Начиная с последних этапов перестройки, когда Советский Союз стали публично называть империей, это понятие с тех пор стало одним из самых употребляемых слов во всей отечественной общественно-политической лексике. Если имперская проблематика всегда относилась к числу приоритетных тем в исторических науках, то возникающая в начале 90-х годов прошлого столетия отечественная политология впервые начинает обсуждать ее всерьез. Одним из первых был политолог С.И. Каспэ, который свою обширную монографию «Империя и модернизация: общая модель и российская специфика» (2001) начинает со слов<strong>: </strong>«Изучение империй снова в моде»¹, имея в виду здесь, в первую очередь, отечественную политологию. Однако, как показывает весь ход дискуссий последних десятилетий, позитивное сближение точек зрения на феномен империи в социально-гуманитарном знании остается на сегодня недостижимой целью. Отношение к империи наглядно свидетельствует об устойчивом существовании еще одной формы раскола не только в профессиональном, но и в общественном сознании страны. Так что издание обобщающего труда по империи буквально витало в воздухе. Им стало фундаментальная работа ростовского ученого-политолога И.И. Рогова «Теория империологии». Материал по империи представлен в ней настолько обширный и разноплановый, что нужна был поистине отчаянная решимость, чтобы написать труд почти в тысячу страниц общим объемом 65 печатных листов.

Необходимо по достоинству оценить тот труд, который позволил автору подвергнуть анализу большой массив наиболее значимой литературы по империи. Библиография включает 350 источников, и многие отечественные и зарубежные авторы, пишущие об империи, нашли отражение не только в библиографии, но и на страницах монографии. Одно перечисление рубрик содержания занимает в книге восемь полных страниц. Но будет уместно назвать основные четыре части книги, имеющие примерно равные объемы: «Атрибуты империи», «Политические системы империи», «Империофобия», «Философия имперской истории».

Формально автор ищет решения проблемы империи в рамках политологии, но содержательно выходит далеко за ее пределы. Автор резко критикует современную политическую науку. Он раскрывает причины, по которым «империя – вне политической науки»², вне ее концептуального аппарата. Книга – это вызов политологии. Вызов всем социально-гуманитарным наукам. И он прав в этом вызове, поскольку нет большего расхождения во взглядах в науке, чем в понимании феномена империи. Автор писал эту книгу на протяжении почти десяти лет. Вот этот вызов нам и предстоит оценить, чего в нем больше - теоретического поиска или идеологического пристрастия.

Дело в том, что автор – бескомпромиссный сторонник империи. Они будут всегда. Вся всемирная история, в сущности, эта история империй. Наступательно-идеологический тон, избранный автором, господствует на протяжении всей работы. Он текстуально обнажил предельно резкое противостояние авторской позиции практически всей официальной науке. Но как иначе можно оценить позицию автора, если «современные энциклопедии и словари – информационное оружие империофобии»³, хотя он и отмечает отдельные отступления от этой общей позиции. Несогласие автора с чуждой ему позицией ученого во многих случаях делает его (ученого) независимо от всего остального империофобом, как отвергающим с порога любую позитивную интерпретацию империи и пугающего людей разными страшилками по поводу ужасных последствий в обществе от проявлений имперскости. Жесткая дилемма, сформулированная И.И. Роговым, делящая всех авторов, пишущих по проблемам империи, на империофобов и империофилов, выступает очень часто непреодолимым препятствием на пути объективно научного, беспристрастного рассмотрения проблемы. Разбору этой непростой ситуации мы и займемся, отчетливо понимая, что при таких размерах монографии мы сможем рассмотреть только небольшую часть проблем из тех, которые указаны в приведенном выше содержании книги.

Конечно, фанатичная преданность империи и наступательно-идеологическая позиция автора дает ему возможность рассказать громко и отчетливо о тех сторонах империи, о которых боятся или отучены говорить в рамках академической науки, помогает нередко без особой политкорректности выразить и сформулировать некоторые положения теории империологии. Но он мало проявляет должного почтения к строгой форме научного изложения. Пишет легко, свободно, иронично, нередко дает хлесткие характеристики тем, кого он называет империофобами. Но помогает ли это ему в доказательности предъявленных на суд общественности теоретических позиций. Это большой вопрос. Нельзя не сказать и про отсутствие в монографии, поскольку она претендует на научность, рецензентов или, по крайней мере, научного редактора.

