До недавнего времени социальным наукам было свойственно исходить из оппозиции империи и нации. В этой логике в рамках имперских систем обычно изучались лишь национализмы окраин, вызревавшие, как считалось, вопреки давлению метрополии. Гораздо меньше внимания уделялось национализмам, которые развивались внутри имперского «ядра». Однако в последние годы в академической среде растет количество исследователей, которые пытаются проблематизировать привычную дихотомию «империя — нация», рассматривая процесс адаптации империй к эпохе национализма, который идет в течение XIX в. Обозначенный подход разрабатывается и применительно к Российской империи. Здесь одним из пионеров, безусловно, является историк Алексей Миллер, ставший автором ряда знаковых монографий¹. Совсем недавно появилась книга Ирины Шевеленко, в которой рассматривается история русского искусства в конце XIX – начале XX вв. в контексте формирования в тот период русского национального проекта². Рецензируемая книга во многом продолжает эту линию.

Ее автор, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН, Мария Войттовна Лескинен в своих предыдущих работах уже обращалась к теме национализма, формирования национальных идеологий, идентичности и ряду смежных проблем. На этот раз в центре ее внимания – конструирование категории «великорусскости» в течение XIX в. Какова была традиция употребления этого понятия? Каким образом происходило конструирование представлений о великороссах/великорусах силами тогдашней этнографии и географии? Как этот процесс был связан с концептуализацией русской этничности, вызреванием представлений о русской идентичности в ходе всего XIX в.? Что значило тогда слово «русский» и как оно соотносилось с понятиями «российский», «славянский» и т.д.? Таков неполный перечень вопросов, которые обсуждаются в монографии.

Автор сразу оговаривается, что ее главная задача – «определить основные тенденции и противоречия толкования термина [«великоросс/великорус»] в <em>научном</em> тезаурусе эпохи (курсив мой – Д.Л.)» (с. 17). Иначе говоря, анализ, проводимый Лескинен, сознательно ограничен сферой преимущественно академических дискуссий, но заодно и изучением того, как эти дискуссии проникали в общественный дискурс через научно-популярные работы, художественную литературу, справочники, учебники и т.д. Автора, таким образом, интересуют, в первую очередь, научные номенклатуры и типологии, процесс вписывания великорусов в лингвистические и этнографические классификации народов, существовавшие в XIX в., и прочие подобные аспекты и не интересуют темы вроде самоидентификации народных масс или влияния различных общественно-политических событий на русский <em>nation</em><em>-</em><em>building</em>. Хотя коль скоро нация всегда была категорией, вокруг которой шла политическая борьба и возникали острые публичные дискуссии, полностью дистанцироваться от политических вопросов автору не удалось (например, невозможно было бы обсуждать дискуссии о сопоставлении великороссов с малороссами, не затрагивая тему польского восстания 1863-64 гг.).

В целом же разговор о конструировании категории «великоросскости» строится вокруг нескольких основных сюжетов, каждому из которых посвящена отдельная глава. Это дебаты о границах Великороссии (иначе говоря – попытки определить «исконную» национальную территорию, принадлежащую великорусам, ее обнаружение было важно, поскольку она рассматривалась как «ядро» всего государства); о языке (полемика о соотношении русского языка с другими славянскими языками, попытки осуществить классификацию говоров и наречий внутри собственно русского языка и пр.); об антропологическом типе (сюда относятся, в частности, попытки выявить различные подтипы внутри великорусской народности, равно как и задача установить наиболее «чистый», аутентичный великорусский типаж, на роль какового в разное время предлагались различные региональные группы – от жителей Русского Севера до ярославцев или костромичей); о национальном характере (речь идет о популярных в то время спекуляциях об особом темпераменте, складе ума, нравах и привычках, характерных для каждого народа) и пр. Разбираются в книге также первые попытки визуализации русской этничности в гравюрах, книжных иллюстрациях, географических картах тех лет, в манекенах, созданных для Этнографической выставки 1867 г. в Москве.

Знакомясь с этой монографией, читатель может лишний раз убедиться, сколь часто утверждению какой-то точки зрения в качестве общепринятой банальности, не подлежащей сомнению, предшествует весьма острая полемика – в данном случае мы имеем в виду, например, устоявшееся в нашем общественном сознании представление о трех родственных восточнославянских народах (русские, украинцы, белорусы), или господствующее сегодня представление о границах русской нации, ее «исконных» территориях и т.д. В этом смысле обращение к истории – лучшее лекарство от эссенциалистских трактовок категорий вроде «культура», «нация», «цивилизация» и пр. Хотя стоит признать, что чтение почти 700-страничной монографии М.В. Лескинен – достаточно серьезный труд, который требует от читателя основательного погружения в исследуемую проблему. В книге проработан огромный объем информации, содержится множество сюжетов, тем и персоналий из XIX в. Среди последних как широко известные имена вроде А.С. Шишкова, Н.И. Греча, С.М. Соловьева, В.О. Ключевского, М.П. Погодина, В.И. Даля, В.Г. Белинского, М.Н. Каткова, так и мало знакомые неспециалистам Н.И. Надеждин, В.В. Пассек, К.И. Арсентьев, И.Н. Березин и пр. Так или иначе, мы определенно рекомендуем обратить внимание на эту монографию всем, кто интересуется проблемами национализма вообще и историей русского национализма в частности.