Везде
Цифровой суверенитет современного государства: от контроля до коммуникации
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Цифровой суверенитет современного государства: от контроля до коммуникации
Аннотация
Код статьи
S258770110020356-3-1
DOI
10.18254/S258770110020356-3
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Антонов Дмитрий Евгеньевич 
Должность: преподаватель факультета политологии
Аффилиация: Государственный академический университет гуманитарных наук (ГАУГН)
Адрес: Российская Федерация, Москва 119049, Мароновский пер., д. 26
Выпуск
Том 6 № 2
Аннотация

В статье предпринимается попытка концептуализации понятия «цифровой суверенитет». Автор предлагает считать цифровым суверенитетом возможность осуществления власти на трех уровнях информационного пространства: hardware (оборудование), software (программное обеспечение), wetware (коммуникативные практики аудитории). Особенности формирования и функционирования современного информационного пространства привели к тому, что у людей сложились определенные паттерны коммуникативных практик, изучение и анализ которых необходим для разработки стратегий эффективной реализации власти на уровне wetware. Автор полагает, что на уровне wetware создание привлекательной среды для коммуникации и реализации привычных практик и есть осуществление суверенитета. В исследовании автор опирается на теории и положения, разработанные и описанные в рамках неоинституционального подхода и сетевого анализа.

Ключевые слова
медиа, коммуникация, цифровой суверенитет, государство, власть
Источник финансирования
Статья подготовлена при финансовой поддержке в рамках выполнения ГЗ (государственного задания) ГАУГН по теме: "Современное информационное общество и цифровая наука: когнитивные, экономические, политические и правовые аспекты" (FZNF-2020-0014)
Классификатор
Получено
20.02.2022
Дата публикации
30.06.2022
Всего подписок
11
Всего просмотров
1374
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
Доступ к дополнительным сервисам
Дополнительные сервисы только на эту статью
Преимущества сервисов
100 руб. / 1.0 SU
1 Введение
2 Экстенсивное развитие информационных коммуникационных технологий привело к формированию нового типа пространства – виртуального пространства цифровых интеракций, в основе которого лежит коммуникативное взаимодействие. Обмен информацией сформировал сети глобального и локального характера, объединяющие не только акторов вне зависимости от их юридического статуса (подчиненности определенным государствам), но и принципиально исключающие сетевой характер взаимодействия государственные институты, которые в доцифровой период выступали посредниками практически любого общения общества и власти.
3 Сетевой характер таких коммуникативных взаимодействий, изначально не предполагающий упорядочивающее воздействие, вступает в конфликт с сущностью и природой государств – функциональными структурами и иерархиями. Декларируемая независимость цифрового коммуникативного пространства1 оказалась несовместима с «институтом институтов», что обозначило серьезную теоретическую и практическую проблему: определение границ суверенитета и влияния современных государств в виртуальном коммуникативном пространстве.
1. Barlow J.P. A Declaration of the Independence of Cyberspace // Electronic Frontier
4 В современных исследованиях особенностей присутствия государства в цифровом коммуникативном пространстве основное внимание уделяется процедурным (электронное правительство и государственные услуги), правовым (правовые режимы взаимодействия акторов в интернет-пространстве) или экономическим проявлениям (открытость и прозрачность бюджетного процесса) данного феномена. Тем временем от внимания исследователей ускользает не менее важный момент: а воспринимают ли граждане государства цифровые аккаунты и сервисы государства как продолжение реальных привычных для обывателей институтов? Тождественно ли восприятие процесса получения виртуального документа восприятию физического контакта с бюрократическим аппаратом? В настоящей статье предлагается к обсуждению подход выявления суверенитета государства в цифровом пространстве через анализ возможности осуществления государственной власти в информационном пространстве, т.е. субъектности государства в цифровой среде.
5 Дуализм информационного пространства
6 Политика и медиапространство тесно связаны. Один из основоположников Торонтской коммуникативной школы Г. Иннис, анализируя медиа, отмечал, что коммуникации обеспечивают политический контроль над территориями присутствия2. По его мнению, это происходит потому, что совместные практики (включая потребление медиа) сплачивают сообщества. Дж. Томпсон утверждал, что изменение моделей распространения информации трансформирует социальные структуры3. Н. Гарнэм и К. Фукс считали медиапространство еще одной формой пространства доминирования капитализма4, а развивавшая данную идею Дж. Дин назвала новую политико-экономическую формацию «коммуникативным капитализмом»5.
2. Innis H. The Bias of Communication. Toronto: University of Toronto Press, 2008. 226 p.

3. Thompson J.B. Media and modernity: a social theory of media. Cambridge, 1995. 328 p.

4. Garnham N. Capitalism and Communication. London: Sage, 1990; Fuchs C. Internet and Society. Social Theory in the Information Age. N.Y.: Routledge, 2008.

5. Dean J. Democracy and other neoliberal fantasies. Communicative capitalism and left politics. Durham,
7 Кроме того, в современных государствах информация и коммуникация становятся одним из главных элементов политического процесса. В итоге медиатизации политического процесса политические институты становятся зависимыми от того, как их изображают СМИ6. Н. Хомский и Э. Херман, анализируя трансформацию пропаганды, заметили, что в государствах создается определенная инфраструктурно-институциональная среда, которая не оставляет производителям контента выбора и заставляет воспроизводить идеологию7. Еще более серьезные тезисы выдвигал М. Кастельс, который поставил осуществление власти в прямую зависимость от контроля над производством и распространением информации8.
6. Mazzoleni G., Schulz W. “Mediatization” of politics: A challenge for democracy? // Political communication. 1999. Vol. 16. No. 3. P. 247–261.

7. Herman E., Chomsky N. Manufacturing Consent: The Political Economy of The Mass Media. N.Y.: Pantheon books, 2002. 407 p.

8. Кастельс М. Власть коммуникации. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2016. 564 с.
8 При этом не стоит забывать, что один из аспектов медиатизации – распространение интернет-коммуникаций – сделал возможным трансграничное и нелимитированное воздействие СМИ и новых медиа. Перед государствами встал актуальный вопрос если не о создании национального информационного пространства, то хотя бы об ограничении и «приземлении» его основных структур, обеспечивающих сетевое коммуникативное взаимодействие граждан, а также их доступ к информационным ресурсам и удовлетворение их потребностей в информационных продуктах и услугах.
9 Существует множество подходов к определению и информационного пространства, и его основных элементов. М. Васильева указывает на четыре доминирующих подхода к определению данного феномена9. Так, под информационным пространством можно понимать (a) совокупность data-центров, принадлежащих конкретному государству, а также существующие технологии распространения хранимой информации; (b) сетевые коммуникативные интеракции различных акторов; (c) совокупность различных информационных ресурсов, хранящих в себе результаты коммуникативной деятельности общества; (d) совокупность реальной (технологии) и виртуальной (сознание) систем коммуникации общества.
9. Васильева М.М. Формирование единого информационного пространства России в условиях глобализации // Вестник МГЛУ. Выпуск 24 (684). 2013. С. 93.
10 Отдельно стоит упомянуть, что отечественный политико-юридический подход к определению данного феномена, содержащийся в государственных стратегиях и нормативно-правовых актах, отсылает нас к подходу (с). Концептуализированное выражение данного подхода мы можем обнаружить, например, в Указе Президента, посвященном развитию цифрового общества, в котором информационное пространство – «совокупность информационных ресурсов, созданных субъектами информационной сферы, средств взаимодействия таких субъектов, их информационных систем и необходимой информационной инфраструктуры»10.
10. Указ Президента Российской Федерации «О Стратегии развития информационного общества в Российской Федерации в 2017–2030 годы». [Электронный ресурс]. URL: >>>> (дата обращения: 19.03.2022).
11 На наш взгляд, описанные подходы не противоречат друг другу, а, наоборот, дополняют. Информационное пространство состоит из двух компонентов: материальной информационной инфраструктуры и коммуникативных интеракций. Материальная информационная инфраструктура, если оперировать категориями М. Кастельса, является узлами информационного пространства. Такая инфраструктура представляет собой распределенную по всей территории государства многокомпонентную, многосвязную и сложную социально-техническую систему, которая состоит из комплекса организационных и технологических средств производства, поиска, хранения, распространения и использования информационной продукции.
12 Второй определенный нами аспект информационного пространства – это коммуникативные интеракции. В информационном пространстве между собой взаимодействуют граждане, общественные структуры, публичная власть, социальные институты и внешние по отношению к государству акторы (граждане и сообщества других стран, международные институты, ТНК и даже агенты влияния других государств) – создают и потребляют информацию, обмениваются и распространяют ее.
13 Цифровой суверенитет современных государств как контроль информационного пространства
14 Вопрос о содержании понятия «цифровой суверенитет» дискуссионный. Можно даже сказать, что предметное поле находится в процессе формирования.
15 С. Кутюр, С. Тоупин, говоря о применимости термина «суверенитет» к медиапространству, выделяют 5 основных направлений научных дискуссий по теме: «суверенитет киберпространства», «цифровой суверенитет государства и правительства», «цифровой суверенитет коренных народов», «цифровой суверенитет общественные движений», а также «личный цифровой суверенитет»11. По сути, указанные авторы констатируют, что цифровой суверенитет – это использование информационного пространства социальной группой для репрезентации себя как субъекта социального взаимодействия.
11. Кутюр С., Тоупин С. Что означает понятие «суверенитет» в цифровом мире? //
16 Нас интересует прежде всего цифровой суверенитет государства. В определенной степени мейнстримом здесь является попытка вывести определение и содержание понятия цифрового суверенитета через соотнесение с традиционными представлениями о суверенитете государства.
17 В рамках данной группы подходов сформировались два диаметрально противоположных направления. Так, например, М. Мюллер12 и Б. Бреттон13 считают, что современные коммуникативные технологии просто не могут контролироваться государствами из-за того, что уже создавались трансграничными. Инфраструктура информационного пространства создается частными компаниями с целью соединения различных пространств, вне зависимости от юрисдикции. Усилия такого рода агентов приведут к тому, что государства будут вынуждены менять свои правовые системы, чтобы не оказаться в цифровой изоляции от глобального мира.
12. Mueller M. Will the Internet Fragment? Sovereignty, Globalization, and Cyberspace,

13. Bratton B. The Stack: On Software and Sovereignty (Software studies). Cambridge,
18 Данный подход не лишен недостатков. Отсутствие контроля за формированием и «жизнью» инфополя может быть опасно не только для государств, но и для людей. Информационное пространство по своей сути – разновидность пространства социального, в котором разворачивается целерациональная деятельность различных акторов. Стратегии акторов могут быть направлены даже на причинение ущерба другим акторам. Если принять за объективную необходимость полной независимости и внегосударственности информационного пространства, кто будет заниматься охраной прав людей?
19 В идеальной ситуации частные компании, владельцы материальных и нематериальных сегментов информационного пространства определяют правила взаимодействия с представителями правоохранительных органов и государственных институтов, основываясь на собственной бизнес-модели. Однако насколько бизнес-модели различных операторов данных, владельцев материальной инфраструктуры, цифровых сервисов согласуются между собой и с правовыми системами современных государств? Например, в какой мере соблюдение принципа анонимности пользователя и всех его действий согласуется с необходимостью расследовать преступления?
20 Противники озвученного выше подхода, не отрицая глобальность и трансграничность материальной и нематериальной структур инфополя, уверены в необходимости распространения принципа территориальности на цифровое пространство. Другими словами, распространения юрисдикции государств на те сегменты информационного пространства, которые либо находятся на территории государства, либо содержат данные граждан государства. Так, С. Володенков, наоборот, говорит, что цифровой суверенитет «включает в себя структурно и функционально две ключевые компоненты: возможности независимого применения цифровых технологий в собственных интересах (т.е. наличие данных технологий как таковых, их доступность для субъектного использования) и способности их использования (т.е. наличие навыков и компетенций эффективной субъектной реализации инструментального потенциала цифровых технологий)»14. О том, что такая возможность на данном этапе развития технологий имеется, с российским автором согласен Ху Т.Х.15.
14. Володенков С.В. «Феномен цифрового суверенитета современного государства в условиях глобальных технологических трансформаций: содержание и особенности» // Журнал политических исследований. 2020. 4. С. 3–11. DOI: >>>>

15. Hu T.H. A Prehistory of the Cloud. Cambridge, MA: MIT Press, 2015. 240 p.
21 Суть цифрового суверенитета, сформулированная С. Володенковым, может быть более подробно раскрыта с применением аналитического подхода Т. Смита16. Исследователь предлагает анализировать использование и реализацию власти на трех уровнях: hardware, software и wetware.
16. Smith T.G. Politicizing Digital Space: Theory, the Internet, and Renewing Democracy. London: University of Westminster Press, 2017. 143 p.
22 Hardware уровень – это уровень материальной инфраструктуры информационного пространства: серверы, дата-центры, маршрутизаторы, оптоволокно и прочее оборудование Tier-1, Tier-2, Tier-3 провайдеров, а также персональные и корпоративные устройства и интерфейсы для работы с информационным пространством (телефоны, персональные компьютеры и прочие технические устройства). Реализация власти для обеспечения цифрового суверенитета на данном уровне предполагает прежде всего производство и размещение объектов материальной инфраструктуры в границах государства. Данный уровень тесно связан с технологическим, экономическим и ресурсными суверенитетами государства.
23 Уровень software – наличие и доступность программного обеспечения (ПО), без которого hardware-инфраструктура не сможет функционировать. ПО представляет собой алгоритм или совокупность алгоритмов работы с данными в информационном пространстве, разработчик ПО на «идеологическом» уровне ограничивает доступные пользователям практики и способы взаимодействия с информационным пространством, руководствуясь логикой бизнес-процессов и учитывая культурные (например, язык внешнего интерфейса), правовые и иные факторы. Необходимость собственного ПО тесно связана с обеспечением кибербезопасности и охраны критически значимых объектов материальной инфраструктуры.
24 Наконец, на уровне wetware власть реализуется в форме воздействия на конечного пользователя. Стоит оговориться: используя формулировку «реализация власти», мы разделяем подход С. Льюкса о многомерной власти. В данном случае на уровне wetware реализуется трехмерная власть – с помощью работы с информационным пространством формируются установки в общественном и индивидуальном сознании, предзадающие и формирующие определенные социальные практики. В нашем случае это практики потребления информации.
25 На первых двух уровнях реализация государственного цифрового суверенитета в теории не представляется невозможной. В обычных условиях глобализации рынков ресурсов, технологий и образования задача создания собственной инфраструктуры и собственного ПО видится выполнимой. Кроме того, в ряде стран уже предприняты конкретные шаги.
26 Наиболее часто исследователи обращаются к опыту Китая по обеспечению «суверенности» интернет-пространства. Если разложить предпринятые шаги по предложенной модели, то можно сказать, что на уровне hardware Китай ограничил вход и выход трафика несколькими пропускными пунктами (backbone networks), контролируемыми собственным оборудованиям, а кроме того, разделил интернет-сети на три уровня: научно-исследовательская сеть China Science and Technology Network, соединяющая научные учреждения; образовательная сеть China Education and Research Network, соединяющая школы и дошкольные учреждения; коммерческая сеть China Net – что позволило обеспечить безопасность и контроль критически значимых для государство сегментов сети.
27 В России «суверенизация» интернет-пространства началась в 2016 года с принятия т.н. «пакета Яровой», включавшего в себя Федеральный закон от 6 июля 2016 г. № 374-ФЗ «О внесении изменений в Федеральный закон „О противодействии терроризму“ и отдельные законодательные акты Российской Федерации в части установления дополнительных мер противодействия терроризму и обеспечения общественной безопасности» и Федеральный закон от 6 июля 2016 г. № 375-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации в части установления дополнительных мер противодействия терроризму и обеспечения общественной безопасности». Позже, в 2019 году был принят закон о «Суверенном рунете» (Федеральный закон "О внесении изменений в Федеральный закон "О связи" и Федеральный закон "Об информации, информационных технологиях и о защите информации" от 01.05.2019 N 90-ФЗ). По сути, законодатели в попытках обеспечить устойчивость российского сегмента глобальной сети от внешней агрессии определили основные направления «суверенизации» на hardware-уровне включающие: обязательное хранение персональных данных россиян на территории страны, контроль входящего траффика с помощью отечественного оборудования, запрет на размещение государственных сайтов не на российских серверах, а также передача контроля за всеми сетями всех уровней от отдельных провайдеров Роскомнадзору. Таким образом планировалось обособить российский интернет от международных сетей без потери критически значимой для государства информации, а также персональных данных пользователей.
28 Похожие подходы применяются и в США. Наиболее свежим нормативным документом, определяющим принципы обеспечения суверенитета на hardware и software уровнях можно назвать «Национальную стратегию кибербезопасности США» («National cyber strategy of the United States of America»). Одним из магистральных направлений документа является перечисление методов по обеспечению безопасности сетей, систем, функций и данных. Предлагается также осуществление национального контроля над критически значимыми объектами сети, без чего, как указано в документе, невозможно противостоять киберагрессии недружественных государств.
29 Однако данная проблема выходит за рамки предмета данной статьи. Обратим внимание на оставшийся уровень – wetware.
30 Проблемы с реализацией государственной власти на данном уровне обусловлены следующими факторами. Во-первых, эволюционные особенности складывания информационной инфраструктуры и глобального информационного пространства сформировали определенные паттерны потребления информации, которые необходимо учитывать. Данные паттерны изучаются и описываются в рамках предметных полей теорий информационного общества, сетевых коммуникаций, медиатизации.
31 А. Этциони обратил внимание на тот факт, что сетевой принцип, лежащий в основе интернет-интеграции сообществ, приводит к формированию особого социального капитала17. К. Санстейн развил этот тезис. Он, анализируя общественно-политические дискуссии на различных интернет-ресурсах, пришел к выводу, что особенностью сетевых коммуникаций является формирование «эхо-камер»18. «Эхо-камера» – это самоорганизующееся сетевое сообщество, в котором пользователи со схожими интересами обмениваются интерпретацией информации. Нетрудно догадаться, что в таких сообществах будет распространена одна точка зрения.
17. Etzioni A. The Spirit of Community: rights, responsibilities, and the communitarian agenda. N.Y.: Crown Publishers, 1993. 313 p.