Итак, цель, которую ставит автор, – «сформировать онтологический, методологический и гносеологический каркас отраслевого научного знания, предметная область которого – исследование прошлых и современных империй в мировой истории»⁴. После соответствующих разъяснений автор добавляет, что мы «позиционируем империологию как отраслевую политическую теорию с рядом специальных (в том числе социальных и исторических) теоретических подотраслей⁵. С первых страниц он открыто демонстрирует читателю, как он строит теорию империологии, после рассмотрения отдельной темы возвращается к ней, встраивает в создаваемую теорию, как ему представляется, очередной кирпичик, переосмысливая вместе с тем сказанное ранее. И так от самого первоначального определения до финальных аккордов.

В заключении автор пишет. «Путешествие по просторам империологии закончено. Мы оставляем теорию империй не признанную официально, но сделавшую еще один шаг на пути из маргинального положения к стройному концепту. … Рано или поздно поднимется ветер истории, который, то порывами, то промозглым сквозняком выдует, рассеет все империофобские мифы, простой здравый смысл восторжествует, и теория империологии состоится. Я уверен в этом»⁶. Этими словами заканчивается монография. Но в общем И.И. Рогов слабо верит в то, что его вклад в теорию империологии будет оценен по достоинству. И у него для этого есть серьезные опасения.

Свободное изложение материала с многочисленными отступлениями и повторными обращениями к своим любимым вопросам делает нередко крайне трудным выявление наиболее адекватной точки зрения автора. Взгляды его постепенно меняются на протяжении книги. Дело даже не столько в изменении взглядов по мере углубления в проблематику. В работе много противоречий, нестыковок, намеренных уклонений от анализа нежелательных для автора вопросов. Проследить за всеми этими поворотами в рассуждениях автора, отступлениями от главной темы нет никакой возможности, поэтому мы поступим по-другому. Начнем с анализа того, <strong>к какому результату пришел автор</strong>.

Автор, хотя и фанатично предан идее империи, понимает, что нужна солидная доказательная база для создания научной теории империологии. Если заняться реконструкцией его позиции, то она оказывается вполне предсказуемой. Исходный принцип - империя вечна. Но что остается от империи к сегодняшнему дню или что автор считает непреходящим в империи в сущностном смысле? Оказывается, стремление к гегемонии как онтологическая черта империи. Сегодня гегемония есть главное на международной арене. Это основа, на которой нужно строить всю теорию империологии.

Одна из глав книги называется «Империя и ее друзья». Если империи являются признанным объектом исторической науки, то в политологических текстах империя служат объектом непрекращающихся нападок и идеологических споров. И автор задается резонным вопросом, почему молчали классики политической мысли. Платон и Аристотель объектом своего исследования видели полис и только полис, хотя рядом с миром греческих полисов существовала грозная Персидская империя. Аристотель, «выделивший сферу политического в самостоятельную научную дисциплину, не нашел империи место среди форм государственного устройства»⁷.

А кто же друзья империи? Среди классиков империологии автор выделяет монархистов и геополитиков. Конечно, пишет автор, монархические труды морально устарели. Но поскольку монархия долгие годы считалась неотъемлемым признаком империи, т.е. империя была особым типом монархии, то логично посмотреть, что полезного можно найти в трудах монархистов. Автор анализирует такие работы как «Монархия» Данте, «Левиафан» Т. Гоббса, «Монархическая государственность» Л. Тихомирова⁸. Вместе с тем он видит серьезный недостаток всей отечественной дореволюционной мысли в том, что образ империи трансформируется в образ Всемирной Божественной Монархии. Форма правления (монархия) была принята за сущность империи, т.е. империя есть разновидность власти. Автор решительно выступает против такой постановки вопроса, тем самым противопоставляет свой взгляд общепринятой позиции в рамках академической политической науки. Об этом мы еще поговорим несколько позже, насколько обоснованной оказалась его позиция и куда она приводит автора.

Что касается геополитиков, то автор приходит к выводу, что до сих пор у них нет ни единого универсального определения империи, ни четкого научного понимания, что же это за политический субъект империи, и, главное, какова его сущность. Относительно общей оценки разработок проблем империи, автор замечает, что если историки постоянно занимаются империей, то политологи и социологи Запада просто зациклились на тезисе «империя - не демократия». Что касается отечественной науки, то автор замечает, что в науке и публицистике появился ряд исследований имперской проблематики. Значимыми явились работы С.И. Каспэ, А.Ф. Филиппова, С.Н. Бабурина, А.И. Владимирова, С.В. Лурье, коллективная монография «От миропорядка империй к имперскому миропорядку»⁹. Но если говорить в целом, «то и советская, и современная образовательные матрицы едины в своей нелюбви к империям и дистанцировании в объективном изучении имперской проблематики»¹⁰.

Из анализа энциклопедий и словарей последнего времени автор делает вывод о том, что империя в подавляющем большинстве случаев относится к прошлым эпохам. Обычно ее интерпретируют как монархию, которая возглавляется императором. Политическая Энциклопедия (1999) называет империю исторически переходной формой государства к национальному государству. Политология принимает эту мысль как норму - империя уходит с исторической арены. Автор жестко критикует это общепринятое и устаревшее представление. И.И. Рогов называет империофобию социальным заболеванием в границах Запада. За пределами Запада империофобия как таковая отсутствует. Но «доминирование западной, точнее, англоязычной историографии и политической науки все еще определяющее, не только в массовом сознании, но и в профессиональных кругах отторжение империи воспринимается как должное» (с.494). Российский социум в целом верит, что время империй прошло, что империи - это колонии и императоры, что империи и империализм – одно и то же, что империя и демократия несовместимы. Автор показывает, как постепенно европейская мысль от незапамятных времен до сегодняшних дней отторгает империю и как во второй половине XX века образ империи попадает в гравитационное поле постмодернистского безумия, когда понятие окончательно размывается. Он верно замечает, что на Западе появились и новые тенденции. Особое внимание обращает на работу А. Этциони «От империи к сообществу»¹¹, которую оценивает как важный шаг в нивелировании негативного смысла империи на Западе и приданию ей облика обыденного и даже возможного. А также на цикл работ Н. Фергюссона и, прежде всего, на работу «Империя: чем современный мир обязан Британии»¹². Это делается в контексте продвижения американизма и для признания «сверхдержавы» Соединенных Штатов полноценной империей. И.И. Рогов проводит огромную работу с целью показать, как под покровом глобализации скрывается имперская идеология, которая навязывается всему миру. Автор здесь прав в своей критике. Он неоднократно обращается к дорогой для него идеи, что форма правления не является сердцевиной имперской сущности, но к чему приводит такая постановка вопроса.

Может быть, здесь мы имеем тот самый банальный случай, когда истина лежит где-то посередине. На обширной территории смыслов между империофобией и империофилией несомненно можно усмотреть нечто третье в развитии реальных процессов, связанных с империей, которое ускользает от теоретического изучения. Но обо всем по порядку.

<strong> Итак, займемся реконструкцией движения авторской мысли</strong>

Автор неоднократно заявляет, что реалполитик – это методология автора. «Нам – политическим реалистам, выстраивающим теорию империологии»¹³. Эти слова следует запомнить. Важно выяснить, почему ученый делает реалполитик своей методологией. Как известно, методология, принятая исследователем, ведет к определению целей и предмета исследования, к выбору средств и конкретных методов.

Как И.И. Рогов соотносит себя с реалполитикой? Он вкладывает в нее тот смысл, что существует книжная характеристика состояния современных государств, которая плохо соотносится с жизненными реалиями. К примеру, автор пишет, что «существуют целые регионы, где нет государства. В Африке множество государств, которые существуют лишь в атласах и картах. Политология пытается описать их своими категориями, но тщетно. Безответственно называть «национальным государством» сегмент территории, основной субъект которой - племя»¹⁴. Поэтому, согласно автору, академическая политическая теория, должна переводить на язык теории то, с чем имеет дело Realpolitik. Но если западная политическая теория за исключением отдельных авторов служит для того, чтобы камуфлировать истинные цели Realpolitik, в первую очередь, это касается США, то настоящая теория должна заниматься реальным политическими процессами и называть вещи своими именами. Автор дает нелестную характеристику современной социально-политической науки, которая поражена двумя тяжелыми болезнями: талмудизмом и маньеризмом. «Наука ради науки» так можно охарактеризовать оба заболевания, которые есть симптомы старости»¹⁵.

Итак, согласно автору, вечность империи задана, теперь нужно выстроить предмет науки – империю таким образом, чтобы он точно и определенно способствовал достижению поставленной цели – вечности империи. Обратим теперь внимание на основные черты империи, которые выделяет автор в начале исследования.

Автор ссылается на С.И. Каспэ, который пишет о том, генетические признаки это те признаки, которые раскрывают внутреннюю, подлинную сущность империи. Среди признаков мы находим у автора следующий набор признаков, как минимально необходимых критериев имперского бытия: 1. Большое пространство или территория империи, и ее синонимы – имперское тело и имперская протяженность; 2. Мессианская идея как имперская идея, или имперская идеология, или имперский миф; 3. Продолжительность существования или время жизни империи, имперский цикл. Каждый из этих признаков – «ядро генетической дефиниции, онтологическая основа империи как политического субъекта. На них мы построим, пишет автор, здание теории империологиии»¹⁶.

Помимо этих атрибутов империи существует еще один ее неотъемлемый признак: стремление к гегемонии. Стремление к гегемонии - характеристика динамическая, в отличие от предыдущих, как критериев локализованной во времени и пространстве империи. Предел распространения империи – орбис террариум, планета, весь известный мир. Это состояние называется стремлением к доминированию, а завершенный процесс гегемонией. Стремление унифицировать мир под собственную матрицу (схему), навязать собственную идеологию, собственный уклад и образ жизни – вот важнейший идентификатор имперского поведения на международной арене. Экспансия есть средство, а гегемония есть цель. «Стремление к гегемонии – тот признак, по которому империи отличаются от не-империй, и, одновременно – пространство для реализации первых трех. Ему мы уделим особое внимание»¹⁷. Важный аспект соотношения империи и гегемонии: плата за гегемонию – гибель. Перенапряжение сил, истощение ресурсов и распад. Гегемония это то, что убивает империю¹⁸. Отсюда и неизбежность имперского цикла.

Теперь обратимся к заключительным страницам работы. Автор пишет: «зафиксировать, что есть Империя, на самом деле несложно. Это государство с территорией, позволяющей доминировать в регионе. 2. Это государство, несущее сакральную, божественную волю в мир; 3. Это государство, воплощающее божественный промысел не на пути кратковременного завоевания, ограбления и последующего распада, но длительными миссионерскими усилиями внутри и на периферии». И далее. «Анализируя историю Византии, мы выявили, что сущность подлинной империи – быть священным царством. К политикам и ученым империи Ромеев впервые пришло осознание, что империя – не просто абсолютная, личная императорская власть, но особое государство, отличающееся от прочих монархий, проекция Царства Божьего на Земле. Соответствуют этому требованию только те империи, которые связывали собственную идентичность с христианской верой. Таковы: Византия, СРИГН, (Священная Римская империя германской нации), Россия»¹⁹. Итак, перед нами теоретический конструкт идеальной или истинно-сущной империи, для которой характерны длительные миссионерские усилия, но которые, тем не менее, тоже служат достижению гегемонии, потому и такую идеальную империю постигает катастрофа в виде распада.

Несмотря на приведенные им три истинные империи, автор не ограничивается христианскими миром. Он дает очень широкую классификацию существовавших в истории империй, выделяя четыре их класса: 1. Истинно-сущные, полноценные империи (Имперская Идея-Божественный промысел); 2. Не-вполне империи (самопровозглашенные или полагающие свою миссию священной, а также те, кто свою миссию не смог воплотить); 3. Лишь называющиеся таковыми (геополитические единицы «симулякры»); 4. Антиимперии (Искажающие или выхолащивающие имперскую миссию абсолютизацией власти как таковой). Оспаривать отнесение конкретных империй к тому или иному классу, например, почему в рамках антиимперий оказались Империя Наполеона, Третий рейх Гитлера, империи майя, ацтеков, инков и прочих, как пишет автор, нет здесь никаких возможностей. Принимаем его на веру. Но вопрос в том, какие цели преследует такая классификация, жестко отсекающая один класс империй от другого. Разве только доказать, что всемирная история есть история империй, правда в основном не настоящих империй. Но помимо негативных характеристик у них, как у государств, должны быть и позитивные характеристики, впрочем, такая постановка вопроса вообще ставит под сомнение приведенную выше классификацию и более того, сам взгляд на всемирную историю как историю империй, оказывается в основном не подлинных. А смысл какой такого взгляда?

Выбор основных черт империи носит вполне произвольный характер, поскольку никакого общего основания для отбора черт автор не устанавливает и даже не проговаривает его вслух. Но, вообще-то говоря, империя есть система в любом смысле слова, есть целостный социальный организм. Вопрос о том, отвечает ли критерию целостности отбор основных черт, остается без ответа. Для автора важно выявить и обосновать такое число минимально необходимых основных черт, как мы увидим, с тем, чтобы они в полной мере работали на «целевую установку империи», а остальные основные черты, которые обычно называются в научной литературе, перевести в разряд неосновных. Только таким образом, можно подтвердить свою гипотезу и твердо и последовательно идти по пути создания своей теории империологии.

В XX веке геополитика становится самой главной чертой империи. «Тот простой факт, что империя – прежде всего геополитический субъект, еще предстоит осознать мыслителям XX и XXI века»²⁰. Теперь понятно, почему реалполитик становится методологией автора. Вся история человечества есть история империй, а цели империи – это контроль над пространством, который может быть реализован по-разному. Сегодня в центре мировой истории находится, и будет всегда находиться, по твердому убеждению автора, геополитика, борьба за контроль над узловыми точками пространством, и она будет лишь обостряться. И потому империя вечна, в том числе вечна и Российская империя. Становится понятным, почему автор только эти четыре черты выделил в качестве основных у империи, а остальные сделал неосновными.

Среди многих проблем, разбираемых в этой связи, центральная и самая дискуссионная проблема, империя есть форма власти или разновидность государства? Автор предлагает различать в теории империологии империю в собственном смысле слова как самоорганизацию пространства и империум как искусственный проект, как форму власти (т.е. господства и подчинения), как инструмент стремления к гегемонии. Само же сведение империи к империуму – власти ради власти, власти как таковой приводит лишь к одному результату. Империя есть авторитарное (тоталитарное) государство²¹. Форма организации власти (форма правления) в империях носит принципиально неопределенный характер, не имеет решающего значения, не относится к первичным имперским признакам. Пожалуй, этим сказано все.

Империя получается вроде дверного замка со сменной личинкой.

Очень важно понять следствия из противопоставления автором процессуального подхода институциональному. Он ключевой для понимания сущности теории империологии. Автор утверждает, что для сторонников процессуального понимания империи главное в ней это завоевания, грабеж, властные отношения господства - подчинения. Нет, говорит автор, главное – это включить всех в свою цивилизационную матрицу и потому властно-управленческая вертикаль вообще какая-то неосновная черта империи. Приоритеты при институциональном подходе принципиально другие. Империя это структура, а не форма господства. Государство есть форма организации пространства. Анализ сущности имперской онтологии будет основываться на трактовке империи как организации: социальной, территориальной, идеологической.

Империя сама по себе не гегемония, но политическое государство, стремящееся к контролю, к доминированию, к гегемонии. Контроль - инструмент, доминирование промежуточный вариант, гегемония – полная или частичная – целевая функция управления империей. Стремление к контролю, доминированию, гегемонии – статусный маркер, по которому можно отличить подлинную империю от неподлинной, от квазимимперии. Пусть даже становящуюся, от рядового национального государства. Адепты процессуального подхода ошибаются в целевой функции стремления к гегемонии. Задача подлинной империи – не грабить, не подавлять, а «унифицировать мир под собственную матрицу (схему), навязать собственную идеологию, собственный уклад и образ жизни»²².

Так что на важнейший вопрос «империя это форма власти или разновидность государства?» автор отвечает вполне определенно. «Я протестую против словосочетания «империя как способ (или форма) власти, и ставлю взамен: «Империя как субъект власти», поскольку именно субъект – политический актор творит политику, а значит и историю и потому является наиболее корректным и конкретным выражением имперской онтологии»²³. Тот факт, управляется ли империя одним человеком, несколькими людьми или смешанно, не относится к перечню первичных имперских признаков – атрибутов, характеризуя, скорее ситуативно-историческое лицо отдельно взятой империи.

Сказанное важно и для понимания авторской позиции относительно понятий «политическая система» и «политический режим», которые вообще не являются критериями оценки «империя не-империя» В подлинной империи может процветать любой политический режим. В реалполитик политический режим в империи будет такой, который считается справедливым здесь и сейчас, в который верят массы и в котором имперская идея обладает наибольшим легитимационным потенциалом. Имперская идеология, базирующаяся на единоначалии, на правлении одного – не важно, наследственном, либо выборном, как правило, наилучшим образом скрепляет империю и подпитывает ее жизнеспособность Наилучшая же среди идеологий - монархическая. При условии, что монархия как форма правления будет пользоваться подлинной, а не формальной поддержкой.

Подведем некоторые итоги. Автор волевым путем, трудно найти другое слово, наполняет понятие империи как политического государства таким содержанием, в котором отсутствует указание на определенную форму правления, форму власти.

Вместе с тем патримониальная, традиционная, до-буржуазная империя есть истинно-сущная империя. Можно таким образом сделать вывод, что этот исторический тип империи есть вершина развития империи как политического государства. Идеальная настоящая империя есть теоретический конструкт, а реальные империи лишь в большей или меньшей степени приближаются к идеальной модели. Идеальная, истинно-сущная модель – это наивысший этап развития империи, еще раз подчеркнем, а эта империя есть традиционная, патримониальная, средневековая империя. И тогда власть или форма правления окажется неразрывно связанной с административной, организационной формой государства.

Автору можно возразить еще и другим способом. Империя есть политическое государство, следовательно, она стремится к достижению гегемонии политическими средствами, а не только и не столько миссионерскими. А политические средства связаны с формой власти или нет? Гегемония имеет позитивный смысл, как пишет автор, – это стремление унифицировать мир под собственную цивилизационную матрицу, и достигается оно с помощью миссионерства, через посредство которого и достигается воплощение священной имперской идеи. А вот империум это кровь, господство, завоевание, это в чистом виде геополитика.

Но как можно разделить в истории конкретной империи и в онтологии империи одно от другого? Это что - два параллельных потока в истории одной империи? И цивилизация, и культура, как внутренняя основа империи имеют прямое отношение и к тому, и к другому Имперская идея носит сакральный характер, а кто создатель и носитель имперской идеи, какое отношение имеет к ней имперская власть, оказывается, это тоже не имеет существенного значения. Это суть всей проблемы, поднятой автором, в связи с созданием теории империологии.

С переходом от средневековья к новому времени начинается кризис, угасание, распад средневековой империи. Что может здесь выступать маркером, показывающим начало кризиса - трансформация института власти. Но если форма власти, политическая система не имеет прямого отношения к сущности империи, тогда и угасать, по большому счету, нечему. Империя как структура, как организация вечна, несмотря на все перипетии, происходящие с ее «личинкой» формой власти. История развивается, автор говорит о том, что прогресс необратим²⁴. Но это не касается империи. «Она, конечно же, возродится»²⁵, неясно только какую форму правления изберет идеальная империя будущего.

<strong>Империя, культура и цивилизация</strong>

«Одна из маркерных задач в теории империологии, пишет автор, – обосновать империю как политически-оформленную вершину развития конкретной цивилизации (культуры данного суперэтноса)²⁶. Империя наивысший этап развития данной цивилизации или культуры. О цивилизации, как о сложном общественном явлении, в книге почти ничего нет сказано.

<strong> Империя в своем развитом виде есть государственное оформление цивилизации</strong>.

Это должно быть поднято на должную теоретическую высоту, разве эту задачу не решает цивилизационный подход, хотя бы в общих чертах, к которому у автора в целом отрицательное отношение. Если империя есть самоорганизация, (что это такое, объяснений нет), то в нее автор включает социальные, территориальные, идеологические отношения, но почему нет политических, экономических, культурных отношений. Если имперская идея как мессианская идея есть атрибут империи, то, стало быть, доминирование и стремление к гегемонии как процесс получают поддержку, обеспечение культурно-цивилизационным уровнем развития империи.

Если империя есть политический итог развития цивилизации и культуры, то почему нельзя соединить цивилизацию и империю в единое целое как империю – цивилизацию. Тогда стремление к гегемонии наполняется целями, содержательными смыслами, идущими от священной имперской идеи. Ведь на самом деле культура работает на гегемонию. И потому ее нельзя выставлять за пределы основных черт империи. Культура vs имперская гегемония есть истинное противоречие, которое позволяет понять действительную эволюцию империи. Понять наличие сил, выступающих как за эскалацию гегемонии, так и за ее сдерживание, но в любом случае, как пишет автор, приводящих, так или иначе, к распаду империи.

Автор постоянно говорит, что средневековая патримониальная империя это истинная империя. Да, это так. Но подчеркнем, что она принципиально отличается от более поздних империй, прежде всего, типом социальности.

Главная отличительная черта патримониальных, традиционных империй состоит в господстве непосредственных, личных отношений между людьми. Это касается, прежде всего, личностного характера властных отношений, проявляющих себя как непосредственное господство и подчинение сверху донизу. Связана ли социальная структура с властью, с имперской монархией? Самым непосредственным образом, это есть единое целое. Нельзя не упомянуть и о сращенности власти и собственности, о личных отношениях в сельской общине, сращенности общины и общинника с землей. Других связей, кроме личных связей и отношений, общества такого рода не знают. Известно противопоставление Марксом отношений непосредственного господства и подчинения и вещного характера отношений, оно указывает на важность исторического подхода для правильного понимания их субординации. «Индивиды не могут подчинить себе свои собственные общественные связи, пока они эти связи не создали». Немыслимо представить успешное встраивание принципа разделения властей, концепции общественного договора, частной собственности в точном смысле этих понятий в условиях господства личных отношений в обществе.

В Новое время возникает другой, более высокий тип социальности, связанный со становлением общества модерн. На место личных отношений приходят вещные отношения, т.е. отношения между людьми, опосредствованные вещью. Это проблематика тщательно вытесняется из обсуждения. Но если это неосновная атрибутика империи, то никуда империи не уходят, а если основная, тогда можно говорить о прогрессе в истории и говорить о том, что империя, основанная на личных отношениях властвования, есть уходящая натура. Судя по онтологии, которая насчитывает определенные и ясные для нас черты, империя достигает своей полноты, становится настоящей империей именно как континентальная патримониальная империя средних веков.

<strong>Философия имперской истории </strong>

В этом разделе мы вновь встречаемся с постоянно присутствующей в тексте работы утверждением о том, «что критерий деления империй на полноценные, истинно сущие империи и на все прочие – сущность имперской идеи»²⁷. Не просто встречаем его, но эта идея проходит, как говорится, красной нитью через весь раздел. Поэтому автор и считает, что всемирная история должна быть историей империй. Вернее было бы обратное. В истории должно быть найдено правильное место конкретным империям, но такой разворот ставит под сомнение всю проделанную работу. Все государственные образования, бывшие в истории и ныне существующие, классифицируются по тому, насколько они отошли от истинной, настоящей империи. Ведь эти государства имеют и свою позитивную характеристику – национальные государства, монархии, королевства, этнические государства и т.д. Невозможно смотреть на огромный мир государственных образований через призму империи. Это выглядит, по меньшей мере, как наваждение. Но если преодолеть негативное и отталкивающее отношение к этой установке, то раздел содержит в себе и немало интересных философско-исторических выводов и оценок. Автор критикует формационную периодизацию истории главным за то, что она основана на линейной концепции развития человечества. Это не совсем так, но главное здесь в другом. Линейность создает убеждение, что существует один правильный путь «модернизации» или трансформации империй в эпоху становления и развития мирового капитализма. Следует согласиться с критикой автором общепринятого положения о том, что империя в Новое время становится всего лишь переходным типом государства, формой перехода к национальному государству. Нет, говорит автор, она не уходит с исторической арены.

На самом деле, пишет он, степень модернизации территориально крупных политий, исповедующих мессианскую идеологию и стремящихся к гегемонии, просто поражает. Империи за последние полтора века мимикрировали по всем статусным признакам, по все формальным институтам. И вот вывод, с которым решительно нельзя согласиться, «империи пережили два видов полисов, феоды, каганаты, патримониальные государства…. Переживут и национальные государства, пройдя степень инкорпорации с ними и преодолев ее»²⁸. Одним словом, империя вечна. Автор с большой неохотой признает ту важную методологическую роль, которую играют сегодня и цивилизационный подход, и формационный, и миросистемный анализ И. Валлерстайна, хотя последний автор переосмысливает на свой лад, подлаживает под свою концепцию.

Проблематика империи последних столетий остается предметом самых острых дискуссий, устойчивого существования полярных точек зрения, что во многом обусловлено слабым использованием современных методологий исследований исторического процесса. Заметим, в частности, что с точки зрения миросистемного подхода в ходе становления капиталистической мир-экономики происходит раздвоение путей развития человеческого общества, в том числе и образований имперского типа. Колониальная империя, как взаимная связка метрополии и колонии, это господство западного национального государства над прежними не-западными империями, что ведет к деградации прежних средневековых империй. Но все попытки превращения их в нечто подобное национальному государству не дали и не могли дать такого результата. Идея создания мировой федерации национальных государств, о чем писал Кант, остается красивой, но утопичной идеей. И здесь можно согласиться с автором. Но национальное государство исторически более высокий тип исторического развития государства. И идеи классического либерализма, разделения властей, свободы все это не пустой звук, это исторические достижения. Вопрос в том, насколько, в каких размерах они могут быть позитивно использованы за пределами западной цивилизации.

Во второй половине XX века стало окончательно ясно, что, во-первых, колониальные империи распались, и на их место закономерно пришла единственная настоящая сверхдержава. Этот момент особо подчеркивает автор. (СССР, по его мнению, это сверхдержава авторитарно-бюрократическая) Западная цивилизация сохраняет свое базовое единство и наряду со сверхдержавой США мы имеем также ЕС как новый тип государственно-политического образования. Во – вторых, бывшие империи, такие как Китай, Индия, Иран, Россия не смогли в силу исторических обстоятельств стать национальными государствами. Это государства-цивилизации, но они сохранили в своей основе онтологическую матрицу традиционной империи, но отнюдь не в интерпретации И.И. Рогова. Просто эта матрица получает воплощение в другой конкретно-исторической форме. Теперь в условиях постсовременности, постмодерна или новой современности, государства-цивилизации, сохраняя в той или иной степени в длительной перспективе некоторые основные черты имперской матрицы, вместе с тем энергично используют достижения Запада как в сфере политики, так и экономики, науки, технологий.

В итоге, мы уже сегодня имеем сложные синтезные государственные образования применительно к не-западным государствам-цивилизациям, которые включают в себя различные элементы. И потому они неорганичны, и долгое время будут таковыми. Этот синтез – сложный, живой и непрерывно изменяющийся. Китай – один пример. Россия – другой. Иран – третий. Но общность их в сохранении исторической Традиции, идущей из глубины веков.

Вместо национальных государств мы имеем здесь государство, которое есть импероподобное государственное образование, т.е. подобное средневековой империи, но постепенно приобретающее свое самостоятельное содержание. Оно становится новым исторически типом государства, которое находится в стадии формирования. По мере дальнейшего развития матрица государственности будет трансформироваться под влиянием растущей взаимосвязи и взаимозависимости стран. И называть его империей, значит не видеть тех значительных трансформаций, которые претерпевает современное государство. Можно говорить в научном плане об импероподобном государстве-цивилизации, как предлагает историк А.И. Фурсов²⁹. Трудно сказать, насколько удачна эта формулировка, но ее следует обсуждать отдельно.

Автор прав в том, что геополитика, т.е. борьба за контроль над ключевыми точками земного пространства, сегодня стала доминирующей на исторической арене. Но стремление к гегемонии как цель геополитики и есть главный признак империи. Тогда противоречия на исторической арене между единственной «сверх-державой» как империи с республиканской формой правления (США) и государствами-цивилизациями, между Западом и остальным миром есть отношения соперничества в борьбе за гегемонию, и все равно, по мысли автора, мы имеем дело с империями.

Однако, если возобладают в политике больших государств другие цели и намерения, то и стремление к гегемонии и соперничество могут смениться другой формой отношений – отношениями сотрудничества и взаимной выгоды, равноправия, уважения, строгого соблюдения международного права. Диалог цивилизаций становится все более императивной необходимостью и надеждой в создании прочного мира в условиях становления многополярного мира. А у автора вся надежда на появление идеальных империй. Среди тенденций развития современного мира их естественное появление, на что свято надеется автор, пока не обнаруживает себя сколько-нибудь заметным образом. Но, может быть, я и ошибаюсь.

<strong>Так получилась ли теория </strong><strong>империологии</strong><strong>?</strong>

Становится теперь понятно, почему автор утверждает, что российская политическая наука разработала фундаментальные концепты, но в своем кратологическом сегменте остановилась на заре «долгого XIX столетия» т.е. более двухсот лет назад, и почему империя вне политической науки. Автор спрашивает о том, на какую модель политическая наука ориентирована. И отвечает на описание модерна и вместе с тем на становление модерна. В этой модели нет места империи, которая в течение двухсот лет рассматривалась как переходное состояние к национальному государству. Точно такая же ситуация имеет место и в социологии.

Теорию империологии или лучше сказать теоретическую империологию, по аналогии с теоретической политологией, автор определяет одновременно и как отраслевую науку, и как науку среднего уровня, которая имеет философские основания в виде философии имперской истории. При таком взгляде на теорию империологии на первое место выходят трудности ее создания не только идеологические, о чем мы говорили в начале рецензии, но и теоретико-методологические.

Социология, экономика, политология, история как самостоятельные дисциплины возникают в эпоху Нового времени. Об этом много и интересно пишет И. Валлерстайн. Они возникают для описания становления четко обособленных сфер жизедеятельности общества модерн, которое изначально стал претендовать на универсальный, всеобщий характер социальной организации.

В эпоху постсовременности или новой современности доминирующая тенденция – стирание границ между отдельными социально-гуманитарными дисциплинами. Эту тенденцию автор верно уловил, потому что в рамках специализированной политической теории создать теорию империи в принципе невозможно. Но если империя вечна, то почему нельзя попробовать описать ее с междисциплинарной точки зрения единой социально-гуманитарной науки, описывающей весь социум как таковой. Но такую задачу автор перед собой не ставил и не мог поставить, ибо анализ социо-культурного измерения империи в работе сознательно опущен. Но то же самое можно сказать и в отношении изучения патримониальных традиционных империй, здесь тоже нужна принципиально иная философская методология, раскрывающая специфические особенности докапиталистического этапа мировой истории.

<strong>Заключение. Несколько слов о позиции автора в отношении России</strong>

Из всего сказанного нетрудно прийти к выводу о том, какими должны были оказаться взгляды И.И. Рогова на будущее России. И что же? Оно оказывается очень похожим на ее прошлое. Империя вечна. Россия была империей большую часть своей истории, почти полтысячелетия, начиная с XVI века. Поэтому, возрождение России именно как имперского государства – просто вопрос времени. Современная Россия – вообще империя-симулякр: традиционная идеология утеряна. А новой нет, и пока не предвидится. Лишь выработав универсальную идею (идеологию), Россия станет империей. Политическая ипостась русской идеи XXI века – имперостроительство. Теория разделения властей не отражает реалии империй. Не форма политических процессов, а состояние народного сознания, рассматривающего монархическую власть как наиболее желанную, есть показатель сформировавшихся условий для появления истинно-сущной империи. Так вырисовывается ли из всего сказанного автором настоящая, истинная теория империологии?

И.И. Рогов поставил обширный комплекс имперской проблематики. Но, не соглашаясь с полученными ключевыми, базовыми выводами, мы не должны пройти мимо по-настоящему дерзкой попытки вырваться за пределы привычных представлений. Дискуссия среди политологов и социальных философов относительно империи вся впереди.