 По замечанию Норберг-Шульца, последователя феноменологической традиции применительно к проблемам современной архитектуры, «Экзистенциальная цель строительства (архитектуры) заключается... в том, чтобы побудить территорию стать местом, то есть, раскрыть значения, потенциально представленные в данной среде»41. Не состоит ли, в таком случае, экзистенциальный смысл города именно в том, чтобы быть политическим местом? Если человек все же до той или иной степени zoon politikon (не случайно мы начали этот несколько сумбурный текст, обратившись к Аристотелю), то город, несомненно – topos politikon. Чем он и являлся изначально. В связи с этим добавим в завершение: в одной из предыдущих статей мы упомянули такое принципиальное свойство городской жизни, как соревновательность, агональность. Агональные практики в городской среде – предмет нашего следующего исследования.
41. Norberg-Schulz C. Phenomenon of Place // Architectural Association Quarterly. 1976. № 4. P. 3-10 / О феномене, структуре и духе места у К.Норберг-Шульца [Электронный ресурс] >>>> (дата обращения 10.09.2022)

Библиография

1. Аристотель. Физика // Философы Греции. Основы основ: логика, физика, этика / В. Шкода (сост.). М.: Эксмо-Пресс, Харьков: Фолио, 1999.

2. Бабуров А., Гутнов А., Дюментон Г., Лежава И., Садовский С., Харитонова З. Новый элемент расселения. На пути к новому городу. М.: Стройиздат, 1966.

3. Башляр Г. Избранное: Поэтика пространства / пер. с франц. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2004.

4. Деррида Ж. Призраки Маркса. Государство долга, работа скорби и новый интернационал / пер. с франц. Б. Скуратова; общ. ред. Д. Новикова. М.: Logos-altera, Ессе homo, 2006.

5. Зиммель Г. Руина // Зиммель Г. Избранное. Т. 2. / пер. с нем. М.И. Левиной. М.: Юристъ, 1996. С. 227-233

6. Ищенко Н.И. Понимание пространства присутствия М. Хайдеггером: к онтологии выразительности // Артикульт. 2011. №3. С. 1-12

7. Лех Ф. Десять мест в Варшаве, которых нет [Электронный ресурс] URL: https://culture.pl/ru/article/desyat-mest-v-varshave-kotorykh-net (дата обращения: 10.10.2022)

8. Новые районы Москвы / ред. П.А. Володин, А.М. Журавлев, Б.М. Иофан и др. / Академия строительства и архитектуры СССР, Институт теории и истории архитектуры и строительной техники. М.: Государственное издательство литературы по строительству, архитектуре и строительным материалам, 1960.

9. Оже М. Не-места. Введение в антропологию гипермодерна / пер. с франц. А.Ю. Коннова. М.: Новое литературное обозрение, 2017.

10. Серто М. де. Призраки в городе // Неприкосновенный запас, №2, 2010. [Электронный ресурс] URL: https://magazines.gorky.media/nz/2010/2/prizraki-v-gorode.html (дата обращения: 10.10.2022)

11. Тащян А. Ереван, который мы почти потеряли. Район Конд: трущобы или старый город? [Электронный ресурс] URL: https://perito-burrito.com/posts/erevan-kond (дата обращения: 10.10.2022)

12. Фрейд З. Жуткое // Фрейд З. Художник и фантазирование. М.: Республика, 1995.

13. Хайдеггер М. Строительство жительствование мышление // Журнал Фронтирных Исследований. 2020. №1 (17). С. 157-173.

14. Хайдеггер М. Феноменологические интерпретации Аристотеля / пер. с нем., предисл., послесл., словари терминов Н.А. Артеменко. СПб.: Издательский Центр «Гуманитарная Академия», 2012.

15. Шарова В.Л. Постсоциалистический город: визуальный опыт повседневности как фактор нациестроительства // Полилог/Polylogos, 2022, № 1, том 6. [Электронный ресурс]. URL: https://polylogos-journal.ru/s258770110018979-8-1/ (дата обращения: 02.10.2022)

16. Шарова В.Л. Философское осмысление пространства в прозе И.А. Бунина // Философские науки. 2020. Т. 63. № 6. С. 133-145. DOI: 10.30727/0235-1188-2020-63-6-133-145

17. Швитек Г. За железными вратами: излишек памяти и забывание в современном городе // P.S. Ландшафты: оптики городских исследований. Сборник научных трудов / отв. ред. Н. Милерюс, Б. Коуп. Вильнюс: ЕГУ, 2008. С. 63-82.

18. Bolay J.-C. Slums and Urban Development: Questions on Society and Globalisation. European Journal of Development Research. 2006, June. DOI: 10.1080/09578810600709492

19. Norberg-Schulz C. Phenomenon of Place // Architectural Association Quarterly. 1976. № 4. P. 3-10 / О феномене, структуре и духе места у К. Норберг-Шульца [Электронный ресурс] http://archvestnik.ru/2008/09/02/o-fenomene-strukture-i-duhe-mesta-u-k-norberg-shulca/ (дата обращения 10.09.2022).

20. Vidler A. The Architectural Uncanny. Essays in the Modern Unhomely. Cambridge, Massachusetts: The MIT Press, 1992.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести