Целью данной статьи является определение, в первом приближении, роли акторно-институциональной специфики в современных международных отношениях.

Затрагивая состояние мировой политики и современных международных отношений, можно констатировать, что они видоизменяются достаточно динамично. Их нестабильность, турбулентность сопровождаются стохастическими процессами, связанными с общей деинституционализацией в различных сферах общественной жизни. На этом фоне большим исследовательским вопросом является идентификация акторов современных международных отношений, которые при масштабном транзите от обществ модерна к постмодерну не могут описываться только государственно-национальной морфологией или сугубо транснациональной корпоративной логикой. Все выглядит куда более сложно и противоречиво, в большей степени соответствуя формату экосистем, имеющих амальгамный характер. «В анализируемом контексте глобализационные тренды вступают в противоречия с деглобализационными векторами, которые в совокупности детерминируют сложную, эмерджентную ситуацию на разных уровнях международной проблематики»¹. В анализируемых условиях выдвигаются различные интерпретации характера международных отношений и мировой политики с акцентом на мультицивилизационную коннотацию². Ключевым вопросом является институциональная составляющая глобальных и региональных трендов, то есть насколько она сохраняет действенные формализованные и неформализованные «правила игры» (И.Л. Прохоренко³) или же трансформируется в сторону своей девальвации, в результате вероятность сценария «игры с нулевой суммой» в процессе борьбы за глобальное господство носит дискуссионный характер. В частности, И.В. Следзевский отмечает, что «процесс институционализации цивилизационного диалога (межцивилизационной коммуникации) еще не завершен, он не приобрел необратимого характера, не стал внутренне необходимым, системным качеством организации и самосознания переживающего кризис мирового сообщества. Альтернативой межцивилизационной стабильности международных отношений и мирового порядка может стать – при дальнейшем росте международной напряженности – деинституционализация, кризис и делигитимация институтов цивилизационного диалога»⁴.

В определенной степени можно говорить о том, что в современных условиях международная и региональная субъектность может формироваться, укрепляться и развиваться при наличии ресурсной базы, опора на которую позволяет формировать повестку, доминировать, подчинять, включать в свою орбиту, формировать неэквивалентный обмен ресурсами и трансформировать более зависимых акторов (мир-системная методология⁵). К основному ресурсному базису международно-значимого субъекта можно отнести:

1) уровень экономического развития и мощи, преимущественно в инновационном, научном и технологическом плане;

2) финансовое доминирование, в виде конвертируемых валют и капиталов, которые преимущественно через транснациональные корпорации и международные институции перераспределяются в виде прямых иностранных инвестиций;

3) масштаб информационно-инфраструктурного влияния в трансграничном формате;

4) силовые возможности, выражающиеся в финансировании военной составляющей, наличии вооружений последних поколений;

5) политический капитал и влияние, отражающиеся в институциональном виде и в механизмах принятия элитами ключевых управленческих решений глобального уровня с использованием различного инструментария («мягкая сила»⁶, “Realpolitik”⁷, «дипломатия канонерок», «цифровая дипломатия»⁸, «цветные революции»⁹, «гибридные войны»¹⁰ и др.).

Рассматривая в первом приближении преимущественно торгово-экономические показатели из выделенных групп ресурсных факторов, следует сказать, что их роль достаточно высока и непосредственно влияет на уровень наднациональной субъектности. На диаграмме 1, на основе данных Всемирной торговой организации за 2022 г., отражены региональные центры силы, которые формируют основные материальные богатства и осуществляют экспортное влияние в мире.