18. Sunstein C. Echo chambers. Princeton University Press, 2001. 108 p.
32 Состояние самовоспроизводства «точек зрения» в сетевых сообществах также отметил Я. Ван Дейк, но назвал он это явление сетевой идеологией19. О. Яррен, анализируя социальную значимость коммуникаций, определил, что целью коммуникативного действия является получение ощущения сопричастности к социальной группе20. Он приходит к нетривиальному выводу, что современная коммуникация – это не транспортировка данных, а формат сборки сообществ. Другие исследования сетевых коммуникаций привели к появлению идеи «виртуальной дружбы» как особого типа социального капитала.
19. Van Dijk J. The Network Society. Social Aspects of New Media. London: SAGE Publications Ltd. 2006. 304 p.

20. Яррен О. Интернет – новые шансы для политической коммуникации? // Актуальные проблемы Европы. Средства массовой информации и демократия в современном мире: Сб. статей и рефератов. М.: РАН ИНИОН, 2002. С. 125–131.
33 Также отметим концепцию «сетевого феодализма»21, сформулированную отечественным исследователем И.В. Мирошниченко. «Сетевые феодалы» контролируют определенную часть коммуникативного пространства или физически контролируя каналы коммуникации на определенной территории, или выстраивая грамотную сетевую стратегию взаимодействия с аудиторией. Новыми феодалами, по мнению ученого, становятся как традиционные политические лидеры и управленцы, так и новые лидеры общественного мнения – блогеры.
21. Мирошниченко И. Сетевые механизмы формирования социальных и политических идентичностей современной молодежи // Известия саратовского университета. Новая серия. Серия: Социология. Политология. 2017. Т. 17. № 1. С. 92–97.
34 Обобщая вышеизложенные концепции, сформулируем ключевую особенность паттернов коммуникации в информационном пространстве: настоящей субъектностью в сетевой коммуникации обладает тот актор, который формирует вокруг себя эхо-камеру и привлекает в нее аудиторию. Основной целью субъекта является привлечение и удержание внимания аудитории, которое конвертируется в иные виды капитала. Только полноценные субъекты имеют возможность влиять на инфополе: формировать сетевые идеологии, воздействовать на поведение аудитории, продвигать определенные рамки интерпретации.
35 В современном информационном пространстве сложились устойчивые модели сетевой коммуникации, слом или перестройка которых может стать невыполнимой задачей. Разработанные в рамках концепции диффузии инноваций экономические модели22 говорят о том, что заместить распространенную технологию новой – непросто. Таким образом, чтобы государство на уровне wetware получило возможность эффективно реализовать власть, необходимо встраиваться в существующие коммуникативные модели и паттерны коммуникативных практик.
22. См. подробнее: Rogers E.M. Diffusion of innovations. N.Y.: Free Press, 1962. 367 p.; Hägerstrand T. Innovation Diffusion as a Spatial Process. Chicago: University of Chicago Press, 1967. 334 p.; Барановский С., Пузыревская А. Теория моделирования диффузии инноваций // Наука и инновации. 2018. № 188. С. 31–35.
36 Существующие ограничения реализации власти на уровне wetware вынуждают государство в лице институтов или политиков-функций политической системы принимать существующие правила игры, без чего невозможно становление государства как полноценного субъекта коммуникативного взаимодействия в информационном пространстве.
37 Заключение
38 Уровень медиатизации всех сфер жизни современных обществ актуализирует вопрос цифрового суверенитета: возможности государства распространить свой авторитет и реализовывать власть в информационном пространстве.
39 Реализация власти для осуществления цифрового суверенитета возможна и необходима на трех уровнях информационного пространства: hardware (материальная инфраструктура), software (программное обеспечение), wetware (коммуникативные практики аудитории). И если на первых двух уровнях – создании и управлении собственной материальной инфраструктуры и программного обеспечения – основные трудности связаны во многом с научно-технологической базой, то уровень wetware предполагает выявление и изучение уникальных коммуникативных практик, сложившихся в рамках национального сегмента информационного пространства.
40 Справедливым представляется тезис о том, что такие коммуникативные паттерны во многом зависят как от культурно-исторических особенностей территории, так и экономических и социально-демографических состояний сообществ. Требуется активизация научных исследований, направленных на выявление и описание свойственных российскому инфополю коммуникативных практик, чтобы на их основе можно было сформировать рекомендации для государственной, региональной и муниципальных властей.

Библиография

1. Барановский С., Пузыревская А. Теория моделирования диффузии инноваций // Наука и инновации. 2018. № 188. С. 31–35.

2. Васильева М.М. Формирование единого информационного пространства России в условиях глобализации // Вестник МГЛУ. Выпуск 24 (684). 2013. С. 93.

3. Володенков С.В. Феномен цифрового суверенитета современного государства в условиях глобальных технологических трансформаций: содержание и особенности // Журнал политических исследований. 2020. №4. С. 3–11. DOI: https://doi.org/10.12737/2587-6295-2020-3-11

4. Кастельс М. Власть коммуникации. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2016. 564 с.

5. Кутюр С., Тоупин С. Что означает понятие «суверенитет» в цифровом мире? // Вестник международных организаций. 2020. Т. 15. № 4. С. DOI: 10.17323/1996-7845-2020-04-3

6. Мирошниченко И. Сетевые механизмы формирования социальных и политических идентичностей современной молодежи // Известия саратовского университета. Новая серия. Серия: Социология. Политология. 2017. Т. 17. № 1. С. 92–97.

7. Указ Президента Российской Федерации «О Стратегии развития информационного общества в Российской Федерации в 2017–2030 годы». [Электронный ресурс]. URL: http://docs.cntd.ru/document/420397755 (дата обращения: 19.03.2022).

8. Яррен О. Интернет – новые шансы для политической коммуникации? // Актуальные проблемы Европы. Средства массовой информации и демократия в современном мире: Сб. статей и рефератов. М.: РАН ИНИОН, 2002. С. 125–131.

9. Barlow J.P. A Declaration of the Independence of Cyberspace // Electronic Frontier Foundation, 8 February. 1996. [Электронный ресурс]. URL: https://www.eff.org/fr/cyberspace-independence (дата обращения: 19.03.2022).

10. Bratton B. The Stack: On Software and Sovereignty (Software studies). Cambridge, MA: The MIT Press, 2015. 502 p.

11. Dean J. Democracy and other neoliberal fantasies. Communicative capitalism and left politics. Durham, London, Duke University Press, 2009. 218 p.

12. Etzioni A. The Spirit of Community: rights, responsibilities, and the communitarian agenda. N.Y.: Crown Publishers, 1993. 313 p.

13. Fuchs C. Internet and Society. Social Theory in the Information Age. N.Y.: Routledge, 2008.

14. Garnham N. Capitalism and Communication. London: Sage, 1990.

15. Hägerstrand T. Innovation Diffusion as a Spatial Process. Chicago: University of Chicago Press, 1967. 334 p.

16. Herman E., Chomsky N. Manufacturing Consent: The Political Economy of The Mass Media. N.Y.: Pantheon books, 2002. 407 p.

17. Hu T.H. A Prehistory of the Cloud. Cambridge, MA: MIT Press, 2015. 240 p.

18. Innis H. The Bias of Communication. Toronto: University of Toronto Press, 2008. 226 p.

19. Mazzoleni G., Schulz W. “Mediatization” of politics: A challenge for democracy? // Political communication. 1999. Vol. 16. No. 3. P. 247–261.

20. Mueller M. Will the Internet Fragment? Sovereignty, Globalization, and Cyberspace. Cambridge, UK: Polity, 2017. 140 p.

21. Rogers E.M. Diffusion of innovations. N.Y.: Free Press, 1962. 367 p.

22. Smith T.G. Politicizing Digital Space: Theory, the Internet, and Renewing Democracy. London: University of Westminster Press, 2017. 143 p.

23. Sunstein C. Echo chambers. Princeton University Press, 2001. 108 p.

24. Thompson J.B. Media and modernity: a social theory of media. Cambridge, 1995. 328 p.

25. Van Dijk J. The Network Society. Social Aspects of New Media. London: SAGE Publications Ltd. 2006. 304 p.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести